- А я его и не выводила. Это ж не детский сад, чтоб за ручку выводить… Знаете, какие у нас девушки! Мы все вместе идём,,в ногу.
И вот это «все вместе», эта скромность, нежелание выпячивать себя, то, что и потом, став знаменитой, Валентина никогда без крайней надобности не употребляет местоимение «я» и заменяет его местоимением «мы», окончательно сплотило вокруг неё девушек.
Теперь они встречались не только на производстве. Вместе ходили в театр, в кино. Вместе отправлялись иногда на танцы, делились домашними заботами, сердечными тайнами. Если какая-нибудь из девушек заболевала, над койкой её склонялось одиннадцать голов; а когда одна вышла замуж, ей преподнесли коллективно самый большой торт из всех, какие только оказались в славном городе Вышнем Волочке… Это чувство коллективизма, основанного на взаимной приязни, на уважении к своему бригадиру, который в то же время старался быть самым незаметным членом своей бригады. - всё это перевоплощалось в производственные успехи. Маленький коллектив, который на комбинате стали по-свойски называть «Валькнна команда», стал передовым сначала в смене, потом в цехе.
Когда на фабрике родилась мысль создать опытный участок высокой производительности труда, где можно было бы опробовать всякие технические и организационные новшества, выбор пал на «Валькину команду»: эти не подведут.
«Одна голова не бедна, а бедна, так одна», - говорила старая поговорка. Оно, конечно, может быть, было и так. Но, когда Валентина незаметно забрала в руки бригадирские вожжи, когда она хорошо узнала и по достоинству оценила всех своих подруг и те поверили в неё, грустная эта поговорка как-то забылась и всё чаще приходила на ум другая, радостная: «Все за одного, и один за всех». Будто свою семью, чувствовала девушка бригаду. Она знала всех, как некогда знала «младшеньких», выросших у неё на руках, знала сильные и слабые стороны девушек, их достоинства и недостатки. Все одиннадцать были ей дороги. Она чувствовала, что и она нужна им всем. А сознание своей необходимости, полезности людям - это, пожалуй, и есть самое надёжное мерило человеческого счастья.
Ощущение мастерства, слитности совместных усилий, взаимного доброжелательства позволяет в любом коллективе творить чудеса. И никто не удивился, что именно тут, в «Валькиной команде», в дни всеобщего производственного подъёма, начавшегося в стране накануне сорокалетия советской власти, родилась идея соревнования за повышение коэффициента полезного действия машин.
- Фабрика наша старая, ей в обед сто лет, расширять её не дадут… Вот, Анатолий Васильевич, и надо, чтобы из каждой машины выжать всё, что в ней есть. Такая у моих девчат идея… - говорила Валентина Гаганова бывшему мастеру Смирнову, недавно ставшему начальником цеха.
В этот же день Смирнов докладывал о затее «Валькиной команды» директору, парткому, комсомольскому комитету. Предложение сразу показалось серьёзным. Оно свидетельствовало о зрелости хозяйственного мышления молоденьких работниц. Их почин был охотно поддержан всеми организациями фабрики.
- …Ведь это подумать только, косинус фи - коэффициент полезного действия машин - становится показателем соревнования, и предложение это рождается у работниц! Чудесно, просто поразительно! - говорил заведующий прядильной фабрикой инженер Траберг.
- Ну что ж, сорок лет советских не прошли даром. Стирается грань между умственным и физическим трудом, - подтвердил мнение инженера и директор фабрики Фролов. - А знаете, дело это чрезвычайно перспективное! Как думаете, Анатолий Васильевич, не подведут нас девчата, не слишком это сложно - коэффициент полезного действия?..
Смирнов, который уже и сам загорелся этой идеей, ответил:
- Да, думаю, что нет, не должно бы.
Он оказался прав. Девичий коллектив смело начал соревнование. Мудрёные слова - коэффициент полезного действия - никого не устрашили. Сотни лучших, самых ясных и изобретательных голов на фабриках комбината были привле- чены к тому, чтобы искать, находить и устранять всё, что мешает рабочему полностью использовать свою машину, станок, аппарат. Повышали квалификацию. Улучшали транспортировку. Налаживали профилактический ремонт. Гонялись уже не за минутами, а за секундами. Именно в эти дни «Валькина команда» добилась на своих машинах повышения съёма пряжи и укрепила за собой звание «Участка отличного качества».
Валентина была так захвачена всеми этими делами, что и на свиданиях со своим другом, занимавшим с некоторых пор довольно большое место в её беспокойном сердце, ни о чём другом говорить не могла.
- Ничего тебе, кроме твоих девчат, на ум не идёт. Машина, коэффициент этот… - вздыхал он с обидой. - Не любишь ты меня, наверное, одна фабрика на уме.
