После этого он расслабился и позволил словам свободно литься из его уст голосом Сеси.
Все начали прощаться, и поднялся невообразимый шум. Мать и отец стояли в дверях и обменивались рукопожатиями и поцелуями с каждым отбывающим родственником. В проёме распахнутых дверей видно было, что небо на востоке уже окрасилось. В дом залетал холодный ветер. Тимоти почувствовал, что его подхватили и впихивают по очереди в одно тело за другим. Вот он вместе с Сеси вошёл в дядюшку Фрая и глядел на мир его глазами, а вот он уже огромными прыжками несётся поверх опавших листьев, по пробуждающимся холмам…
А затем он бежал вприпрыжку по грязной тропе, чувствуя, как горят его красные глаза, и утренний иней оседал на его пушистом хвосте, и эго он был в кузене Уильяме, и он, задыхаясь, промчался через пустошь и исчез вдали…
Как камешек во рту дядюшки Эйнара, летал он в заполняющем небо шелковистом громе крыльев. А потом, наконец, вернулся назад в своё собственное тело.
В красках разгорающейся зари последние несколько гостей ещё обнимались и вытирали слёзы, вздыхая о том, что мир становится местом всё меньше и меньше приспособленным для жизни таких, как они. Были времена, когда они встречались каждый год, а сейчас не собирались все вместе целыми десятилетиями. «Не забывайте, — кричал кто-то, — следующая встреча в Салеме, в 1970-м!»
Салем. Тимоти, отупевший от множества впечатлений, пытался всё же проникнуть в смысл этих слов и осознать его. Салем, 1970. И там будет дядя Фрай, и тысячу раз прабабушка, запелёнутая в истёртые ленты, и мама, и папа, и Эллина, и Лаура, и Сеси, и все остальные. Но будет ли он там? Может ли он быть уверен, что доживёт до этого года?
И наконец, после заключительной вялой вспышки чувств, гости отправились прочь — полосками призрачного тумана, облаками перепончатых крыльев, тучами увядших листьев, эхом стонущих и клацающих голосов, клубами полуночных видений и лихорадочного бреда, грёз и кошмаров.
Мать захлопнула дверь. Лаура взяла в руки щётку. «Нет, — сказала мать, — приберём вечером… Сейчас надо выспаться». И все разошлись, кто в погреб, кто наверх. Тимоти, повесив голову, проковылял в холл, усыпанный обрывками чёрного крепа. Проходя мимо зеркала, с которым забавлялись гости, он отметил бледную печать смертности на своём лице. Ему было холодно, он весь дрожал.
«Тимоти», — окликнула его мать.
Она подошла к нему и положила ладонь ему на лицо. «Сынок, — сказала она. — Мы любим тебя. Помни это. Мы все любим тебя. Не имеет значения, что ты не такой, как мы, что ты когда-нибудь покинешь нас. — Она поцеловала его в щёку. — А если ты умрёшь, то когда это случится, мы позаботимся, чтобы ничто не нарушало покой твоего праха. Ты будешь отдыхать вечно, и в каждый канун Дня Всех Святых я буду приходить к тебе и смотреть, удобно ли тебе».
В доме царила тишина. Далеко вдали ветер переносил через холм последнюю стаю перекликающихся, тёмных летучих мышей.
Тимоти подымался вверх по лестнице, преодолевая ступеньку за ступенькой, и всё время плакал.
1 ноября — День Всех Святых, день поминовения 31 октября — канун этого дня — в США самостоятельный праздник — Холоуин.