- Извини. Меня словно оглушило… - Алексид заколебался, но потом сказал решительно:
- Дело вот в чем. Этот Магнет… ну, тот, который хотел стать тираном…
- Ах, тот! С таким ужасным лицом!
- Да. Так я готов поклясться, что видел его вчера вечером у Итонских ворот во время скачек.
- Ну и что?
- Да разве ты не понимаешь? Ты ведь слышала, что говорил Кефал: его же много лет назад изгнали из Афин.
- Разве? - Коринна, очевидно, не слишком внимательно слушала разговор в мастерской, но тут и она сообразила, в чем дело, и взволнованно воскликнула:
- А! Так что же он здесь делал?
- Я сам хотел бы это знать, - угрюмо отозвался Алексид. - Просто не представляю, как мне быть.
- Посоветуйся с отцом.
- Гм!.. А как я объясню ему, зачем мне понадобилось заходить в мастерскую Кефала?
- Да, отец не похвалит тебя за знакомство со мной.
- Видишь ли…
- Не оправдывайся. Афинским юношам не положено водиться с девушками.
Вот почему я чуть не свалилась с возвышения, когда ты вошел в мастерскую. По правде говоря, я очень обрадовалась, услышав твой голос, - я ведь ни с кем не разговаривала по-настоящему с того дня в пещере. Да, кстати, как поживает твой красивый друг?
- Он не очень-то мной доволен, - с принужденным смехом ответил Алексид. - Ему наступили на его красивую ногу - во всяком случае, так он думает.
- Кто же?
- Ты.
- Я?!
- Да. Видишь ли, мы очень давно дружим. Но только… ну, ты понимаешь… нельзя же все время быть с человеком, даже если очень его любишь. Иногда хочется побыть одному… Ты ведь знаешь, как это бывает, правда?
Она кивнула:
- Ты видел, куда я ухожу в таких случаях.
- Так вот, Лукиан этого не понимает. Он не любит читать и размышлять… всему предпочитает атлетические упражнения, прогулки, верховую езду и обижается, если другие хотят чего-то другого.
- Но при чем тут я?
- При том, что стоит мне заняться своими делами, как он воображает, будто я провожу это время с тобой, будто мне приятнее быть с тобой, чем с ним…
- Какая глупость! - кротко поддакнула она.
- Чистейшая нелепость! - подхватил Алексид с большим жаром, хотя и не слишком тактично. - Я поклялся ему, что не видел тебя с того самого первого дня, но он так озлился, что не поверил мне. Ну, я и подумал: раз так, пусть у него будет причина злиться, и…
- И пошел ко мне?
- И пошел к тебе.
Она остановилась как вкопанная и повернулась к нему. Щеки ее пылали, в серых глазах сверкал гнев.
- Спасибо за откровенность! Я знаю, что афинских девушек и за людей не считают, но над собой я не позволю издеваться. Значит, ты пришел, чтобы позлить его, а я только так… вот так хватают игрушку, чтобы подразнить ребенка…
- О боги! - воскликнул Алексид с отчаянием. - Я совсем не потому. Никто не хочет ничего понимать!
- Ну, так постараемся понять друг друга. Если мы станем друзьями, то потому, что хотим этого, а не потому, что нам надо кому-то досадить.
- Конечно…
- И ты не станешь задирать нос только потому, что я девушка и чужестранка, а мать содержит харчевню?
- Нет, - твердо сказал Алексид. - Но и ты должна дать обещание.
- Какое?
- Не ругать Афины. Раз ты живешь в городе, нечестно говорить о нем плохо.
Коринна, помедлив, кивнула. Румянец гнева сбежал с ее щек, и, когда она снова посмотрела на Алексида, в ее взгляде было уважение.
- Обещаю. Человек должен стоять за свой родной город. Если бы ты за него не заступился, я стала бы думать о тебе хуже. Я не буду ругать Афины, но, - тут она беззвучно засмеялась, - можно мне высказывать справедливые замечания? Ведь в Афинах превыше всего ценят свободу речи!
- Ты уже начинаешь кое-что понимать! - весело улыбнулся Алексид. - Поживи тут годик-другой, и ты станешь настоящей афинянкой.
Но, говоря это, он знал, что его предсказание никогда не сбудется.
Хотя Коринна и родилась в Афинах, она чужестранка и навсегда ею останется. Метеку почти невозможно добиться афинского гражданства, а ведь она же еще и женщина! Закон запрещает ей даже брак с афинским гражданином.
Они пошли дальше. Прохожие оглядывались на них. На следующем перекрестке, где было гораздо многолюднее и уже слышался шум рынка, Коринна сказала: