Устав смеяться, она, дабы освежить горло, взяла со стола бокал, из которого ранее пил поручик Рязанин.
— Я выпью из вашего бокала, и буду знать ваши мысли, — говорила она Ники.
— Я вас умоляю, — отвечала Даша Рязанина, его сестра. — Откуда у нашего Ники мысли?
Снова захохотали.
Не то чтоб Аркадий вытолкнули из круга молодежи — ему просто не нашлось в нем место. В том было мало обидного. Остальные провинциальные юноши тот вечер вовсе благоразумно проигнорировали, поняв что состязания с заезжими им не выиграть.
К примеру Ефросинья, дочь зерноторговца Соколова старая дева с юных лет, необъятная девушка со вздорным характером, ранее оказывала некие знаки интереса к Аркадию. Теперь же и она, открыв рот, слушала были, которые в избытке рассказывали молодые офицеры.
В них злодейство соседствовали с благородством, враги, как водится, были коварны. Герои дрались по колено в крови, сокрушая супостатов дюжинами. Но вместо одного врага вставало два. Свистели ядра и пули… И пусть не все ратные подвиги были отмечены наградами, но солдаты защищают свою страну не корысти ради!
Аркадий подозревал, что подобные рассказы далеки от действительности. Если вместо каждого убитого врага вставало двое, то скоро сражение должно было прерваться из-за немыслимой тесноты. К тем мыслям изрядно примешивалась и ревность. Ранее Аркадий в провинциальном мирке считался человеком повидавшим свет. Но в тот вечер пересказанные уже с полудюжину раз рассказы про Харьков, Москву и паровозы мало кого интересовали.
К Дашеньке, на которую Аркадий имел смутные виды, подошли сразу два офицера:
— Петр, — представился артиллерийский подпоручик справа.
— Петр, — назвал свое имя пехотный офицер в том же звании слева.
— Ах! Теперь бы не перепутать! — мило всплеснула руками Дашенька.
Даже в орбите Евфросинии уже вращались спутники — пара хлипких прапорщиков.
На всяк товар — свой купец, да и виды на возможный марьяж значительно повысились после умело пущенного слуха, что ее отец, и без того человек небедный, в скором времени баснословно разбогатеет.
Похваляясь подвигами, офицеры заспорили меж собой:
— Ах, нашли себе противника — турка! — говорил Ники, повоевавший под Севастополем своим братьям по оружию, прибывшим с Кавказского фронта. — Попробуйте повоевать с англичанами или хотя бы с французами.
— Не скажите, — отвечали те. — Турки с помощью англичан поднимаются с колен.
— Поднялись с колен и сели на задницу! — отвечал Ники.
Новый взрыв смеха.
— Все наши предыдущие войны с турками и даже с французом — это ерунда, — за Ники продолжал Петр-пехотинец. — Нам очень повезло, что у нас сейчас такой замечательный противник! Вот на кого мы должны ровняться! Ах, видели бы как англичане ходят в атаку! Для них война — это спорт! Да если хотите знать, под Севастополем нет хороших солдат, кроме англичан и, может быть, зуавов!
— А как же русский солдат? — возмутился Аркадий, пытаясь все же втянуться в беседу.
— Русский солдат неплох. Но если говорить начистоту — старшие офицеры ни к черту не годны. — Петр при этих словах снизил тон до доверительного, дабы не быть услышанным на другом конце стола. — Не по вине солдата наши ружья бьют в два раза ближе, чем английские. Наши отцы и деды учили французский язык, а стоило учить английский. Лет через сто на нем будет говорить весь мир!
Спор будто давал Аркадию возможность ввернуться в беседу. Однако же офицеры быстро помирились, сойдясь на том, что враг будет разбит, а победа останется за нами. В смысле — за ними, офицерами. Штатские тут ни при чем. Ну разве что, на победы вдохновят прекрасные дамы — и все.
Закрепив согласие тостом, заговорили на другие темы. Заезжие офицеры, к восторгу девушек были жуткими модниками, следящими не только за своими мундирами, но и подмечающие малейшее светское дыхание.
Запомнив офицера, лестно говорившего об англичанах, Аркадий вернулся к столу.
Там было хоть и спокойнее, но, в общем-то, похоже.
Вдовы и барышни, вышедшие из марьяжного возраста, бросали взгляды на генерала Рязанина — человека небедного и безумно холостого. Но успеха в том добились ничтожного — генерал оставался невозмутимым.
О генерале Рязанине говорили разное: подлизы сообщали, что он подобно адмиралу Нахимову верен только военной службе. За спиной шептали, что он еще во время Ноябрьского восстания был ранен так, что превратился в скопца. Злые языки распускали нехорошие слухи, будто симпатии генерала лежат вовсе вне плоскости женского пола.
— Не вижу ничего в том, чтоб завалить противника трупами. Пусть только это будут трупы врага! — похвалялся генерал Рязанин.
— Я вас попрошу отставить это шапкозакидательство, — пресекал такие рассуждения граф Колокольцев. — Вы доселе воевали с туркестанцами. А это, прошу прощения, даже не турки.
Аркадий слушал это, набивая живот. Он понимал, что скоро так сытно и вкусно покушать вряд ли получится. И даже не предполагал, насколько прав.
Выпив и закусив, мужчины закурили сигары, пустив облака ароматного дыма. Сам Аркадий не курил и даже не пробовал — удовольствие было явно не по карману. Однако запах чужого дыма ему определенно нравился.
Но другого мнения были женщины, особенно одна — жена городничего. Была она женщиной властной и даже слишком. Говорили, что городом правит Рязанин, а им, как цыган солнцем, вертит жена. Первую даму города шумно поддержали товарки. Пытался возмутиться граф, но его мягко осадил генерал Рязанин. Графиня улыбнулась супругу, отпуская того.
Городничий что-то шепнул брату, но сам юркнул в дом, и догнал их в саду.
— А вы отчего не с молодежью? — спросил граф Колокольцев.
Аркадий сотворил неопределенный жест, и, как ни странно, был понят.
— Не грустите, мой друг. Женская красота, в отличие от мужского ума — продукт весьма скоропортящийся. Потому его продают быстро и боясь продешевить. Для сверстниц, может быть, вы неинтересны, но не печальтесь — уже зреет новый урожай.
Оказалось, что курение сигар было чем-то вроде индейской хитрости.
— А не выпить ли нам, господа? — из-под полы сюртука городничий достал сулею с красновато-мутной жидкостью, а из кармана — чарочки.
— А из чего ваше вино? — спросил генерал Колокольцев.
— Из буряка… — ответствовал городничий.
— О, буряковочка! — потер руки Александр Павлович. — Как я за тобой соскучился.
Расположились в беседке, сокрытой от взглядов посторонних. На столике разлили самогон по чаркам, чокнулись, глотнули.
— А! Хороша, зараза! — воскликнул Александр Павлович, когда способность говорить вернулась.