3. И вот Габрокома заключили в темницу, а Псаммид, тот самый индийский царь, что купил Антию, решил отправиться в обратную дорогу и делал уже приготовления к отъезду. Путь его лежал через Верхний Египет в Эфиопию, мимо тех мест, где находилось убежище Гиппотоя. Псаммид обо всем позаботился — купил множество верблюдов, ослов и сильных, выносливых лошадей, чтобы доставить в Эфиопию все золото, серебро и драгоценные одеяния, которые у него были; Антию он тоже вез с собой. Когда они покинули Александрию и пришли в Мемфис, девушка, приблизившись к храму Исиды, обратилась к ней с мольбой: «О величайшая из богинь, до сих пор я осталась чистой и не запятнала своего брака, благодаря тому что назвалась твоей служительницей. Теперь меня ведут в Индию, далеко от эфесской земли, далеко от могилы Габрокома. Будь и впредь, владычица, милостива к злосчастной и верни меня живому супругу; а если злой рок судил нам умереть в разулке, сделай так, чтобы я осталась верна ему и мертвому». Так она молилась.
Вскоре поезд Псаммида покинул Мемфис, миновал Копт и вступил в пределы Эфиопии. Тут на них нападает Гиппотой, убивает самого Псаммида и многих из его свиты, захватывает все богатства, а Антию берет в плен. Забрав добычу, Гиппотой направляется к пещере, предназначенной для хранения награбленного. Туда же повели и пленницу. Ни она не узнавала Гиппотоя, ни Гиппотой не узнавал Антию. Когда же разбойник стал рпсспрашивать, кто она и откуда родом, девушка не сказала ему правды, а ответила, что она египтянка и зовут ее Мемфитида.
4. И вот Антия находилась в разбойничьей пещере Гиппотоя.
В это самое время префект Египта призывает к себе Габрокома и расспрашивает о его прежней жизни. Он узнает обо всех злоключениях юноши, чувствует к нему сострадание, дает денег и обещает отправить в Эфес. Габроком исполняется благодарности к префекту за его доброту, но просит дозволить ему отправиться не в Эфес, а на поиски Антии. И вот с богатыми дарами он отплыл в Италию, чтобы там искать свою подругу. А префект Египта, узнав правду о смерти Аракса, призвал Кюно в Александрию и приказал распять ее на кресте.
5. В Антию, пока она была в плену у Гиппотоя, влюбляется один из стороживших ее разбойников по имени Анхиал. Он был из Лаодикии родом, еще в Сирии сдружился с Гиппотоем и снискал его расположение тем, что был дерзок и опытен в разбойничьем деле. На первых порах охваченный страстью Анхиал, желая добиться благосклонности Антии, постоянно говорил ей о своей любви; он надеялся, покорив девушку речами, получить ее от Гиппотоя в дар. Антия же отвергала все его предложения; ее теперь ничто больше не страшило — ни угрюмая пещера, ни оковы, ни настойчивость разбойника. Она все еще блюла себя для Габрокома, хотя и считала его умершим, и часто, когда ее не могли слышать, так взывала: «Навеки я желаю остаться женою Габрокома, даже если мне суждено умереть или вынести испытания еще злее тех, что я вынесла».
Отказ Антии поверг Анхиала в глубокую печаль, а привычка ежедневно видеть девушку разжигала его любовь. Потеряв над собой власть, он пытается добиться своего силой. Однажды ночью, когда вся шайка вышла на разбой, Анхиал поднялся с ложа и приблизился к девушке. Оказавшись в безвыходном положении, Антия хватает случившийся под рукой меч и поражает Анхиала. Удар оказался смертельным: разбойник, собираясь заключить девушку в объятия и поцеловать, склонился к ней, и меч, который Антия держала перед собой, вонзился ему прямо в грудь. Так разбойник понес достойную кару за свое постыдное вожделение, а бедная Антия, испуганная содеянным, предавалась тягостным мыслям: то она решала убить себя (но надежда увидеть Габрокома брала верх), то хотела бежать из своей темницы (но это было невозможно — она не знала горных троп и не было человека, который указал бы ей дорогу). Поэтому девушка осталась в пещере и покорно ждала своей участи.
