Хорошо, что Можжевелка нас не слышит, она девушка ревнивая.
Аполлон внушительно скрестил на груди загорелые руки.
— Нет, они не идеальны, господин сатир! Мне нужны все четыре, или концерт полетит в тартарары. К несчастью, моя четвёртая келедона с утра в самовольной отлучке. Нигде не могу её найти.
Я поглядел на золотых автоматонов, спокойно взирающих на Аполлона в ожидании приказаний.
— Гм… как вообще бэк-вокалистка может самовольно куда-то отлучиться?
Аполлон сделал ещё один дирижёрский жест, и певицы вздохнули на три голоса. Это прозвучало так скорбно, что сердце у меня упало куда-то в желудок, спасаясь от разрыва на месте. Мне показалось, что я никогда, никогда больше не буду счастлив. Затем ощущение рассеялось — так же быстро, как первое.
— А на них гарантия кончилась, — объяснил Аполлон. — Гефест сделал их для меня уже довольно давно, и они всю дорогу отлично работали… пока не вышел гарантийный срок в две тысячи лет. И сразу же — БАБАХ! Четвёртая рехнулась и сбежала в город.
Он неопределённо махнул рукой куда-то в сторону Манхэттена.
— Я, конечно, попробовал предъявить претензии Гефесту, а он такой: «Вы приобретали пакет Защита-Плюс вместе с товаром?» А я: «Да пошёл ты со своей дурацкой продлённой гарантией!» А у него рожа такая, будто это я виноват, что келедона сломалась, и вот если бы я, дескать, своевременно купил Пакет-Плюс и у меня была бы круглосуточная служба технической поддержки, то…
— Так-так-так, — вмешался я.
Никакого желания лезть в свару бог-против-бога у меня, естественно, не было. Вляпывались уже в такое, спасибо, и не один раз.
— Если ты знаешь, что твоя келедона шарится где-то по городу, почему ты не отправишься сам искать её? Ты же бог.
— Да у меня времени нет! Мне некогда, нужно репетировать. Надо сет-лист написать, саунд-чек провести… И потом, для этого есть герои!
— …у богов на побегушках, — пробормотал я недостаточно тихо.
— Ну да! — развёл руками блистательный. — Я так думаю, беглая келедона бродит сейчас по Театральному кварталу, ищет, где бы прослушаться. Келедоны — они те же старлетки: мечтают, чтобы их заметили, взяли в какой-нибудь бродвейский мюзикл, все дела. По большей части мне удаётся держать их амбиции в узде. Я хочу сказать, не могу же я допустить конкуренции с их стороны! Того и гляди высидят со сцены! Уверен, когда меня нет, бедняжка думает, что она — новая Кэти Перри. Вы, парни, должны изловить её, пока она не натворила дел. И побыстрее! Концерт — сегодня вечером, а Манхэттен — остров немаленький.
Гроувер подёргал себя за бородку.
— То есть ты хочешь, чтобы мы поймали тебе певицу, пока ты будешь заниматься саунд-чеком?
— Считайте это дружеской услугой, — улыбнулся лучезарный, не уточняя, кто кому её оказывает. — Не ради меня, конечно, — ради всех смертных Манхэттена.
— Ой, нет. — Голос у Гроувера вдруг стал совсем писклявый. — Ой, нет, ой, нет…
— Да что с тобой? — удивился я. — Чего «ой, нет»?
Несколько лет назад Гроувер провёл между нами линию волшебной эмпатической связи (ещё одна длинная история), так что мы теперь могли ощущать эмоции друг друга. Это вам не телепатия, но то, что он насмерть перепуган, было очевидно.
— Перси, — проникновенно сказал он, — если эта чёртова машинка примется голосить на людях в послеполуденный час пик…
— …она учинит жуткий хаос, — подхватил бог. — Келедона может затянуть любовную песнь, или колыбельную, или патриотический военный марш, и всё, что услышат из её уст смертные…
Я содрогнулся. Один вздох этих золотых девиц вверг меня в отчаяние, даже при том, что рядом торчал державший их под контролем Аполлон. Перед моими глазами так и встала келедона, запевающая что-нибудь эдакое на запруженной людьми площади, — и тотчас все засыпают, или бросаются друг другу на шею, или затевают общую драку…
— Её надо остановить, — твёрдо сказал я. — Но почему мы?
