Мы идем прочь от реки искать пристанища на ночь. Здесь не нужна ни палатка, ни костер. Странно искать ночлег в поселке.
Светились окна, светился снег, холодно дрожали звезды. Прохожих почти не было. Иногда мы заходили в дома. Они были разные, и мы мельком видели занятия здешних людей.
Раз попали в библиотеку — теплую большую комнату, где на столах лежали книги, карты, бумаги, подшитые в папки, лежали полевые книжки, затертые по карманам и видевшие за сезон больше, чем иному достанется за всю жизнь.
Потом ткнулись в дом, где по стенам протянулись длинные полки, а на них расставлены образцы пород. Там и на столах громоздились куски камня, коробки и мешочки с песком, землей и какой-то пылью.
Я попал в лабораторию, где камедь жгли в вольтовой дуге и синие молнии веером брызгали от спектроскопов. Я видел тигли с бледно-желтыми лепестками золота на дне, видел лотки с колючими алмазами, видел ртуть и свинец, железо и бокситы.
Все, что скрывала земля, по которой мы прошли, здесь открывалось и зацветало, становилось видным для глаза, ощутимым для рук, уловимым для слуха.
Здесь шла жатва. По крупицам и зернышкам, по пылинкам люди определяли великие залежи, открывали месторождения, отыскивали будущие пути.
В рассветной серости виден лишь борт баржи и наш катер, приткнувшийся рядом. Лед поскрипывает и позванивает по железу. Тоще и смутно рисуются суда в затоне, блекло проступает поселок на берегу. Ивашкин, Григорий и Костя уже сидят в катере. Костя греет мотор. Вой двигателя резкий и режущий в этом сыром и холодном тумане. Ждем какого-то бухгалтера, попутчика.
Сейчас начнется последний в этом сезоне рейс по Ангаре. Последний. Прощай, Ангара, прощай, Подкаменная! Там такое же льдистое и серое утро. И звенит о камни и шепчет о чем-то своем такая же шуга… Вера черпает ведром воду. Я слышу звук льда и жести. Мне больно от уходящего времени, от его невидимых частичек, пропадающих в реке, уносящей встречи и расставания. Это, наверно, та река, о которой говорил старик, когда я спасся от тайги, — древняя река тунгусов, с людьми, живущими на ее берегах от начала до конца своих дней. Река времени, звенящая о борт острыми льдинками своих мгновений.
Вот и бухгалтер. Он шел с женой и нес чемодан. Проскрипел унтами по палубе баржи, громко поцеловал жену и стал спускаться в катер. Женщина всхлипнула и заголосила на весь берег. Она кричала пронзительно, как чайка, высоким ломким голосом. Она причитала, что мы не доедем, она кричала, что нас затрет шугой на пороге.
Только два звука были во всем мире — ее голос и вой мотора. Да потом еще Григорий бросил ей:
— Не каркай, туды тебя!
А я завидовал бухгалтеру. Я видел Веру на высоком берегу, на осеннем небе в тот последний день.
Баржа стара крениться и отходить. Фигурка женщины уменьшалась, и скоро ее смыло туманом, точно и не было ничего. Только шепталась и звенела шуга и выл мотор.
Бухгалтер, крепкий малый с желтым от конторской работы Лицом, сидел молча. Григорий устроился на сиденье в кабине рядом с Костей. Ивашкин стоял на узком бортике и смотрел вперед. Это длилось бесконечно. Иногда мы сходили по одному вниз, протискиваясь между бортом и пульсирующим мотором, погреться. Иногда доставали еду и ели.
Но все время была шуга и мутная равнина реки.
Раз, когда мы сидели не глядя на воду, Костя пустил двигатель на малые обороты, оставил руль и вылез к нам.
— Порог, — сказал он.
Ивашкин, доставший себе сигарету, сунул ее в губы Косте.
Здесь не было чистой воды совсем. Сплошная ледяная каша кипела по всей реке. Только рядом, у борта, посередине реки, с треском проталкивался через камни колючий, вздувшийся рукав. Катер сидел на этом рукаве и ехал, как на змее. Мы были беспомощны: никакой мотор не справился бы с этой силой, ломящейся через камни, никакой винт, никакой руль не свернул бы эту колючую холодную мешанину.
