- Это моя сестра, она теперь живет здесь,- пояснил он с неловкостью, так как уже понял, что Жора явился переночевать.
Великолепный уставился на Ату.
- Я, собственно, с поезда… Мне бы только до утра… Ермак скривился.
Великолепный понял. Лицо его вытянулось.
- Теперь ты уж здесь не хозяин? - подколол он.
Но Ермак был слишком простодушен, чтобы почувствовать укол.
- Теперь нельзя,- прошептал он, багрово покраснев,- здесь сестра… Сам понимаешь.
После неловкого молчания Ермак предложил ему адрес дяди Васи.
- Он еще работает? - снисходительно поинтересовался Жора. Он что-то соображал.
- Работает.
- На морзаводе? Ладно. Если нигде не устроюсь, придется идти к нему.
Жора внимательно оглядел Ату. Оглянулся на нее еще раз, перед тем как прикрыть за собой дверь. И, щелкнув пальцами, с циничной ухмылкой исчез, «как тать в ночи».
- Попадешься ты мне в руки! - гневно пробормотала Ата. Я поднялся и стал прощаться.
- Ермак, давай проводим Санди до остановки,- предложила Ата.
Я было стал возражать, но она уже накинула плащ, и мы вышли втроем.
Звездная, прохладная, чистая была ночь. Улица кончалась обрывом в темное море; на море медленно двигались огоньки кораблей. Куда-то приведут нас корабли нашей жизни. Их еще надо построить…
- Ермак, ты так и не сказал, что же ты выбрал, какую профессию? - вернулся я к нашему разговору.
Ермак замедлил шаг.
- Я бы хотел, как твой дедушка, строить корабли. Что может быть прекраснее? Строить мосты тоже, наверное, замечательно. Но корабли лучше. Это ты, Санди, заставил меня на всю жизнь полюбить корабли! - мечтательно признался Ермак.
Я обрадовался:
- Это правда, Ермак? Мы вместе будем учиться в морском училище?
Но Ермак покачал головой.
- Еще вчера я сам мечтал об этом, Санди. Но сегодня вдруг понял… Ата навела меня на эту мысль… Мое место не здесь. Как подготовлюсь, буду сдавать в юридический.
- Что ты говоришь? - заорал я вне себя.
- Не расстраивайся, Санди. Я временно должен там поработать… Конечно, не прокурором. Обвинителей найдется много. Я еще не знаю, кем именно я должен там работать. Но я должен. А когда мы полностью ликвидируем преступность, я вернусь к тебе, и мы вместе махнем в Атлантику… Или, как ее, Антарктиду.
- Ермак, ты же сказал… ты же мечтал…- забормотал я подавленно.
Ермак весело рассмеялся и обнял меня за плечи. Я был потрясен.
- Ермак, ты не думал ни о каком юридическом, пока Ата не сказала, что будет прокурором?
- Я уже раздумала! - с раскаянием сказала Ата.
- Не думал,- подтвердил Ермак.- Как-то в голову не приходило. Спасибо сестре. Я вдруг сразу понял: кому же и идти туда работать, как не мне? Это ведь страшно, если там будут их только ненавидеть. Разве дело в том, чтобы вылавливать преступников? Их надо сделать хорошими людьми. И…
- А если они не хотят быть хорошими людьми? - перебила Ата.
- Надо добиться, чтоб захотели.
- Как же, от такого вот Жоры добьешься? Пока их убеждают - в газетах, книгах, по радио, в кино,- они делают свое черное дело. Там ограбили, там убили…
- Надо, чтоб преступников не было! - отрезал Ермак и больше не спорил.
Дома я передал этот разговор родителям. Они переглянулись, удивленные.
- Какие странные ребята! - с досадой сказал отец.- Преждевременно они развились. Им бы еще в футбол гонять, а они мировые вопросы решают.
- Понятно, откуда это у них,- заметила мама и стала стелить мне постель (я снова перебрался в свою нишу).- Как они жили! - воскликнула мама минуту спустя.- Их могли изуродовать морально. А они… Как я их уважаю обоих, и брата и сестру! Как боюсь за них! Хоть бы все было хорошо!
Когда все улеглись спать и выключили свет, я еще долго ворочался без сна.
На этой самой постели два года спала Ата, и мне казалось, что еще сохранился слабый запах ее волос и тела. От нее всегда хорошо пахло - не то медом, не то полевым цветком. Она с детства любила духи. Она как-то сказала, что самый унылый, самый безотрадный запах на свете - это запах дезинфекции. У них в интернате всегда пахло дезинфекцией - уничтожали микробов.
Милая Ата! Милый Ермак. Как я их обоих люблю! Как бы я хотел, чтобы они были счастливы в жизни! Как жаль, что Ермак должен идти на юридический!
Поразмыслив, я даже не мог его отговаривать, потому что сам понял: он действительно может там принести пользу. А раз может, то и должен.
Я вдруг подумал, что Ермак чем-то похож на Миньку из «Жестокости» Павла Нилина. Он тоже будет убеждать вора и помогать ему стать человеком. Его-то послушают! Каким же обыкновенным середнячком был я по сравнению с Ермаком! И как я гордился своим другом!
Прошла осень, наступила зима с ее ветрами, дождями, мокрым снегом, залепляющим глаза. После ноябрьских праздников нас - Гришу, Ермака и меня - перевели на стапеля. Бригадиром стал Иван Баблак - студент второго курса вечернего кораблестроительного института. И он сразу забрал нас к себе.
Пожалуй, на стапеле было труднее, чем на ремонте. С нас больше требовали, как с настоящих сварщиков; очень уплотненным оказался день - это была бригада коммунистического труда, с честью проводившая своего старого бригадира на пенсию. Порядки здесь строгие. К тому же мы с Ермаком учились в десятом классе вечерней заводской школы. Гришка отказался наотрез, заявив, что всякая учеба ему надоела «до чертиков». Его даже хотели изгнать из бригады, но Баблак его отстоял. К тому же мать Гришкина за него просила.