Внизу было обозначено, что приказ подлежит уничтожению в штабах дивизий.
— Да, штука интересная, — сказал генерал, отдавая Бородину бумагу. — Заметил, как он о танках пишет? Но ничего у них не получилось. «Тигры» тоже горят, да еще как. Впрочем, документ надо доставить в штаб фронта. Конечно, эта бумажка теперь нужна лишь для истории. Но отправляй сейчас же.
И после паузы:
— Позови командира разведчиков.
— Батьянов!
Парень в комбинезоне вскочил, оправил ремень, подбежал к генералу.
— Старшина Батьянов по вашему приказанию прибыл.
— Давно воюешь, старшина? — спросил Шубников. Ему сразу понравился этот рослый парень с открытым, красивым лицом.
— С самого начала.
— На Калининском фронте ты в корпусе был? Я тебя вроде бы видел.
— Был, товарищ генерал. В бригаде полковника Куценко.
— А в разведку как попал?
За Батьянова ответил Бородин:
— Он из авиадесантников. Хорошо дрался под Белым в танковом десанте. Когда в Нижнедевицке формировали разведбат, мы его взяли из бригады Куценко. Парень толковый, боевой. Он и добыл это обращение фюрера. Орел!
— Захвалишь. Зазнается еще.
— Не зазнаюсь, — улыбаясь, ответил Батьянов.
Шубников посмотрел на ремень старшины, на котором висело две кобуры — справа для нашего ТТ, слева большая, черная для немецкого парабеллума, из голенища сапога торчала рукоятка трофейного эсэсовского кинжала.
— Ты что-то много игрушек на себя навешал.
— Пригодятся, товарищ генерал.
— Ладно, шутки в сторону. Ты знаешь задачу?
— Подполковник мне сказал. Я понял, нам надо взять «языка».
— Нет, не просто «языка». Ты уже взял одного, жаль, живым не довез. Надо взять танкиста из свежих дивизий, которые, по-видимому, сейчас подошли с юга.
— Понятно, товарищ генерал.
— Ну раз понятно, действуй.
Батьянов ловко, с вывертом отдал честь и со строевым изяществом повернулся кругом. Быстро вскочил в мотоциклетное седло — машина взревела и помчалась по проселку, поднимая белую меловую пыль.
Группа Батьянова — три бронетранспортера и десять мотоциклов с ручными пулеметами на колясках — уже через сорок минут была в районе боя, который вел танковый батальон капитана Савичева.
Темнело. Танки медленно продвигались по неширокому склону, стреляя на ходу.
Савичев стоял за танком — потный, уставший. Не спал сутки, злой — потерял вчера семь танков.
Поздоровался с Батьяновым — старые знакомцы по Калининскому фронту.
— К нам на поддержку?
— Нет, капитан. Стемнеет — рвану в сторону хутора — вот сюда.
Он вынул из планшета карту, показал Савичеву маршрут.
— А то остался бы у меня. Утром поможешь взять Казачью Лопань. Там тебе «языков» хватит — бери любого.
— Времени нет.
— Ну, желаю удачи. Хочешь, поешь. Каша еще горячая — кухня только пришла.
— Спасибо, капитан. Некогда.
Темнота сразу, как-то внезапно опустилась на землю. Мотоциклы и бронетранспортеры растворились во мгле.
Анатолий Батьянов считал, что он многое может сделать на этой войне. В то страшное утро начала войны его подняли по тревоге — он служил в Белостоке в танковой дивизии, был мотоциклистом при штабе. А через два дня уже шел по лесной чащобе, выбираясь из окружения.
Три сотни усталых, запыленных, потерявших связь со своими, спешившихся танкистов упорно шли на восток, минуя дороги, по которым день и ночь двигались немецкие танки и бронетранспортеры. На десятый день сильно поредевший после нескольких стычек отряд остановился на краю болота.
— Давайте поразмыслим, куда пойдем дальше, — сказал высокий танкист с перевязанной грязным бинтом шеей и развернул карту.
— Идти надо на север, товарищ старший политрук.
Это сказал Батьянов.
Старший политрук — его фамилия была Белоконь — нравился Батьянову: он сразу взял на себя командование группой и за эти десять дней показал себя человеком, безусловно, смелым, умеющим сплотить людей. Хорошо провел несколько боев, пробиваясь через магистрали. Но Батьянов чувствовал, что ориентироваться на местности Белоконю непросто, видимо, не хватало опыта. Другие командиры для этого дела тоже не больно-то подходили: военврач второго ранга, следователь дивизионной прокуратуры, интендант да несколько мальчишек-лейтенантов, только из училища.
— А ты кто? — удивленно спросил Белоконь.