— Да тут еще эта ворона каркала, туды ее… — выругался Григорий и зло посмотрел на бухгалтера. Из-за этого незнакомого человека нам почему-то еще тоскливее и неприкаяннее в ледяной карусели Ангары.
Катер подпирало снизу, переваливало с борта на борт. Словно змея, к спине которой мы прилипли, хотела освободиться от ноши.
— Тут и воды совсем нет, по сухому льду идем, — сказал Григорий.
— Только б бортом не повернуло, — пробормотал Костя и достал багры.
Бухгалтер курил, опершись подбородком на руку.
Ивашкин молчал. Он расставил ноги в потрепанных сапогах, словно хотел шагнуть на лед и стремительно пойти, раздвигая плечом волокна тумана.
И все-таки мы пробились.
Вот наша база на высоком берегу Енисея. Мы поднимаемся по обледенелым ступенькам лестницы, вытянутой вверх по обрыву. Там, внизу, в протоке, между берегом и островом, серой букашкой виднеется катер. Мы лезем все выше и гремим сапогами, и звуки звонко падают в реку.
Мы входим в калитку и идем к конторе. Я оглядываюсь, и мне кажется, что калитка открывается в бездну. За ней уплывающий пласт зари, и дальний берег Енисея, и весь наш путь, невидимо прочеркнутый по реке и земле.
Перевод с немецкого С. Гаврина
Кокосовый остров есть остров на Mari pacifico в полуденной Америке, названный так гигипанцами ради обилия кокосовых дерев, на нем произрастающих. На сем острове, 7–8 милей объемлющем, у моря произрастают целые леса кокосовых деревьев, сам он одними скалами окружен, из-за чего до него корабли достигать не могут, кроме как на северо-востоке, где малая гавань наличествует.
Но за рассказами то тут, то там мелькает искорка правды, кусок действительного события. Собранные вместе, они мозаично представляют историю острова, название которого вызывает блеск в глазах каждого настоящего кладоискателя, каждого искателя приключений: Кокосовый остров!
Целые столетия Кокосовый остров был убежищем многочисленных пиратских кораблей и морских разбойников всех национальностей, прятавших здесь свою добычу. По дошедшим до нас сведениям, пират Эдвард Дэйвис еще в конце XVII столетия закопал на острове несколько тяжелых ящиков, а с 1820 года бухта Уофер хранит миллионы португальского пирата Бенито Бонито.
Самый значительный из трех крупных кладов, спрятанных на Кокосовом острове, — клад, получивший название «приз Лимы». Вот что о нем известно:
В гавани Кальяо стоит английский двухмачтовый бриг «Мэри Дир» из Бристоля под командой шотландского капитана Уильяма Томпсона. Капитан слывет надежным человеком, и в эти минуты величайшей опасности, когда грохот пушек раздается все ближе, его умоляют погрузить на корабль столько ценностей, сколько корабль сумеет вместить.
На борт подымают сделанную из чистого золота в человеческий рост статую девы Марии с младенцем. Грузят ящики и бочки, кошели и мешки с ценным содержимым, среди прочего 273 меча, усыпанных драгоценностями, с золотыми рукоятями. На борт брига поднимаются пассажиры: губернатор Лимы, епископ и несколько знатных испанцев. Затем «Мэри Дир» выходит в море якобы с целью доставить груз в Сальвадор.
Золото, ярко сверкающее на борту «Мэри Дир», манит к себе. Ночью капитан Томпсон и его люди взламывают двери кают испанских пассажиров и после короткой борьбы убивают их и кидают за борт. Затем «Мэри Дир» заходит на Кокосовый остров. За одиннадцать рейсов шлюпка перевозит ценности в бухту Чэтэм (Шэйтем), где их прячут в пещеру. Но пиратское судно ушло недалеко. Вскоре его настигает и после короткого боя берет на абордаж испанский фрегат «Эспьель». С командой пиратского судна разделываются быстро, вздернув ее на реи. Капитана Томпсона и одного из его матросов оставляют в живых и привозят на Кокосовый остров, чтобы они указали офицерам «Эспьель» тайник, где хранятся сокровища Лимы. Но Томпсон перехитрил своих противников. Пока они ведут поиски в неверно указанной им пещере, Томпсон и его матрос убегают в кустарниковые заросли. Остров, покрытый кокосовыми пальмами и древовидными папоротниками, имеет длину всего пять с половиной километров, а ширину только пять, тем не менее беглецов не удается найти. Потерпев неудачу, «Эспьель» снимается с якоря и выходит в море.
