«ПОЛЯКОВА Г. И. — 1900–1943 гг.»
Она была первой в списке, и дальше шли одни мужчины, и надписи кончались у самой земли. Нижние были завалены высохшими цветами.
Поляков тупо смотрел на гранитную глыбу. Он сразу забыл, кто такая «Полякова». Просто здесь лежала его мать. Это слово связывалось с чем-то приятным и теплым. К подножию памятника слетелись голуби, потом несколько галок. Он стал смотреть на них. Они непрерывно двигались, и у него зарябило в глазах. Он покачнулся, сбросил вещмешок и, волоча его за лямки, обошел памятник и сел прямо на землю, крепко прижавшись спиной к каменному подножию. Он сделал это как раз вовремя. Земля все сильнее раскачивалась перед глазами. Он закрыл глаза и тесно прижался к нагретому солнцем камню, под которым лежала его мать. Раньше перед приступами он сильно пугался и начинал биться и бился до тех пор, пока помнил себя. На этот раз он не испугался. Нет, он не умрет теперь. Он вернулся, и камень приятно грел спину, а под камнем лежала его мать.
Он быстро уснул. Птицы перестали его бояться, подошли вплотную и чистились рядом с его руками. А люди его не видели. Он лежал за памятником, там, где никто не ходил.
Он открыл глаза и сразу увидел невероятно длинного милиционера. Его голова находилась высоко-высоко, и Поляков внимательно ее разглядывал. Рядом с милиционером переминались с ноги на ногу несколько босоногих мальчишек. Поляков видел их ноги в цыпках, худые, исцарапанные и грязные. Он вздохнул и сел.
— Здесь спать не положено, — сказал милиционер с высоты своего роста. — Вставай!
— Почему? — озадаченно спросил Поляков.
— Здесь спят герои. Вставай, вставай, милый.
— Да… А разве нельзя спать рядом с героями? Милиционер подумал и ответил:
— Нельзя. Это запрещается, милый. — И добавил — Ты пьяница.
— Почему? — удивленно спросил Поляков.
— Валяешься где попало. Ты, милый, потерял совсем человеческое лицо.
— Значит, пьяница?! — опять удивился Поляков. Мальчишки захихикали. Голова милиционера вверху закачалась.
— Вставай, вставай, нечего!
— Хорошо. Тебе-то что нужно? — спросил Поляков.
— Мне?
— Да, тебе.
Голова обиженно дернулась.
— Мне нужно, чтобы вы не тыкали. Я общественное лицо и при исполнении обязанностей…
— Вы же сами…
— Прекратить!
Милиционер потребовал документы. Мальчишки перестали хихикать, и Полякову пришлось встать. И только тут он оценил по достоинству рост служителя закона. Разговаривая, Полякову приходилось задирать голову. Это было неудобно и утомительно, и он почел за лучшее шага на два отступить.
— Вот, возьмите.
Милиционер подозрительно и долго вертел перед глазами свидетельство, выданное Полякову месяц назад, когда его решили наконец отпустить и предупредили, что он должен ехать туда, где жил до войны. Прочитав, что гражданин такой-то, «репатриированный из Германии» и прочее, милиционер спросил:
— Ваша фамилия, гражданин?
— Поляков.
Милиционер заглянул в свидетельство.
— Правильно. Имя?
— Сейчас, одну минуту… Сейчас. — Поляков попытался вспомнить и не смог. — Не знаю.
Милиционер, собиравшийся уже задать новый вопрос, вначале опешил, потом разозлился:
— Что?
— Сейчас… Нет, не знаю, забыл.
— Забыл свое имя?
— Болею я, что-то с головой.
После этих слов мальчишки окончательно примолкли, изменился тон милиционера. Он помедлил и велел Полякову следовать за собой. Тот равнодушно кивнул, привычно вскинул за спину вещмешок и пошел. По дороге милиционер предложил закурить. От дешевых, подмоченных сигарет у Полякова закружилась голова.
— Ты давно не ел? — услышал он и подумал, что действительно давно не ел и даже не может сказать, когда ел в последний раз. Он ничего не ответил. Он видел, как широкая, словно лопата, ладонь милиционера нырнула в карман, вытащила оттуда небольшой сверток и протянула Полякову.
— Что это?
— Возьми, поешь.
Поляков развернул и увидел кусок черного хлеба, и сверху тоненький ломтик соленой рыбы, и еще сверху кружочек луку. Поляков поглядел на обед милиционера и покачал головой:
— Я не хочу.
— Ешь, не ломайся.
Поляков стал есть хлеб с рыбой на ходу. Милиционер предложил присесть. Они зашли в один из разбитых домов и сели на груду щебня. Тут было прохладнее, и Поляков медленно доел обед милиционера. Тот старался не смотреть на жующего Полякова, сплюнул подступившую слюну и закурил.
— Спасибо, — сказал Поляков, разглядывая бумажку, в которую был завернут хлеб с рыбой. — Здесь написано: «Осторецкая правда».
Милиционер вздохнул и не ответил.