6. Эту ночь Антия провела, не смыкая глаз, в горестных размышлениях. А утром возвращаются разбойники, видят убитого Анхиала и Антию рядом с ним, догадываются, что здесь произошло, и, подвергнув девушку допросу, узнают всю правду. Разбойники пришли в ярость и решили отомстить за убитого товарища. Они перебирали всевозможные способы казни; один предлагал убить девушку и зарыть в одну могилу с Анхиалом, другой требовал, чтобы ее распяли на кресте, а Гиппотой, более других опечаленный гибелью Анхиала, измышляет наказание еще суровее: он приказывает вырыть глубокую яму и заключить в нее девушку вместе с двумя свирепыми псами, чтобы она приняла тяжелую смерть за свой проступок. Разбойники повиновались; Антию повели к яме, где уже сидели огромные и страшные египетские псы. Девушку ввергли в яму, прикрыли яму тяжелыми бревнами и окружили земляным валом (Нил был совсем рядом), а стражем поставили разбойника Амфинома.
Этот Амфином уже и раньше был пленен красотой Антии, а теперь стал еще больше жалеть ее и сочувствовать ее горю. Ои придумал способ сохранить ей жизнь и уберечь от ярости псов: всякий день поднимал лежащие над ямой бревна, передавал Антин еду и питье и уговаривал девушку не отчаиваться. Досыта накормленные псы не трогали Антию и стали постепенно смирными и послушными. А девушка, вспоминая прошлое и раздумывая о теперешней своей горькой участи, «Увы, — говорит, — сколь тяжелы мои испытания! Яма, и темница, и разбойники, стократ свирепее псов, заточенных со мною! Страдания мои равны твоим, Габроком. И ты некогда был в такой же беде, и тебя в Тире ввергли в узилище; но если ты еще жив, любимый, ничто меня не страшит: когда-нибудь, я верю, мы снова обретем друг друга, а если ты погиб, напрасны мои старания сохранить жизнь, напрасно этот человек, кто бы он ни был, сострадает мне, злосчастной». Так она говорила и беспрестанно лила слезы.
И вот Антия сидела в темнице вместе с псами, Амфином же утешал ее и, давая псам вдоволь еды, старался сделать их смирными.
Покинув Египет, Габроком, однако, не достиг самой Италии. Противный ветер, гнавший корабль, сбил его с намеченного пути и привел к берегам Сицилии. Путники высадились в городе Сиракузах, обширном и прекрасном. Попав сюда, Габроком решил обойти весь остров и в надежде узнать здесь что-нибудь об Антии стал всех расспрашивать о ней. Юноша поселился недалеко от моря у старика Эгиалея, рыбака по ремеслу. Этот Эгиалей был беден, приехал в здешние места издалека и едва мог прокормиться своим промыслом; однако он принял Габрокома ласково, относился к нему, как к родному сыну, и очень полюбил.
Как-то раз, когда оба уже привыкли друг к другу, Габроком поведал старику свою историю — рассказал об Антии, об их любви, о долгих скитаниях. В ответ Эгиалей начинает свою повесть.
«Я, дитя мое, — сказал он, — не сицилиец и не из этих мест родом, а спартанец и родился в Лакедемоне; там я принадлежал к самым знатным людям и был очень богат.
В ранней юности я полюбил девушку спартанку по имени Телксиноя, и Телксиноя отвечала мне взаимностью. Однажды, во время ночных торжеств, мы встретились с ней — обоими нами руководило божество — и вкусили того, ради чего встретились. Довольно долго мы виделись тайно и часто клялись принадлежать друг другу до самой смерти. Но, видно, кто-то из богов позавидовал нашему счастью. Я был еще эфебом, когда родители решили отдать мою Телксинрю в жены молодому спартанцу Андроклу, который уже любил ее. Вначале девушка под разными предлогами откладывала брак, а потом, когда нам опять представился случай встретиться, она согласилась ночью бежать со мной из Лакедемона. Телксиноя, как и я, надела мужское платье, и я обрезал ей волосы; в самую ночь свадьбы мы покинули город и пустились в путь по дороге к Аргосу и Коринфу, а затем сели на корабль и отплыли в Сицилию. Сограждане, узнав о нашем бегстве, приговорили меня с Телксиноей к смерти.
В Сицилии мы жили бедно, но были счастливы: нам всего хватало уже потому, что мы были вместе. Здесь же моя Телксиноя недавно и умерла, но я не схоронил ее; она попрежнему со мной, и я, как прежде, обнимаю ее и целую». С этими словами старик ведет Габрокома во внутренний покойчик и показывает Телксиною, уже состарившуюся женщину, которая ему, Эгиалею, все еще казалась молодой и прекрасной. Тело ее он набальзамировал по египетскому способу, ибо был знаком и с этим искусством.
