Сол так ослабел, что не мог двигаться. Ноги его вросли в землю, как корни, глубоко погружённые в одиночество, страх и холод ночи. Костёр почти погас, и только две луны освещали верхушки голубых гор.
Послышался стук лопаты, вгрызающейся в землю.
— В любом случае, он нам не нужен, — сказал кто-то слишком громко.
Лопата продолжала копать. Сол медленно побрёл прочь, наткнулся на тёмное дерево, опустился на песок, прислонился к его стволу и сложил руки на коленях.
«Сон, — думал он. — Теперь нам остаётся только сон. По крайней мере, этого-то у нас предостаточно. «Заснуть и видеть сны, быть может…» Быть может, Нью-Йорк или ещё что-нибудь…»
Он устало закрыл глаза, ощущая, что в носу и во рту, и под дрожащими веками скопилась ржавая кровь.
— Как это он делал? — спросил он усталым голосом. И уронил голову на грудь. — Как это он переносил сюда Нью-Йорк, так, что мы могли ходить по его улицам? Может, попробовать? Это, должно быть, слишком сложно.
— Думай! Думай о Нью-Йорке, — прошептал он, погружаясь в сон. — Нью-Йорк и Центральный Парк, и Иллинойс весной, и цветущие яблони, и зелёная трава.
У него ничего не получилось. Это было совсем другое. Нью-Йорк исчез, и он ничего не мог сделать, чтобы вернуть его. Каждое утро он будет просыпаться и выходить на дно мёртвого моря и глядеть на него, пытаясь найти здесь Нью-Йорк; до последних дней своих он будет ходить по Марсу, пытаясь найти здесь Землю, и никогда он не найдёт её. А под конец когда иссякнут силы он будет лежать, пытаясь найти Нью-Йорк в собственной голове, но и там ничего не отыщет.
Последнее что он слышал перед тем, как заснуть был звук лопаты, копавшей яму, в которую погружался Нью-Йорк с его красками, запахами, шумом и золотым туманом.
Всю ночь он плакал во сне.