— Ну что, будем запираться?
— Не понимаю, господин начальник, чего вы от меня хотите, — пожал плечами Петров.
— Рана беспокоит, — Октаев заглянул в бумажку, лежавшую перед его носом, — глубокая и широкая. Зачем вам сочинять басню о рубке мяса? Вчера мы осмотрели топор и стул, вы сами убедились в своей лжи, а сегодня…
Пристав взял со стола бумажку, прочитал вслух:
— «Рана на большом пальце левой руки у Петрова могла быть нанесена ему колющим орудием… защищаясь от нападения, он держал левую руку вытянутую вперед, а нападающий проколол ему насквозь мягкие части большого пальца. Такая же рана могла быть причинена Петровым самому себе при условии, когда он, обнимая кого-либо левою рукою, правою наносил удары тому лицу и нечаянно поранил себе палец».
Пристав перевел взгляд на Петрова и заметил на его лице растерянность.
— Ну, что скажете?
Коротким жестом Петров разрубил воздух:
— Расскажу правду. На меня напали… Шел поздно ночью домой. Возвращался из деревни с праздника. На Грабиловке ко мне приблизились трое, стали требовать деньги. У меня ни копейки. Один из них выхватил нож и замахнулся. Я поднял руку и сразу же почувствовал в ней боль и убежал.
Петров умолк. Пристав коротко рассмеялся:
— Ничего не утаили? Так. Но почему же вы сразу не рассказали о нападении на вас? Плели о рубке мяса. Совсем нелепо!
— Я боялся, — признался Петров. — Не убивал я. Хотелось подальше быть от подозрения.
— Уведите! — сказал пристав.
Сорокатрехлетний пристав Андрей Андреевич Октаев, хитрый и опытный полицейский страж, в своем активе имел немало запутанных, сложных уголовных дел. Такая важная улика, как калоша с вложенным в носок клочком хлопка, оставленная на месте убийства, казалась Октаеву кончиком нити, который поможет размотать весь клубок преступления. Пристав стал искать калошу в цехах фабрики Берга. Он ходил от станка к станку, присматривался к обуви мужчин. Подошел к ткачихе Матрене Уткиной:
— Скажи, любезная, почему соседа нет у станка?
— Пошел за маслом.
— А кто на этом работает? — Октаев указал на станок.
— Иван Соколов.
— А не припомнишь ли, голубушка, в чем обут твой сосед?
— О чем вы, барин?
— В штиблетах или в сапогах ходит Соколов на работу?
Матрена пожала плечами, не понимая, зачем это полицейскому начальнику понадобилось.
— В штиблетах с калошами. Он у нас форсный. — Матрена подумала и добавила: — Сегодня пришел в сапогах.
— В сапогах?
Пристав дождался Соколова, подошел к нему, тронул за плечо.
— Пройдемте к нам в участок, шумно здесь, — сказал Октаев.
Диалог пристава Октаева с ткачом Иваном Соколовым продолжался в канцелярии третьей части. Допрос производился по всей форме. Ответы Соколова фиксировались в протоколе. Родился в деревне Казино Новинской волости Тверской губернии. От роду 20 лет. Холост. Четыре года работает ткачом у Берга. Жил у сестры Марии, ткачихи Морозовской фабрики, сначала в фабричных спальнях, потом на разных квартирах, сейчас — на Птюшкином болоте. Не судился.
— Знаете ли вы Павла Волнухина? — спросил пристав.
— Впервые слышу.
— А что вам известно про его убийство?
— Говорили на фабрике, что Павлуху зарезали…
— «Павлуху»? — Октаев переспросил с еле скрываемой радостью. Испытанный его прием сработал и на этот раз.
— Да, Павлуху!
— Откуда же вам известно его имя, если вы Волнухина не знаете вообще?
— Фабричные бегали смотреть труп, говорили: «Павлуху убили». Я и запомнил.
Пристав ухмыльнулся:
— Вы на фабрику все время ходили в штиблетах с калошами. А сегодня пришли в сапогах. Где же ваши калоши? Пройдем на Птюшкино болото и в вашем присутствии произведем у вас обыск. — Пристав поднялся из-за стола, подошел к Соколову: — Ну, ну, пошли!
Названия многих улиц, площадей, уголков Твери шли от метких прозвищ, данных им горожанами: главная улица именовалась Миллионной; здесь жили миллионеры Коняевы, Морозовы, Нечаевы, Берги; фабричный район, где ютился рабочий люд, кто-то окрестил Грабиловкой. Днем его обитателей грабили те, кто жил на Миллионной, а ночью на неосвещенных, грязных улицах орудовала шпана. Городская окраина, к которой подступала топь, называлась Птюшкиным болотом. Здесь жил со своей сестрой ткач Иван Соколов.
Пристав с городовыми и Соколовым вошли в каморку. Сесть негде.
— Ялымов, приступайте! — скомандовал Октаев.
— Калош нет, ваше высокородие! — поискав, сказал городовой. — У господина Соколова было время подготовиться к нашему приходу.
Вечером того же дня Октаев докладывал судебному следователю первого участка Тверского уезда о ходе допроса Петрова и Соколова:
— Они убили! Видит бог, они!
— Надо доказать!