Восток алеет. Луна кривобоким осколком закатывается за заречный бор. Анисья Петровна сидит, опустив седую голову на колени, и дымит старенькой трубкой.
— Ложись, ложись, ребята, устали поди здорово, дорога-то длинная. Я в палатке все прибрала, мешки просушила, вкладыши выстирала.
От нашего приглашения спать в палатке она снова, как и в прошлый раз, категорически отказывается и устраивается на ночлег у костра.
Просыпаюсь уже в десятом часу. Ничего себе! Быстро одеваюсь и вылезаю на свет божий. В комарином облаке у маленького костра сидит мой проводник с сухопарым мужчиной и о чем-то с ним тихо беседует.
— Вылез наконец-то, — смотрит на меня Уварович. — Знакомься, мой дружок Семен Огарков, — кивает он в сторону незнакомца. Я жму жилистую, сильную руку и усаживаюсь на чурбан.
После обмена общими фразами мы с Семеном уже говорим как старые приятели. Он общителен, прост и приветлив. Сухое, подвижное, гладко выбритое лицо с искоркой в серых глазах и крупным носом выразительно и подвижно. Говорит он медленно и веско, иногда подолгу обдумывая фразу. Его складная, подтянутая фигура все еще носит отпечаток армейской выправки. Семен бросает беглый взгляд на ручные часы:
— Хватит, наверное, слов-то, пора и о желудках позаботиться. Пойдемте в избушку свеженину хлебать.
— Рыбу поди? — настораживается Уварович. Лицо Семена морщится в хитрой улыбке.
— Рыба-то, пожалуй, друг Уварович, за эти дни тебе оскомину здорово понабила, то-то ты и смотришь на меня ястребом.
— Однако ты прав, — смеется тот. — Уж, парень, всякой наелись. А вот медвежатины так и не отведали, только лишь за хвост подержали.
— Бывает и так, — соглашается Семен и встает: — Пошли.
— Ты все же скажи, что у тебя там? — допытывается Василий.
— Вот это дело! — вскакивает Василий и хлопает друга по плечу. — Бабка Анисья избушку-то продымокурила, теперь спокойно позавтракать можно, ишь как дым из дверей валит.
После сытного завтрака лежим на нарах в смолистой завесе дымокура и рассуждаем о таежной жизни.
— Это как так? — удивился я.
— А вот как. — Семен вскочил с нар. — В прошлом году, в июне, мы бригадой неводили на одном сору в двадцати километрах от Иртыша. Рыбы не прочерпнешь! За тоню вынимали язя, нельмы и щуки по две-три тонны. Обслуживали нас по договору самолеты из Ханты-Мансийска.
Поднакопили мы рыбы тонн двенадцать, ждем самолеты, день, два, а их все нет и нет. Жар стоит. Нельма в садках засыпать начала. Прилетает наконец самолет. Загружаем. Пилот обещает сегодня же вернуться. Опять ждем. Нет. Назавтра тоже нет. Что делать? Сор глухой, на лодках в Цингалы не вывезешь. У меня рация с собой. Умоляю рыбокомбинат: спасайте рыбу, ведь добра восемь тонн. Отвечают, что меры приняты. Но ни одного самолета больше не пришло. Восемь тони отличнейшей продукции закопала моя бригада в сырую земельку. — Семен нервно смял раскуренную папиросу.
— В том же году опять из-за чьего-то равнодушия и беспечности моя бригада сгноила на другом озере семь тонн крупного карася. Всего же наш колхоз похоронил двадцать шесть тонн рыбы! Мы материал в народный суд отослали. — Семен замолчал, улегся на нары и уставился в потолок.
Я вынимаю из кармана блокнот и под впечатлением рассказа Семена записываю то, что он говорил.
— Уж, пожалуйста, исполните нашу рыбацкую просьбу, от всего колхоза прошу вас рассказать об этих фактах в печати. Это ведь сильное оружие! Найдут управу и на виновников всего этого, — говорит Огарков.
— Обязательно сделаю, Семен Михайлович!
— Вот и хорошо. — Он сразу повеселел.
Василий, потирая свою натруженную поясницу, спросил меня:
— Чем сегодня думаешь заняться?
— Хочу пробную площадь по урожаю белых грибов где-нибудь поблизости от кордона заложить. Нужны хотя бы элементарные учебные данные.
— Я тебе нужен буду?
— Нет, один справлюсь.
— Тогда лады. Мы с Семеном Михайловичем хотим на Кривой сор сбегать, щук попугать.
Неслышно отворив дверь, в избушку вошла бабка Анисья и скромно присела на краешек нар.
— Что поделывала, Анисья Петровна? — спросил Уварович.
— Рыбу, Вася, перебирала вашу. Скоро подсолится. Червь в ней завелся, соли ты, однако, мало клал. Я давай в соленой воде перемывать, потом снова солить, а вчерась на солнце вялить всех щук повесила. Теперь ладно будет.
— Большущее тебе спасибо, Анисья Петровна, — поклонился старой женщине Уварович. — А я грешным делом о тех щуках и забыл уж, — виновато улыбнулся он.
— Пошто забывать-то? Неладно ведь. Тайга, сор промысел дал — говори спасибо. Зачем добро переводить. Всегда сыт будешь, коли умом промышлять, — сердито проговорила она, встала с нар и принялась убирать со стола посуду. Мы с Уваровичем отправились к палатке.
— С такой бабкой не пропадешь. Ишь ты, о чужом добре беспокоится, — покрутил головой мой друг.
У палатки мы разбираем наше нехитрое имущество. Я надеваю старые тапки, в карман гимнастерки засовываю чистый блокнот и компас. Уварович чинит свой видавший виды спиннинг и осматривает кучу блесен.
— Сильно-то не увлекайтесь, — напоминаю я.
— Не бойсь, на Карасьем научился. Пяток щук захватим и обратно. Понимаешь, не могу спокойно о щуках думать, — смеется он, — уж очень азартно их вываживать. Так и чешутся руки повоевать с крокодилами.
Я улыбаюсь.
— А может, и ты пойдешь? — хитро щурится Василий.
— Нет, Уварович, ловля ловлей, а дело делом.
— Оно так, — соглашается он.
Подходит Семен, вооруженный длинным самодельным спиннингом. Друзья уходят на Кривой сор, а я сворачиваю в старый беломошный сосняк…
Здешняя местность на первый взгляд однообразно плоская равнина. Но если присмотреться, то тут, то там обнаружишь бугор, впадину, маленький холмик, яму, похожую на воронку от взрыва тяжелого снаряда. На левобережье Иртыша, в прикондинском крае, ясно видны последствия древнего оледенения. Огромные ледники сплошной массой когда-то сползали с восточных склонов Северного Урала. Не встречая на своем пути препятствий, они вспахивали равнину, оставляя длинные и узкие дюны или гривы.
Потом движение ледников замедлилось. Глыбы льда скопились во впадинах. Прошли века, значительно потеплел климат. Льды таяли, наполняя свое ложе хрустальной водой. Так с течением времени образовались в здешнем краю большие и малые водоемы. Чем толще был ледовый панцирь, тем глубже и обширнее озеро.