— М-магию торопить бесполезно! — нашлась я.
Потом я притворилась, что мне и вправду нужно в отхожее, а сама умчалась в тёмную лесину позади маленького домика на задворках.
Ну что, Искра, опять драпаем? И куда на сей раз? Всего в двух днях от дома припасы мои вышли. Никакой дичи по дороге не попалось, и даже добрые друзья путника — коренья, орехи и ягоды — явно не спешили утолить мой голод. Все три прошедшие ночи я провела, корчась от голода, дрожа от холода и вздрагивая от каждого шороха в лесу — вдруг это Пепельные Налётчики вышли на охоту?
Не могла я вернуться домой, просто не могла — даже если братец Горн не прибьёт меня за кражу доспехов, даже если я научусь быть счастливой в нашем доверху забитом народом доме, с маменькой, постоянно орущей, чтобы я помогала пасти малышню, чтобы вытирала им носы и попки, чтобы они не утонули чего доброго в речке… Да и не выжить мне без еды на обратной дороге.
Я поглядела на свою обувку (на Горнову обувку, разумеется, плюс два дополнительных носка). Оказывается, я где-то успела наступить на кустик тихомрака. Когда кто-то из нас болел, мама, помнится, давала нам настой этой травки, чтоб мы не маялись целую ночь и спокойно спали.
И я пошла назад, в «Козла-Зубоскала», и даже самолично подала Хрюку добавку. Накрошила ли я каких-то листьев ему в миску? Какие листья, вы о чём?
— На, жри. Но пока не уплатишь Маслобою всё до последней монеты, не едать тебе больше в «Козле», — мрачно напророчила я.
Хрюк расхрюкался от смеха.
Когда трактир закрылся, он, шатаясь, побрёл домой. За ним, перетекая из тени в тень, кралась я. Когда за мной скрипнула входная дверь, Хрюк лишь всхрапнул и перевернулся у себя на лежанке.
Опыта мне было не занимать: я частенько помогала папаше стричь овец. Но лишать дурную башку этих смоляных кудрей было куда как жальче.
На следующий вечер, когда Хрюк ввалился в трактир, музыка пискнула и замолкла. Смех, крики — всё стихло. Все воззрились на лысый череп Хрюка, такой белый — точь-в-точь зимний заяц.
Его владелец подошёл к стойке и угрюмо опорожнил на неё кошель. Маслобой наполнил рог до краёв пенистым элем. Хрюк повернулся к честному собранию, высоко поднял рог и проорал:
— За Госпожу Искру, нашего собственного всамделишного Лощинника!
Зал взорвался овациями.
Я покраснела. Не в последнюю очередь — от стыда. Я обещала Маслобою держать «Козла-Зубоскала» в узде. И неважно, что пользовалась для этого не совсем честными средствами — ведь правда неважно?
Хрюк оттащил меня в сторону и шепнул на ухо, согнувшись для этого вполовину:
— Они хоть обратно-то вырастут?
— А то! — заверила его я.
Он потёр лысую макушку и шмыгнул носом.
— Хорошо. Я их типа любил, мои волосы.
Прошло две недели. Я присматривала за порядком в «Козле-Зубоскале». Днём клиентура особых хлопот не доставляла. Я сидела себе на солнышке у окна и потягивала молоко из рога. Ещё играла со счастливым камнем: его стеклянистая, гранёная тьма, казалось, не отражала свет, а поедала его. Я придумывала про него всякие истории — откуда он, например, взялся? Может, это драконий глаз? Или он раньше был в огненном мече у настоящего Лощинника? Или это окаменевшее сердце Пепельного Налётчика?
Зайчиками в глаза баламутам я больше не развлекалась. После случая с Хрюком хватало ткнуть пальцем и гаркнуть. Ела я трижды в день и начала уже забывать мамин голос, вопящий:
— Искра, ступай, проверь, где там братья!
— Искра, бегом мыть посуду!
— Искра, у меня руки заняты, живо посмотри, кто из детей завонял!
На самом деле я почти совсем не думала о доме.
Пока в один прекрасный день в трактирную дверь не ввалилось самое жуткое зрелище, какое я в жизни видела.
Зрелище выглядело как мой старший братец Горн, в чьём доспехе я имела счастье щеголять и чей меч привела в настолько неудобоваримое состояние, сражаясь с валуном на ближайшей опушке, что засунула его под тюфяк от греха подальше.
Горн методично обшаривал трактир глазами, будто кого-то искал. Интересно, кого? Я отвернулась и с независимым видом двинулась на задний двор.
— Искра!
Я примёрзла к месту.
Сапоги Горна протопали по земляному полу. Или это были сапоги братца Бура, раз уж Горновы были на мне?
Тут между мной и Горном, откуда ни возьмись, обнаружился Хрюк.
— Ты на кого попёр? Ты на нашего вышибалу попёр? Тогда ты на меня попёр. Я — ейный вышибала.
Никогда ещё большой Горн не выглядел таким маленьким.
С Горном мы были ближе, чем со всеми прочими братишками и сестрёнками. Только мы родились одни, без близнеца.
— Нам, одиноким крошкам, нужно держаться друг друга, — говаривал он.
Ага, пока я не спёрла его доспехи и не сбежала посреди ночи.
— Я… я… — это, оказывается, лепетал Горн.
Хрюк уже отстёгивал от ремня свой боевой молот.
— Всё в порядке, Хрюк, — сказала я. — Это мой брат. Нам надобно перекинуться словечком.
Я потащила Горна за рукав вон из трактира, туда, где сквозь листья пестрело золотом солнце. Он выглядел так знакомо, наш Горн, — глаза тёмно-карие, у нас у всех такие, над губой и на подбородке уже лезут волосы, на лбу шрам — моя работа, это я с деревянным мечом игралась, уже много лет назад. Так много лет назад… Интересно, я-то хоть чуть-чуть изменилась?
— Если собираешься меня пристукнуть, сделай это тут, будь добр, — сказала я. — А то Хрюк тебя поколотит, полы ещё потом мыть.
Горн выкатил на меня глаза.