Прошло еще немного времени, и Ваню с Каро зачислили в стрелковую роту лейтенанта Петра Данева.
Солдаты, когда увидели «пополнение» — щуплого Ваню и рядом с ним на поводке крупную овчарку, — на смех их подняли. Ну и вояки, мол! А зря смеялись, потому что вскоре случилось вот что…
Рота вела оборонительный бой. Фашистские стервятники сбрасывали бомбы, рвались снаряды и мины. Конечно, под бомбежкой и артобстрелом и человеку страшно, а собаке? Сидит Каро в окопе, прижался к ногам хозяина, не сводит с него своих испуганных глаз. Но знает — без команды сейчас ничего нельзя делать, даже голоса подать. Да и сам Ваня Зыков неловко себя чувствует. Первый раз ведь в бою.
Положение роты, несмотря на стойкость наших солдат, все осложнялось. Потери увеличивались с каждым часом. Фашисты начали обходить роту с флангов. А тут телефонная связь с батальоном прервалась. Послали одного связиста для восстановления, другого — не дошли солдаты: открытое место за окопами фашистские снайперы взяли на прицел. Вот тогда и настал черед Каро. Это была последняя надежда сообщить в штаб о случившемся, запросить помощь.
Ротный написал донесение, а Ваня Зыков вложил записку в портдепешник на ошейнике Каро, поднял его на бруствер окопа и подал команду. Каро взял было быстрый аллюр напрямую, но огонь врага заставил его искать более безопасный путь. Где по кустарнику, где по лощинкам, по канавкам ползком добирался он.
Впереди показалась небольшая быстрая речка. Каро с ходу кинулся в воду. Фашисты заметили отважную собаку и открыли по ней пулеметный огонь. Вода фонтанчиками забурлила вокруг пса. Одна пуля задела ухо. Но ничто не могло остановить Каро. Вот и другой берег. Там, в лесочке, штаб. Собаку заметили наши, прикрыли ее огнем. Каро, тяжело дыша, прибежал и подставил ошейник второму своему вожатому, которого знал так же хорошо, как и Ваню Зыкова. Донесение передали командиру, и он отдал приказ ударить по фашистам из орудий. А собаке тем временем санитар оказал помощь, и она тут же получила добрый кусок мяса.
Вот так четвероногий друг-связист помог нашим солдатам.
С того случая стал Каро любимцем всей роты. Даже строгий лейтенант Данев нет-нет да баловал его то кусочком сахара, то галетой, а всем вновь прибывшим рассказывал о его подвиге.
А однажды был такой случай.
Телефонист рядовой Самойлов долго вызывал штаб полка, но ответа не последовало. Доложил комбату. Тот приказал восстановить связь. Найти обрыв кабеля вызвался рядовой Матраков — смелый и опытный боец. По-пластунски пополз вдоль провода. Когда до штаба оставалось совсем немного, солдат был тяжело ранен. Дальше двигаться не мог. Все это происходило на глазах у воинов.
Рядовой Зыков предложил использовать своего боевого друга — Каро.
К ошейнику овчарки привязали конец кабеля, а одному из солдат приказали внимательно следить за размоткой катушки. Ибо задержка могла привести к гибели собаки. Вожатый подал команду, и овчарка помчалась вперед.
Вот и воронка, где лежал раненый Матраков. Он снял с ошейника собаки перевязочный пакет, который предусмотрительно прикрепил вожатый, и сделал перевязку. Затем овчарка побежала дальше.
Начало темнеть, когда Каро добрался до штабного блиндажа. Конец провода быстро подключили к телефонному аппарату. Связь с полком была восстановлена.
…Во время наступления рота лейтенанта Данева оторвалась от основных сил и попала в окружение. Солдаты дрались отважно и стойко. Но с боеприпасами становилось все хуже и хуже. А без патронов как драться? И тут Каро опять пригодился, но уже не как связист, а как подносчик патронов. Это сам Ваня Зыков придумал. Он взял и вложил в портдепешник просьбу ротного, чтобы прислали с Каро патронов. Начальник пункта боепитания так и сделал, потому что никакому другому подносчику боеприпасов нельзя было пройти из-за сильного огня. Прикрепили на спину Каро несколько автоматных дисков и отпустили, дав команду «пост!». Собаке груз показался нелегким и неудобным, но делать было нечего, команду надо выполнять. Ведь его ждет хозяин!
Напрягая все силы, Каро где бегом, где ползком, укрываясь от огня, изнемогая от усталости, все же благополучно добрался до окопа своего вожатого. И вовремя: с помощью принесенных им боеприпасов рота отразила еще одну атаку фашистов. А Каро в это время уже бежал за новой их порцией. Так в тот день он сделал трижды. Даневцы продержались до вечера, а как стемнело, дерзким броском вырвались к своим.
Многие солдаты за этот бой получили награды. Рядовой Иван Зыков — медаль «За боевые заслуги».
— Жаль, нечем Каро отметить, — сокрушались солдаты. — Двойной обед — разве это награда за такой подвиг?
Но Каро был доволен и этим.
А кто-то из связистов в боевом листке поместил свое стихотворение о Каро:
Всю войну Иван Зыков со своим лохматым другом находился на фронте. Оба были несколько раз ранены, к счастью легко, и из строя не выходили. Они дошли до Берлина, а во время исторического Парада Победы в Москве рядовой И. Зыков гордо шагал в строю победителей по Красной площади, и рядом с ним на коротком поводке с достоинством шел Каро. На груди вожатого ярко сверкали боевые награды Родины: орден Красной Звезды и три медали.
— Все, приехали. Дальше некуда. Граница. — Солдат-первогодок Сергей Аблин остановил машину.
