Половина второго ночи. В электрический чайник я набрал немного воды, вскипятил её, в чашку засыпал пару ложек растворимого кофе. В голове стояла какая-то пелена: мысли приходили, но тут же исчезали. Что сегодня мне снилось? Со мной разговаривал какой-то врач. Он говорил что-то про космический корабль, что я на нём родился. Разве это нормально для сна?
Я включил настольную лампу и пробовал читать — куда там. Со мной определённо происходит что-то неладное. Я слышал, что псих никогда не будет подвергать сомнению то, что он психически совершенно здоров. Раз я сомневаюсь в этом, значит точно не псих. Но что тогда со мной? Может это и есть та пресловутая цена, о которой мне так настойчиво твердила Камилла?
Я почти не спал в эту ночь. Засыпал ненадолго, но почти сразу же просыпался. Ближе к рассвету мне всё же удалось уснуть. Сновидений я не видел, лишь слышал где-то далеко, вернее сказать очень-очень далеко, протяжный гул.
Прошло около четырёх месяцев с последних событий того кошмарного сна. Я до сих пор боюсь засыпать и опять увидеть что-то похожее. Иногда мне казалось, что я вот-вот сойду с ума. Но больше, слава богу, ничего подобного мне не снилось. Да, временами в сновидение врывался этот надоедливый гул, иногда вспышки света разрезали тьму, а иногда, как мне казалось, я различал среди все этого человеческий голос. Но вот такого, поразительно живого и яркого сна, больше не было.
Посещение мною врача ничего особенного не дало. Мне снова прописали какие-то успокоительные, послали на МРТ головного мозга, взяли анализы. И ничего конкретного так и не сказали.
- Оу, ты меня очень пугаешь временами — сказала мне как-то Камилла вечером, после того, как я пришёл с работы домой.
- Всё хорошо, дорогая. Не переживай за меня. Мне уже гораздо лучше. Не забывай, тебе сейчас не стоит волноваться.
У Камиллы уже явственно проступал живот. Малыш периодически напоминал о себе. Камилла просто сияла от счастья, когда он бултыхал внутри неё ножкой или ручкой. Ещё совсем крохотный, но такой целеустремлённый. Не могу уже дождаться его появления на свет. Камилла честно призналась мне, что немного побаивается родов, точнее той боли, что связана с ними. Но разве боль, какой бы сильной она ни была, - высокая цена в сравнении с тем счастьем, что принесёт он ей, когда родиться? Она у меня боец. Не устаю твердить, что мне с ней очень повезло.
- Как поживает наш счастливый отец?
- Вроде неплохо. Переживает за жену и предстоящие роды.
- Ладно, пусть пока вкушает прелести отцовства. Рождение ребёнка - большое событие в жизни каждого.
Кальман Риц ещё долго молча стоял в своём неизменном белом халате и наблюдал за капсулой, в которой безмятежным сном, с едва проступающей на лице улыбкой, спал Оу.
День родов пришёлся на понедельник — самый трудный рабочий день. Я ожидал появление первенца со дня на день, так как супруга уже находилась под наблюдением врачей в роддоме, но звонок оттуда всё равно выбил меня из колеи.
- У вашей жены начались схватки. Её из общей палаты перевозят в родильный блок. Приезжайте скорее — сообщил мне кто-то из медперсонала женским голосом.
- Как она? Всё хорошо? Ничего не нужно? Как малыш?
Но все мои вопросы были адресованы в никуда, так как на том конце трубку спешно бросили.
Я вышел из офиса и окунулся в солнечное, но холодное утро апреля. Ещё не было и одиннадцати. Леонис отпустил меня на всю неделю, вручив правда кое-какие отчёты, которые мне необходимо было просмотреть дома и утвердить как главному бухгалтеру. Но сейчас глупо думать о работе. Камилла вот-вот родит мне сына, Роберта, как мы уже вместе решили его назвать. Никогда я не испытывал ничего подобного.
