Зейн протянул руку, и Джамал решительно пожал ее:
— На том и порешим. Желаю тебе спокойной ночи.
Зейн повернулся и пошел прочь, пытаясь выбросить из головы его слова. Да, сегодня они с Софи переночуют в одной палатке. Но для них обоих там хватит места.
Зейн пересек двор, минуя затухающие костры. Откинув ткань, завешивающую вход в палатку, он встретился с полным тревоги взглядом Софи.
— Добрый вечер. — Он отвернулся от нее и прошел в импровизированную гостиную, где уже лежали сумки, собранные для них во дворце.
— Что ты здесь делаешь?
— Это гостевая палатка. И, так как мы оба гости, здесь мы и будем спать.
— У меня даже нет… — Взгляд Софи внезапно упал на сумки, стоявшие неподалеку.
— У тебя есть все.
— Разумеется. Мне кажется, обо мне будут заботиться в любом случае, не обращая внимания на то, хочу я этого или нет. И это только твоя инициатива.
— По-твоему, я делаю все, чтобы у тебя не было ни единой возможности почувствовать себя несчастной?
— Мы будем спать в одной палатке, и я ничего не знала об этом!
Зейн обвел рукой обширное пространство палатки, недоумевая:
— Думаешь, тебе одной позволили бы здесь спать? А не слишком ли шикарно?
Софи отвела с лица золотистые волосы, сверкавшие в свете лампы.
— Признаюсь, я действительно так думала.
Зейн указал на полосу шелка, свисавшую с потолка:
— Там есть кровать.
— Хорошо. Но… мы будем спать отдельно, — сказала она, залившись ярким румянцем.
— Естественно. — Зейн открыл сумку с вещами, но оказалось, что в нем полно одежды Софи. Погрузившись руками в ворох шелка, он резко отодвинул от себя сумку. — Я не собираюсь искать любовницу. И даже если бы искал, то это была бы не ты.
Софи фыркнула:
— Хорошо. Главное, что мы понимаем друг друга.
Ладони Зейна горели там, где его кожи коснулась ткань ее платья. Три года воздержания вновь дали о себе знать. Если он чувствует такое сильное возбуждение от одного лишь прикосновения к одежде Софи, как он сможет выдержать ее постоянное присутствие?
— А теперь, — сказала Софи, — думаю, пришла пора для нашего интервью.
— Ты так считаешь?
Она подперла щеку кулаком.
— Я хотела спросить, как твоя семья пришла к власти. Мне любопытна история семьи аль-Ахмар.
— Был момент, когда все мы жили вот так. — Зейн махнул рукой в сторону палатки. — Несколько племен объединились под властью одного лидера. Затем вспыхнула война с соседней страной, и наши воины показали себя сильнейшими в битве. Наш лидер, мой прямой предок, погиб, защищая женщин и детей. Он мог бы стать шейхом, но погиб, защищая других. И его сын стал первым правителем страны, которая получила название Сурхаади.
— Очень печальная история. Твой дед принес себя в жертву, даже не зная, к чему это приведет.
Зейн повернулся:
— Отец положил начало правлению семьи аль-Ахмар. С тех пор появился негласный завет: тот, кто возьмет на себя ответственность за союз племен, будет ценой собственной жизни защищать самых слабых.
Софи сложила руки на коленях, сжимая в ладони диктофон.
— Считаешь ли ты себя последователем политического курса своего отца?
— Считаю ли я себя похожим на предка, принесшего в жертву собственные интересы ради своего народа? Нет. Тем не менее…
— А как же твой брак?
Зейн колебался, зная, что его слова могут ранить Кристин, — Софи записывала разговор, и, конечно, он появится на страницах газеты.
— Я всегда знал, что женюсь на Кристин. Да, мы не пылаем страстью друг к другу, но мы преданы нашим странам. К тому же мы оба хотим сделать все для своего народа. Если ты полагаешь, что мы жертвуем слишком многим, — это твое право.
Софи наклонилась.
— Как ты думаешь, преданности стране достаточно для заключения брака?
— Это единственная форма любви, которая мне известна.
— А как же любовь между мужчиной и женщиной?
Зейн подумал о союзе своих родителей, основанном на холодном расчете. О Жасмин и ее любовнике. Жасмин и плейбой Дэмьен, которого он когда-то назвал другом. Было ли то сильное чувство, которое заставило ее отречься от своей семьи и страны, любовью?
— Я уверен, что любовь существует, но она не вечна. И мне она не нужна, у меня другие цели.
— И ты всегда придерживался такой позиции?