«С ней, дитя мое, Габроком, я, как с живой, веду беседы, с ней возлежу и с ней разделяю трапезы. Когда, усталый, я возвращаюсь с рыбной ловли, ее вид меня утешает. Ведь не такой, как тебе, видится она мне; я вспоминаю, дитя, как красива она была в Лакедемоне, как хороша в дни нашего бегства, вспоминаю ночные торжества, вспоминаю наши клятвы».
В конце рассказа Габроком стал плакать: «Обрету ли, злосчастнейшая Антия, тебя когда-нибудь, хотя бы мертвую? Эгиалею дано великое утешение в жизни — тело его Телксинои. Теперь я вижу, что смерть не полагает предела истинной любви. А я блуждаю по морям и землям и до сих пор не могу ничего узнать о тебе. Увы, злосчастное пророчество! Сжалься, Аполлон, возвестивший нам небывалые беды и тяготы, яви конец предреченных мук!»
2. Габроком оставался в Сиракузах, непрестанно тоскуя; старик ободрял его как мог, и вскоре юноша даже занялся вместе с Эгиалеем его ремеслом.
Гиппотой тем временем значительно пополнил свою шайку и решил оставить Эфиопию и взяться за дела покрупнее: мало уже ему было нападать на одиноких путников, оставляя в покое деревни и города. И вот, собрав людей и погрузив всю поклажу (у него было много вьючного скота и немало верблюдов), Гиппотой покинул Эфиопию и выступил в Египет, по направлению к Александрии, снова помышляя о Финикии и Сирии. Антию он считал умершей. А влюбленный в Антию Амфином (тот самый разбойник, который сторожил ее у ямы) не в силах был расстаться с ней. Охваченный страстью и состраданием к девушке, он не последовал за Гиппотоем. Разбойников было так много, что он сумел незаметно остаться в пещере, захватив припасы, какие удалось собрать. Ночью, когда шайка Гиппотоя напала на египетскую деревню Арею, Амфином отваливает бревна, закрывавшие яму, освобождает Антию и уговаривает ее ничего не страшиться. Девушка все же напугана и полна подозрений; тогда Амфином клянется солнцем и богами Египта блюсти ее чистоту до той поры, пока она сама не пожелает уступить его просьбам. Антия верит клятвам и идет за Амфиномом. Собаки сопровождают ее; став смирными, они привязались к девушке.
Амфином с Антией приходят в город Копт; здесь они решили переждать несколько дней, пока шайка не уйдет вперед. Заботились они и о том, чтобы собаки были накормлены.
Товарищи Амфинома, напав на деревню Арею, перебили многих жителей, подожгли дома и отправились назад другой дорогой — по Нилу. В окрестных селениях они захватывают все челноки и лодки и, погрузившись на них, отплывают к Схедии…, затем, выйдя на берег, проходят по остальной части Египта.
3. Между тем префект Египта получил известие о нападении на Арею, о шайке Гиппотоя и о том, что разбойники пришли из Эфиопии. Снарядив большой отряд, он поставил во главе его Полиида, одного из своих родичей, юношу красивого и храброго, и приказал выступить против разбойников. Приняв командование, этот Полиид встретился с разбойниками под Пелусием; тут же на берегу завязалась битва, и многие пали и с той и с другой стороны. С наступлением ночи разбойники обратились в бегство; большая часть их гибнет от руки воинов, лишь некоторые попадают в плен. Один только Гиппотой, бросив оружие, бежал под покровом темноты и добрался до Александрии, а там, никем не узнанный, сел на корабль и двинулся дальше. Все его помыслы были направлены на Сицилию; там, по его расчетам, было всего безопаснее и легче добыть средства к существованию; ведь он слышал, что остров обширен и богат.
4. Полиид, однако, не удовольствовался одержанной победой и решил двинуться дальше, чтобы очистить Египет от разбойников, в надежде, что ему удастся найти самого Гиппотоя или кого-нибудь из его товарищей. И вот, взяв с собой часть отряда, а также пленников, которые бы указали на своих, если кто-нибудь из них будет обнаружен, он поплыл вверх по Нилу, разыскивая разбойников в городах и собираясь дойти до самой Эфиопии.