— Вы мне нравитесь! — радостно сообщил Аполлон. — Вы уже имели дело с сиренами. Тут всё примерно так же — заткнёте воском уши, и всё. К тому же твой друг Гроувер — сатир, у него природный иммунитет к волшебной музыке. И на лире он умеет.
— На какой ещё лире? — не понял я.
Аполлон щёлкнул пальцами. Внезапно в руках у Гроувера обнаружился самый прикольный музыкальный инструмент, какой я когда-либо видел. Внизу — пустой черепаший панцирь (черепаху тут же стало ужасно жалко, она такое перенесла… но не суть). В него воткнуты два полированных деревянных рога, прямо как у быка, а между ними — планка, и семь струн натянуты от неё к днищу. Всё в целом смотрелось как странный гибрид арфы, банджо и… ну и дохлой черепахи.
— Ой! — Гроувер чуть её не уронил. — Я не могу! Это же твоя…
— Ага, — сияя, согласился Аполлон. — Это моя личная лира. Если ты её сломаешь, я тебя испепелю, так что, не сомневаюсь, ты будешь осторожен. Ты же умеешь на ней играть, правда?
— Э-э-э… — Гроувер тренькнул нечто заунывное, похожее на похоронный марш.
— Ты, главное, тренируйся, — успокоил его Аполлон. — Чтобы обуздать келедону, вам понадобится магия лиры. Пусть Перси отвлечёт её, а ты играй.
— Значит, отвлечёт… — Задача звучала всё поганее и поганее.
Понятия не имею, как эта скорлупка сможет победить золотой автомат… но Аполлон уже хлопал меня по плечу — типа, вот и договорились.
— Отлично! — сказал он. — Встретимся у Эмпайр-стейт-билдинг на закате. Вы приводите келедону, а я так или иначе убеждаю Гефеста её починить. Только, чур, не опаздывать! Нельзя, чтобы публика ждала. И запомните, чтобы ни царапинки на инструменте, я всё проверю!
И солнечный бог вместе со своими золотыми певицами растворился в очередном облаке пара.
— С днём рождения, дорогой Гроувер! — прохныкал Гроувер и извлёк из лиры крайне плачевную ноту.
Мы сели на метро в сторону Таймс-сквер — решили, что это хорошее место для начала поисков. Самая середина Театрального квартала, с кучей самых чудны́х уличных артистов и примерно так миллиардом туристов: самое то для золотой дивы, желающей привлечь к себе внимание.
Замаскироваться Гроувер не потрудился. На белой футболке у него красовалась надпись: «Что нам скажет Пан?» Из курчавой шевелюры торчали кончики рогов. Обычно свои мохнатые голени он прятал под джинсами, а копыта — под специального кроя ботинками, но сегодня от пояса вниз он был откровенный козёл.
Не думаю, что это имело хоть какое-то значение. Большинство смертных не видят сквозь Туманы, скрывающие истинное обличье волшебных существ. Даже безо всякой специальной маскировки людям придётся сильно приглядываться, чтобы убедиться, что перед ними сатир. Да и тогда они, скорее всего, глазам своим не поверят. Люди это хорошо умеют — не верить своим глазам. В конце концов, кругом Нью-Йорк.
Пока мы проталкивались сквозь толпу, я обшаривал взглядом местность на предмет проблесков золота. Никакой беглой келедоны в окрестностях, однако, не наблюдалось. Дела на площади шли как обычно. Парень, одетый только в трусы и гитару, фотографировался с какими-то зеваками. Полицейские, скучая, подпирали углы. Перекрёсток Бродвея и Сорок Девятой Западной был перекрыт: там техническая команда сооружала сцену. Проповедники, спекулянты билетами и лоточники пытались переорать друг друга. Из десятков колонок надрывалась музыка, но никакого магического пения я не слышал.
Гроувер протянул мне комок тёплого воска, чтобы сразу залепить уши, если что, — сказал, у него всегда с собой есть немного, вместо жвачки. Пихать это в уши мне сразу расхотелось.
Тем временем мой друг успел налететь на лоток торговца солёными крендельками и отскочить, сжимая в объятиях Аполлонову лиру, — не дай бог, что случится.
— Ты же знаешь, как пользоваться этой штукой, правда? — спросил я. — Я имею в виду, что за магию она творит.