Дорога до роддома спешно пронеслась перед глазами. Я не мог собраться с мыслями, в голове был какой-то туман, хотелось кричать, куда-то бежать, лишь бы только не ждать. Как же невыносимо было просто стоять под окнами, когда ты не в силах был помочь, хотя бы поддержать морально, взять за руку и сказать что-то тёплое, обнадёживающее!
Прошла казалось целая вечность. Я уже успел сделать несколько десятков кругов вокруг белоснежного здания. Возле меня всё преобразилось - стало эфемерным, нереальным и чужим. Казалось, я слышал оклик, но он был адресован не мне. Где-то на втором этаже мелькнул возле окна женский силуэт, но эта не могла быть Камилла, так как она должна сейчас находиться на третьем.
- Идиот! Какой же я идиот! Я забыл про цветы! - выкрикнул я что было сил так громко, что случайные прохожие обернулись в мою сторону. Я лишь пробубнил какие-то извинения и пулей устремился к ближайшему цветочному киоску.
Я не стал церемониться и потребовал у продавца самый большой букет цветов, какой был в этом небольшом магазинчике. Молодая девушка протянула мне роскошный букет алых роз (кажется их было 99 штук) и уже хотела было вернуть сдачу, но я, уже по привычке, от неё отмахнулся и сразу же выбежал обратно на улицу.
Букет здорово загораживал мне видимость. Я то и дело отклонял его в сторону, чтобы разглядеть, что находится впереди. Наверное я представлял собой довольно забавное зрелище, но я тогда не думал о том, как выгляжу со стороны. Единственное, что я боялся, так это того, что Камилла подойдёт к окну с новорожденным сыном, а меня в это время не будет внизу. Мне почему-то думалось, что это плохая примета, которая может навлечь на нашу семью всякого рода неприятности. Я было хотел ещё больше ускорить шаг, но боялся, что цветы просто посыпятся на дорогу. Лишь бы не опоздать, лишь бы успеть, лишь бы...
- Кальман Риц, докладываю. Программа успешных родов активирована. Малыш абсолютно здоров. Рост — 51 см. Вес — 3 кг 400 гр.
- Хорошо. Спасибо.
А после, Кальман, как бы про себя обронил:
- Теперь ему ещё тяжелее будет отказаться от своих иллюзий.
Мне хотелось плакать от счастья! Трудно передать то, что я тогда чувствовал. Это было похоже на самый сладкий сон, что я видел. Знал бы тогда я, как окажусь недалёк от истины.
Когда я увидел Камиллу, которая с трудом могла улыбаться от бессилия, но по её глазам легко можно было прочесть как она была счастлива в этот момент, - я испытал похожую радость и невольно заулыбался. Букет цветов так и норовил выпасть из моих, вдруг ставшими непослушными, рук и я то и дело вновь цеплялся за него вспотевшими от волнения пальцами, словно искал в нём опоры.
Когда же, совсем ненадолго, Камилла поднесла малыша к окну — я обомлел. Конечно, я практически не разглядел его тогда, даже личика, но он мне показался самым красивым ребёнком на свете. Он громко кричал и хватал ручками воздух, прямо как я, ставший таким непомерно тяжёлым, букет роз. Я был настолько счастлив в ту минуту, что даже не заметил, как по щекам потекли слёзы. Я, взрослый мужик, стоял и плакал. Но мне это, конечно, было простительно. Просто счастье рвалось тогда наружу не в силах уместиться в моём сердце. Пожалуй и само слово счастье здесь будет звучать не очень уместно. То, что я испытывал, было больше, чем просто счастье. Но люди ещё не придумали этому чувству название. Возможно и никогда не придумают. Оно, пожалуй, будет даже лучше. Глупо искать слова тому, что даже сердце и разум постичь не в силах.
Через два дня Камиллу с Робертом выписывали из роддома.
