— Что вы насторожились? Просто так удобнее.
— Ладно. Поехали.
— Как называется ваша профессия?
— Настройщик телефонной аппаратуры.
— Требует ли она высокой квалификации?
— В общем, да.
— Какой у вас разряд?
— Шестой.
— Это высокий разряд?
— Да, самый высокий у нас.
— Но начинали-то вы с азов?
— Естественно.
— В чем заключается ваша работа?
— Я слежу за тем, чтобы блоки действовали в нужном параметре.
— Как это понимать? Извините, я в технике не силен. Получил строго гуманитарное образование.
— Наш завод выпускает координатные АТС…
— Что значит координатные? Хотя ладно, бог с ним…
— Давно работаете в газете? Или мне не полагается задавать вопросы?
— Три дня, если вас это интересует. Я понимаю, что рано или поздно придется осваивать все эти тонкости.
— И я так думаю. Хорошо, можно проще. АТС состоит из многочисленных сложных приборов. Я настраиваю их таким образом, чтобы электрические параметры соответствовали норме. Вы опять ничего не поняли?
— Меня главным образом интересует психологический аспект вашей работы.
— В дом приходит настройщик роялей. Его задача состоит в том, чтобы все ноты звучали, как им положено. Он подкручивает всякие там гайки до тех пор, пока музыкальные параметры не будут соответствовать норме.
— Ясно. Как я улавливаю, ваша профессия близка к понятию «служащий»? — Нет. Мы рабочие. Это рабочая профессия.
— В чем же вы видите разницу?
— Трудно сказать. Мы не служим, а работаем.
— Довольно туманно. Вы не любите служащих?
— Ничего подобного. Просто я рабочий.
— В чем же все-таки разница? На вас халат, перед вами приборы. Чисто. Похоже на лабораторию.
— Ничего общего. Мне трудно объяснить. Мы работаем руками. Делаем вещи…
— Создаете материальные ценности?
— Во-во.
— Вы любите свою работу? Только говорите правду.
— Между прочим, я говорю правду, даже когда меня об этом специально не просят.
— Извините. Что же вас в ней привлекает?
— Я люблю приборы, люблю точность. Когда начинал, то было все равно. А сейчас имеется некоторый опыт. Мне кажется, если умеешь что-то делать, то начинаешь это дело любить.
— И не надоедает?
— Как может надоесть хорошая работа? Надоедает конвейер, надоедает халтура.
— Стоп. Вы против конвейера? А знаете, что сказал на суде Генри Форд по этому поводу? Когда автомобильный король Генри Форд внедрил конвейер, американский суд привлек его было к ответственности за антигуманизм. И вот Генри Форд заявил на суде, что ему искренне жаль человека, которому для работы необходима атмосфера удобства и симпатии. Что вы в принципе думаете по этому поводу?
— Я не умею думать «в принципе». Я не министр и не начальник главка. Давайте говорить о конкретных вещах. Конвейер — это реальность. На нашем заводе есть цеха, где без него не обойтись. Но это работа не по мне, хотя и высоко оплачивается. Туда идут в основном люди без квалификации. Если у человека голова на плечах, он через год осваивает хорошую специальность и, как правило, уходит с конвейера. Такая же картина у подсобников. Ведь у нас еще много участков, где используется ручной труд.
— В том числе и тяжелый физический!
— Да, к сожалению. Нас и в «Правде» за это ругали.
— А говорят, физический труд полезен, развивает мышцы и так далее.
— Чепуха. Если и развивает, то однобоко. На это есть спорт. Когда-нибудь с черной работой будет покончено. А с Генри Фордом мы по-разному смотрим на вещи. Он хочет сказать, как я понял, что работа в тяжелых условиях закаляет человека. Это бред. Конечно, никому не нужен труд, как говорится, «не бей лежачего». Хорошему футболисту неинтересно бить по пустым воротам. Если коллекционера завалить марками с ног до головы, он перестанет их собирать. Хорошему, квалифицированному мастеровому нужна серьезная работа, требующая усилий, напряжения, такая, где он может себя проявить, но не изнурительная…
— Извините, «мастеровой» — это распространенное выражение?