- А кому же мне об этом и говорить, как не тебе? - спрашивала девушка, смотря на любимого человека большими, светлыми, весёлыми глазами. - Кому ж, как не тебе, мне и мысли свои рассказывать?.. Чудак! Не ревнуй, не ревнуй, это же такие дела!..
И сама принималась целовать его, а потом внезапно отстраняла и озабоченно говорила:
- Прощай, завтра мне чем свет на фабрику!
Когда весело на душе, время летит быстро, работа спорится. Широко было отпраздновано столетие Вышневолоцкого текстильного комбината. Эта старая промышленная цитадель Центральной России была отмечена орденом Трудового Красного Знамени. И ответом на это, как всегда бывает у нас, был новый взлёт творческой мысли тружеников комбината.
И вот в дни, когда в стране обсуждались тезисы Центрального Комитета партии о новом семилетием плане и каждый советский человек, чувствуя дыхание приближающегося коммунизма, раздумывал над тем, а что он сам внесёт в великую всенародную копилку семилетки, по цехам прядильной из смены в смену стали передаваться странные вести:
- Гаганова-то свою команду бросила.
- Как - бросила? Бросить таких девчат, да что она, дура?!
- Нет, верно, верно, так вчера и сказала Надюшке Смирновой: «Ухожу от вас, тебя в бригадиры рекомендую»…
- Да не может того быть, брешут всё! Разве если учиться идёт, но зимой кто на учёбу уходит?.. А, болтают всё попусту!
Но на следующий день, когда утренняя смена шла, как текстильщики говорят, «на заработки», среди рабочих обсуждался ещё более невероятный слух.
- От своих девчат ушла и к самым что ни на есть плохим. К Людке Шибаловой, заместо неё встала.
- Это к горюнам, что у прохода работают?
- Вот-вот, именно! Это же какая её девчатам обида: бросить их и к таким уйти! Говорят, они вчера все как есть к начальнику цеха жаловаться ходили.
- Да не к начальнику, чепуха, при чём тут начальник, в комсомол они на неё написали! Пусть комсомол разберёт, за что им такая обида…
- А всё-таки не верится: девка разумная, зачем ей кренделя выкидывать, да ещё в такие дни, когда народ тезисы обсуждает?..
Вместе с облаками морозного пара смена вливалась в двери. Когда, поднявшись в цех, работницы проходили к своим местам, они убеждались, что странный слух не напрасен. Складная, сильная фигура Валентины Гагановой, одетой, как обычно, в хорошо отглаженное ситцевое платье, с каштановыми косами, прихваченными кокетливым пёстрым платочком, действительно виднелась у крайних машин «горевого» комплекта. А на обычном её месте заправляла белокурая, хорошенькая Надя Смирнова. От внимательного взгляда прядильщиц не ускользало и то, что Надя работает, как всегда, легко, перебрасываясь шутками со своими подружками, а у Валентины лицо напряжённое, губа закушена, по щекам полыхают розовые пятна, на висках пот. Прядильщицы знали, что это значит, и в обед о странном, непонятном поступке Валентины Гагановой говорили уже во всех столовых комбината.
Дело это, давшее в своё время такой богатый материал для споров и пересудов, началось так. Подбежав однажды в разгар работы к фонтанчику с питьевой водой, что находится возле дверей, Валентина почти столкнулась с Людой Шибаловой, бригадиром, как говорили в цехе, «го-рёвой» бригады. Подошли они к фонтанчику одновременно, и, когда Валентина наклонилась, протягивая к струйке губы, она услышала позади себя:
- Хоть бы совесть поимела, и тут всё вперёд лезет!
Девушка выпрямилась. На неё в упор смотрели колючие, полные обиды глаза. Возмутившись, она хотела было как следует ответить на это несправедливое нападение и сделала бы это, конечно, в лучшем виде, так как за словом в карман ей не лазить, но почему-то вдруг вспомнила недавнее комсомольское собрание, где обсуждались результаты соревнования молодёжных бригад. Вспомнила и большим усилием воли подавила в себе досаду.
- Ну пей ты, если так торопишься! - глуховато сказала она.
А на собрании произошло вот что. В те дни. перед съездом партии, рабочие комбината развернулись вовсю, и каждый день специальные листовки, выпускаемые комбинатской газетой, сообщали о новых и новых производственных победах. На этом фоне работа тех, кто тянулся позади, выглядела особенно плачевно. Среди этих немногих отстающих и была бригада Людмилы Шибаловой. Весь критический огонь был перенесён на неё.