Отряд Полиида прибывает в Копт, где находились Антия и Амфином. Девушка была дома, а Амфинома пленные разбойники видят на улице и доносят на него Полииду. Амфинома схватывают, и во время допроса он рассказывает об Антии. Выслушав Амфинома, Полиид велит привести девушку и расспрашивает ее, кто она и откуда родом. Антия не говорит ни слова правды, а уверяет, что она египтянка и была похищена разбойниками. Полиид с первого взгляда полюбил девушку страстной любовью, хотя в Александрии у него была жена. Влюбившись же, он на первых порах старался добиться ее любви щедрыми обещаниями, а потом, по пути в Александрию, когда они остановились в Мемфисе, сделал попытку овладеть Антией насильно. Девушке удалось бежать; она укрылась в храме Исиды и стала взывать к богине: «О владычица Египта, спаси и ныне меня, ведь ты столь часто приходила мне на помощь! Пусть Полиид пощадит ту, которая благодаря тебе сохранила себя чистой для супруга Габрокома».
Полиид, охваченный страхом перед богиней, любовью к Антии и состраданием к ее участи, один, без слуг входит в храм и дает клятву никогда не посягать на Антию и ничем не обижать ее, но соблюдать ее чистоту так долго, как она того пожелает. Ему, влюбленному, казалось теперь, что достаточно хотя бы видеть Антию и говорить с ней. Антия поверила его клятвам и покинула свое убежище, а когда было решено остановиться в Мемфисе на три дня и отдохнуть, она отправилась в храм Аписа.
Это самое почитаемое святилище Египта, и божество дает там прорицания всякому желающему: когда кто-нибудь, войдя в храм, станет молить и просить бога, а потом снова выйдет, дети, находящиеся перед святилищем, иногда в прозе, иногда в стихах предрекают ему будущее.
Антия входит в храм и припадает к статуе Аписа. «О человеколюбивейший из богов, — говорила она, — милосердный ко всем чужестранцам! Сжалься и надо мной, злосчастной, и дай неложное прорицание о супруге моем Габрокоме. Ибо если мне еще суждено увидеть и обрести его, я буду жить, а если он погиб, то и мне надлежит расстаться с этой постылой жизнью». Сказав так и залившись слезами, она вышла; в это время дети, игравшие перед храмом, закричали в один голос:
Антия вновь обретет Габрокома, любимого мужа.
Девушка воспрянула духом и возблагодарила богов.
Вскоре отряд Полиида выступил в Александрию.
5. Между тем жена Полиида узнала, что он влюбился в какую-то девушку и везет ее с собой, и испугалась соперничества чужестранки. Она, однако, ничего не говорит мужу, размышляя в тиши, как бы отомстить той, которая, как ей казалось, угрожает ее благополучию.
Полиид тем временем, отчитываясь перед префектом Египта и занимаясь другими делами, находился при своем отряде. В его отсутствие Ренея (так звали жену Полиида) посылает за Антией, находившейся в доме, разрывает на ней одежду и жестоко бьет ее, приговаривая: «Низкая разлучница! Не на радость себе ты приглянулась Полииду, и красота не пойдет тебе впрок! Ты, может быть, умела завлекать разбойников и валяться с пьяными, но тебе не удастся безнаказанно опозорить ложе Ренеи!» С этими словами она обрезает Антии косу, надевает на нее оковы и, отдав преданному рабу по имени Клит, приказывает посадить девушку на корабль, увезти в Итадию и продать там своднику. «Теперь, — говорила она, — эта красавица повеселится вдоволь».
И вот Антия идет за Клитом, горько сетуя и обливаясь слезами: «О гибельная красота, о злосчастная прелесть! Зачем вы непрестанно приносите мне горе? Зачем становитесь причиной стольких бед? Неужели недостаточно ни гробницы, ни убийства, ни оков, ни разбойников, и я должна стоять теперь перед домом сводника, и он заставит меня запятнать чистоту, хранимую для Габрокома. Не предавай меня этому позору, — взмолилась Антия, обняв колени Клита, — убей лучше своей рукой. Я не вынесу жизни у сводника! Поверь мне, Клит, я женщина целомудренная». Такими словами Антия умоляла его, и Клит почувствовал к ней сострадание. Тем не менее он повез Антию в Италию, а Ренея, когда вернулся муж, сказала, что девушка убежала из дому, и Полиид, помня случай в Мемфисе, легко этому поверил.
Клит привозит Антию в италийский город Тарент и здесь, боясь ослушаться госпожи, продает своднику. А тот, увидав такую красавицу, какой ему прежде никогда не приходилось встречать, решил, что она принесет ему немалую выгоду. Поэтому он позволил Антии, ослабевшей после трудного плавания и побоев Ренеи, несколько дней отдохнуть. Клит же вернулся в Александрию и дал обо всем отчет своей госпоже.