Я стоял у главного входа родильного дома с неизменным букетом цветов (на этот раз он был ещё больше предыдущего) и ждал, когда наконец увижу своего сына воочию. Я кажется ушёл в свои мысли, так как заметил Камиллу и малыша, когда те уже спускались со ступенек.
- Привет — нежным и тихим голос обратилась ко мне Камилла. — Роберт, познакомься со своим папой.
Когда я взял сына на руки и смог как следует разглядеть его, я испытал похожие сильные чувства, которые испытывал тогда, когда увидел его впервые через окно роддома. Плакать на этот раз я не стал, но улыбался во всю ширину рта. Малыш казался мне невесомым и в тоже время очень тяжёлым. Я вдруг осознал, насколько это большая ответственность — иметь своего ребёнка. Сколько всего будет нужно сделать для него: поставить на ноги, вырастить, выучить, воспитать. Сделать всё возможное, чтобы его жизнь была полна радости, счастья и любви. Я как будто сбросил с себя оковы прежней несерьёзности, детскости и впервые посмотрел на мир глазами взрослого — глазами отца.
- Он просто не наглядится на своего сына. А ведь он в точности его копия, правда, Кальман?
Кальман Риц лишь утвердительно кивнул. Общаться с доктором Желони у него сейчас не было никакого желания. Он очень сильно переживал за Оу, как тот перенесёт предстоящую встречу с ним. Может и не стоит вовсе его будить? Разве каждый из нас не заслуживает пусть мнимого, но счастья?
Кальман, неслышной поступью, подошёл к капсуле, где безмятежным сном спал новоиспечённый отец. Однажды он и сам прошёл через это. У него там тоже осталась семья: Барбара, и две маленькие дочки — Kристи и Шалло. Да, это была всего лишь программа, жутко реальная, но всё же программа. Всё, на поверку, оказалось ненастоящим. А жестокая правда здесь, на борту ''Фаэтона'', среди немногочисленного персонала корабля и множества капсул, в которых спят, под мерным гулом работающего квази-ионного двигателя, такие же счастливые люди, как Оу.
- Папа!
Это больше было похоже на ''Пяпя'', но мне всё равно было безумно приятно. Мой сынок тянет ко мне ручки, улыбается и произносит это заветное ''Папа''. Наверное глупо описывать то, что многие и так пережили. Это непохоже ни на что в этой жизни. Как будто ты сам, твоё продолжение и твоя половинка воплотились вместе в этом крохотном существе. Что это, если не апогей всякого счастья?
Трудно сказать, когда ко мне пришёл опыт отцовства. Мне кажется, что он всегда был при мне. Просто настал тот момент, когда я стал нуждаться в нём и он мне открылся. Извне нет такого опыта, который бы не находился в нас самих.
- Он хочет есть. Покорми его.
Камилла смущённо улыбается, берёт Роберта на руки, подносит к груди. Я поспешно отправляюсь на кухню. Камилла стесняется кормить малыша грудью при мне. Я её понимаю и потому не протестую против этого.
За окном поздняя осень. Колкий дождь тарабанит по крыше. Ветер гонит пожухлую листву по асфальту изредка кидая горсти пыли и влаги в лица прохожих. Вчерашнее бабье лето сменилось зябкой прохладой, напомнило о себе осенним послевкусием. Я всегда любил такую погоду. Было в ней что-то для меня очень близкое.
Хотелось спать. Ночью хорошо выспаться не давал Роберт. Он кричал так, что, казалось, проснётся и глухой. Но, со временем, мы привыкли к этим крикам. Камилла и вовсе с улыбкой подбегала к кроватке Роберта на ходу включая свет: ''Кто это здесь раскричался? Кто это маме с папой спать не даёт?''
Ей так шла роль мамы. Казалось, что вся её прежняя жизнь была одной лишь подготовкой к этому призванию — быть мамой.