Первое очень острое чувство связано с тем, что налево можно и направо можно, назад — пожалуйста. А вот вперед нельзя. Там та же степь с метелками ковыля, шарами перекати-поля и блестящими пятнами солончаков. Морщинистый старик с белой как пух бородой клинышком, трусящий верхом на ишаке, за которым я наблюдаю в бинокль, очень похож на стариков, встреченных на пути к заставе.
Увы, не каждого соседа назовешь другом. И пока границы есть, их надо охранять. Каждую минуту и секунду. В любую погоду. Бдительно. Надежно.
Почему стал пограничником Иван Хижняк? Трудный вопрос. Даже сам лейтенант не может толком ответить на него. Традиции? Да нет. Не было в роду пограничников. Окончил Высшее пограничное военно-политическое училище. Попросился туда, где потруднее и обстановка посложнее. Попал на восточную границу и вот уже второй год несет здесь нелегкую службу. И не жалуется. И считает, что жизнь задалась.
Сложно говорить с Иваном Хижняком. Не потому, что неразговорчив он, замкнут или стеснителен. Наоборот, очень общителен. Но постоянно что-то прерывает нашу беседу. Это — застава. Здесь ничего нельзя оставлять «на потом». Если только сон… или очередной отпуск… или еще что-либо, относящееся к жизни личной… Ничто не должно отражаться на главной задаче: перекрыть участок границы, за который ответствен, так, чтобы никто не смог перейти его незамеченным — ни человек, ни зверь.
Это сказано не ради красного словца. Заметит наряд на контрольно-следовой полосе отпечаток человеческой ноги или копыта зверя — результат один: «Застава — в ружье!» И прочь все заботы, кроме одной — преградить, не допустить, успеть…
Двое суток держался без сна Иван Хижняк. На третьи не выдержал. Заснул во время фильма. Я не стал будить. Пусть поспит лейтенант. Ему необходимо отдохнуть хоть немного.
Дни в этих краях жаркие. Да нет, даже не жаркие. Знойные дни. Настолько, что уже к июню выгорает под солнцем начисто вся степь. На многие километры вокруг — лишь растрескавшаяся корка земли с серым пыльным ежиком высохшей травы да прожигающие подметку сапога раскаленные островки песка. Такого пекла не выдерживают даже старые толстые тополя. Сворачивают в трубочку и сбрасывают пожухлые листья. Так легче. А молодые деревца, высаженные вокруг заставы, все болеют который год, не могут прижиться, несмотря на то, что привозят им регулярно автоцистерну с питьевой водой.
Ночи в этих краях темные. Густую, плотную черноту не могут пробить даже по-южному крупные и яркие звезды.
Исчезают в темноте наряды, выходят на позиции прожекторы и радиолокационные станции. Граница не только просматривается с помощью приборов ночного видения, но и прослушивается. Это не просто. В наушниках постоянный треск от бьющейся о берег реки, шелеста травы, но опытный оператор по изменению звука определяет даже заячий скок.
Однако как бы ни совершенствовались приборы, помогающие человеку, без верного, испытанного помощника — собаки — пограничнику не обойтись.
На заставе собаки выглядят куда внушительнее, чем их четвероногие собратья, живущие в городских квартирах. Толстые шеи, бугры мышц перекатываются под шерстью. Огромные клыки обнажаются мгновенно, едва только подойдешь к вольеру.
Но есть люди, каждое слово которых закон для этих неукротимых зверей. Это вожатые служебных собак — пограничники с беспредельно развитым чувством самоотдачи, надежные друзья и просто смелые парни.
Когда я был на этой заставе, один из них, рядовой Игорь Козлов, совсем недавно начал службу.
Несколько лет занимался Игорь в Павлодарском клубе служебного собаководства. Хотел прийти на границу с воспитанной им собакой, но она не прошла по возрасту. Требования к пограничным собакам жесткие.
На заставе Козлову дали Айну, хозяин которой, отслужив положенное, уволился в запас. Айна тосковала. Отказывалась от пищи, слабела. Сердце какого собаковода, если он таков по призванию, выдержит в подобной ситуации?
И Игорь откинул крючок и вошел в вольер. С первого же раза. Посмотрев Айне в глаза, положил руку на загривок.
Есть на заставе и человек, который несет службу днем на наблюдательной вышке. Спозаранку припадает он к мощной оптике, вглядываясь в отведенный сектор обзора: урчит на поле трактор, пылит автомобиль, блестят на солнце отполированные мотыги крестьян, поднимаются дымки над трубами в селе. Но трактор — чужой, и автомобиль — чужой. И деревушка — не обычная деревушка, а сельхозрота. Все жители — ополченцы, регулярно проходящие военную подготовку, готовые по первому приказу стать под ружье.
Это понимает рядовой Юрий Изотов. Поэтому нет для него мелочей в малейшем изменении обстановки в секторе обзора.
Гражданская профессия у Юрия самая мирная — строитель. Военная тоже очень мирная — повар-хлебопек.
Хлеб он печет ночью. А днем, когда подойдет черед, стоит на вышке. Второе лето встречает на заставе Изотов. Он стоял на посту вчера, заступит сегодня и завтра. Чтобы вновь и вновь сменялись времена года. Чтобы счастливой была его девушка. Чтобы мир был в каждом доме.
А по другую сторону границы высятся сложенные из темного кирпича массивные мрачные башни. Настороженно поблескивают в бойницах стекла повернутых в нашу сторону приборов.
И сдерживаешь готовый сорваться вопрос: не приедается ли каждодневная служба, повторение одного и того же, не пропадает ли чувство границы, столь сильное вначале? Понимаешь, что ответ может быть лишь однозначным — нет!