6. Гиппотой, благополучно окончив плавание, достиг берегов Сицилии, но попал не в Сиракузы, а в Тавромений и стал здесь искать удачи.
Габроком, прожив в Сиракузах уже довольно долго, впал в отчаяние и тоску, страдая от того, что до сих пор не смог отыскать свою Антию и вернуться в Эфес. И вот он порешил опять отправиться в Италию, а если и там не найдет ту, кого ищет, совершить печальный возвратный путь на родину.
Давно уже родители Антии и Габрокома, а с ними все сограждане горевали о молодых людях, так как от них не приходило ни письма, ни вести. В разные стороны уже были посланы рабы на поиски.
Сломленные горем и старостью, родители лишили себя жизни.
Габроком направляется в Италию. Левкон же и Рода, слуги Габрокома и Антии, когда господин их в Ксанфе умер и оставил им большое наследство, решили после стольких бед на чужбине плыть в Эфес, надеясь, что молодые люди уже давно благополучно возвратились. Погрузив на корабль все свое имущество, они отправились в путь и через несколько дней достигли Родоса; услышав там, что Габроком и Антия еще не возвращались, а родители их умерли, они решили задержаться здесь, пока не узнают чего-нибудь о своих господах.
7. Сводник, купивший у Клита Антию, вскоре потребовал, чтобы она стояла перед его домом и завлекала посетителей; для этого он надел на девушку красивые одежды и золотые украшения. Антия громко жаловалась. «О мои горькие беды, — восклицала она, — ужели недовольно прежней неволи, оков и разбойников, что теперь я должна торговать своим телом? О красота моя, караемая по заслугам, зачем ты, безжалостная, неотступно преследуешь меня? Но что же я плачу и не помышляю о новой хитрости, которая поможет мне сохранить не попранную до сих пор верность супругу?» С этими словами она продолжала путь, а сводник то ласково ее уговаривал, то принимался грозить.
Когда они пришли и Антия заняла свое место перед входом, со всех сторон стал стекаться народ, восхищенный ее красотой, и многие готовы были купить ее любовь за большие деньги. Девушка же, попав в тяжелую беду, находит средство к спасению. Она неожиданно надает на землю, словно не в силах держаться на ногах, и прикидывается одержимой болезнью, которая называется священной. Страх и сострадание охватили присутствующих, так что они оставили свои намерения и поспешили на помощь. А сводник понял, что его расчеты не оправдались (он поверил в болезнь Антии), отнес девушку в дом, уложил и сам стал за ней ухаживать; когда ему показалось, что Антия, наконец, пришла в себя, он начал расспрашивать о причине ее недуга.
Девушка отвечала: «Давно уже, господин мой, я хотела тебе во всем признаться и рассказать о том, что некогда произошло со мной, но стыдилась. Теперь ничто не мешает мне, раз ты сам все знаешь.
Однажды, еще ребенком, во время ночного праздника я потеряла своих и очутилась у могилы человека, который умер незадолго до этого. Кто-то поднялся внезапно из могилы и попытался меня схватить. Я закричала и побежала прочь. Призрак был страшен на вид, а голосом своим испугал меня еще больше. Наконец, перед рассветом, он отпустил меня, ударив в грудь и сказав, что вселяет в меня эту болезнь. С той поры я от времени до времени ею страдаю. Но прошу тебя, господин мой, не сердись, ибо я ни в чем не виновата. Ты ведь снова можешь продать меня, не потеряв на этом ни обола».
Сводник был раздосадован, но не сердился на девушку, так как был уверен, что она в своей болезни неповинна.
8. Антия, которую считали больной, была окружена заботой в доме сводника. Габроком между тем покинул Сицилию и остановился в италийском городе Нукерии. Денег у него не было, и он не знал, что делать, но тем не менее начал поиски, ибо Антия была целью его странствований и смыслом всей жизни. Так как старания его были безуспешны (ведь девушка жила у сводника в Таренте), Габроком нанялся в каменотесы. Это был непосильный труд для юноши, тело которого не было привычно к грубой и тяжелой работе. Габроком пал духом и непрестанно оплакивал свою горькую судьбу. «Вот, Антия, — говорил он, — твой Габроком стал последним человеком и обрек свое тело рабству. Если бы я имел хоть малейшую надежду отыскать тебя и больше не разлучаться, это послужило бы мне величайшим утешением. Теперь же я, злосчастный, может быть, напрасно изнуряю себя тяжелым трудом, а ты уже умерла на чужбине в тоске по своему Габрокому. Но я верю, любимая, что ты не забыла меня даже в смерти».