- Стыдно! - кричали с места комсомольцы. - Вон Гаганова рядом работает, всё у неё то же, а как идут дела!.. А ты в хвосте почему? Отвечай, почему? Ведь давала уже обещание на комитете, решение по тебе выносили. Почему не выполняешь решения? Ну, отвечай!..
Шибалова стояла неподвижно. Сердитые эти вопросы, как крупный град, секли её. Губы у девушки дрожали, глаза наливались слезами. Валентине тяжело было на неё смотреть. И она понимала, что переживания девушки особенно обидны оттого, что ей ставят в пример другую. Наконец Шибалова не выдержала и разрыдалась. И вот теперь, когда они встретились тут, у фонтанчика, вспыхнувший было в душе Валентины гнев сразу сменился жалостью. Захотелось успокоить девушку, сказать ей что-то хорошее. Но она понимала: сейчас такого разговора не выйдет. Может возникнуть ссора, подняться крик. Годы бригадирства научили её понимать движения человеческой души, и, попив воды, она молча ушла к своим машинам. Вместе с тем она дала себе слово завтра же потолковать с Шибаловой наедине, помочь ей советом, ну, а если потребуется, и делом.
Но всё оказалось много сложнее. Когда на следующий день Валентина, улучив в перерыв удобную минуту, отвела Людмилу в сторонку и. взяв её под руку, предложила ей помощь, та зло вырвала у неё свой локоть.
- Много вас тут, советчиков! - И, сердито глядя на девушку узкими, прищуренными от обиды глазами, закричала в голос: - Она поможет!.. Нуждаюсь я в твоей помощи!.. Тебе легко: у тебя девчата - огонь, с ними бригадиру ложись у машины да спи, сами всё сделают! Чем учить, встала бы да поработала на этом проклятущем участке с моими тупицами! Учить-то все мастера…
Остаток смены Валентина работала рассеянно. Руки действовали почти механически, а перед глазами маячило всё то же лицо Людмилы, сжатые, вздрагивающие губы, глаза, в которых одновременно проглядывали и тоска, и злость, и неверие… «Встала бы да поработала»… А что, если действительно встать и поработать? Поменяться местами. Но нет, нет, как же так можно? Доброе имя, уважают люди. В книге, выпущенной к комбинатскому юбилею, портрет напечатан. Что же, от всего этого отказаться? И для чего? Для этих девчат, которых она вовсе и не знает?.. И разве возможно уйти от своих, с которыми она так сроднилась, что по лицу угадывает, что с той или другой произошло?.. Прочь, прочь эти беспокойные мысли! Главное - к чему, кто просит? Нет, забыть - и довольно об этом!
Но отогнать эти мысли было уже нельзя. Когда приходилось подвигаться к проходу, Валентина невольно бросала взгляд вдоль него, туда, где был «горевой» комплект. Совсем молоденькие девчата, а тихие такие, хмурые, будто старушки. Не засмеются, не запоют, словно с похорон вернулись. Валентина вспомнила, как все они сидели молчаливой кучкой, когда их прорабатывали комсомольцы, не отвечали на реплики, а только всё теснее прижимались друг к другу… «Будто цыплята под дождём». И вдруг девушке как-то по-человечески, по-женски стало жаль этих «цыплят», и опять, но ещё горячей прежнего возникло желание помочь им. «Неужели не вывезу? Неужели не научу? И никакие они не тупые, а такие же, как все. Просто изверились в своих силах, привыкли к неудачам. Вот если их растолкать, растормошить… Людка тоже неплохая, толковая девчонка. Просто крылья опустила. Нет, обязательно надо пойти к ним, встряхнуть, взбодрить, поддержать! Эх, была не была, возьму да и пойду!»
От этой мысли Валентине вдруг стало весело на душе. Люди обсуждают тезисы семилетки, впереди коммунизм, вот она, жизнь: все за одного, и один за всех! Это же и значит помогать друг другу! Гастелло, Матросов, Кошевой, эта чудесная Любка Шевцова… Они за людей жизнь отдали, молодую свою жизнь, самое дорогое из всего, что имеет человек. А ей, Валентине Гагановой, не придётся приносить такой жертвы. Конечно, обидно начинать всё снова. Но что произойдёт? Ну, слечу с почётной доски, денёк-другой поострят в перерывы, посудачат в столовой: мол, была Валентина, да вся вышла. Что же из этого? Ведь всё впереди.
Сколько раз, читая любимейшую из своих книг, она хотела оказаться на месте весёлой, огневой, смелой Любки-артистки, а ведь та, чтобы послужить великому делу, не побоялась, что про неё кто-то будет говорить: вот, мол, Любка связалась с немцами. Она с вызовом смотрела в лица врагов, когда они её пытали. Молодогвардейцы жизни свои отдавали за народное дело, а тут, в сущности, чем придётся поступиться? Заработком?..