Несколько месяцев спустя на остров за питьевой водой заходит китобойное судно. Навстречу ему выходят две изможденные, жалкие фигуры — капитан Уильям Томпсон и его спутник. Их берут на борт, и в ту же ночь матрос умирает от изнурения. Теперь один только Вильям Томпсон знает, где находится гай-ник с сокровищами. Проходят годы, о Томпсоне ничего не слышно. Внезапно он появляется в Сент-Джонсе на Ньюфаундленде и здесь встречается со своим другом моряком Джоном Китингом. Ему и раскрывает он свою тайну. Китинга обуревает мысль все поставить на карту, чтобы найти миллионы. Он посвящает в тайну капитана Боуга, который снаряжает экспедиционное судно под управлением некоего Гулда и вместе с Джоном Китингом в 1841 году отправляется на Кокосовый остров.
Уильям Томпсон уже не может их сопровождать. Он стар, тяжело болен и беспомощен; на прощание он протягивает своему другу пожелтевшую записку, на которой рядом с грубо сделанным чертежом написано:
«…Когда ты повернешься спиной к морю, пройди в горы, возвышающиеся над северной частью острова. У склона горы ты увидишь на западе ручей. Перейди его и сделай еще двадцать шагов в сторону запада. Затем пройди еще пятьдесят шагов в направлении середины острова, пока горы совершенно не закроют море. В том месте, где гора внезапно круто обрывается, ты увидишь белый знак на камнях скалы: здесь спрятан клад!»
Судно кладоискателей бросает якорь в бухте Чэтэм. Китинг и Боуг одни отправляются в шлюпке на берег, ищут и находят хорошо скрытый вход в пещеру. Они подымают тяжелую каменную плиту, запирающую отверстие, и спускаются в темный ход, уводящий в сторону; ход расширяется — и вот перед ними в скалистой пещере бессчетные богатства, сокровища Лимы. От золота кружится голова; спотыкаясь, они продвигаются вперед, набивают себе полные карманы. Но что из золота, драгоценностей, ожерелий и ценного добра захватить прежде всего? На шлюпке возвращаются к судну. Найденная миллионная добыча заставляет их лица светиться счастьем, которое очень трудно скрыть. Команда наступает на них со словами: «Что за дела у вас на берегу? Хотите взять клад, а мы ничего не получим?!» Вспыхивает бунт. Команда грозит перерезать горло обоим кладоискателям, если они не откроют тайну и не сделают всех богачами. То, что произошло дальше, навсегда останется тайной Кокосового острова. На следующую ночь Китинг и Боуг снова переправляются в шлюпке на остров. Осторожно опускают они в воду обернутые тряпками весла, чтобы не вызвать шума и не обратить на себя внимание людей на борту. Они прячутся в зарослях кустарника, и их не могут найти. Возмущенная команда корабля ищет их, клянет и грозит смертью, если они попадутся в руки. Но тщетно! После многодневных поисков экспедиционное судно уходит, попадает в шторм и тонет вместе со всей командой. На острове остаются два одиноких человека, завидующих друг другу; ни один из них не готов уступить ни малейшей крохи колоссального богатства. Спустя много недель к острову причаливает китобойное судно. Матросы встречают растерянного, совершенно изможденного человека; он называет себя Китингом и, заикаясь, рассказывает, что его спутник утонул. Снова остается только один человек, знающий тайну Кокосового острова!
В 1868 году Китинг, скитавшийся не зная покоя, познакомился в одном портовом городе с Николасом Фитцджеральдом, который позаботился о старом, больном, разорившемся человеке. В 1894 году Китинг умер. Он оставил своему благодетелю старинный план сокровищницы на Кокосовом острове со всеми таинственными данными, однако Фитцджеральд ими не воспользовался.
Проходят годы, и ни одна крупная экспедиция кладоискателей не ступает на берег Кокосового острова…
В последний день февраля 1872 года бриг «Лаура» под командой капитана Томаса Уэлша оставляет гавань Сан-Франциско. Под громким названием «Общество для разыскания клада, скрытого в южной части Тихого океана» отправляется экспедиция для поисков клада в 65 миллионов долларов. Его местонахождение якобы хорошо известно Томасу Уэлшу и его жене Элизе.