«Ча Ян-чи, рождения 1899 года, по национальности китаец. В начале 1918 года добровольно вступил в Красную Армию. Потом до окончания гражданской войны служил в 3-м Кубанском кавалерийском полку…» Дальше шел внушительный список городов и населенных пунктов, в боях за которые участвовал китайский воин. Справка заканчивалась так:
«По постановлению Армавирской городской Краснопартизанской комиссии от 3-го июня 1930 года Ча Ян-чи Николай был признан красным партизаном, с выдачей ему соответствующего удостоверения за № 12 от 4 июня 1930 года».
Упоминание о 3-м Кубанском кавалерийском полке привлекло наше внимание. То был знаменитый полк. И вот, как явствует из справки, в нем, оказывается, служили и китайцы. Во всяком случае, один. Звали его Ча Ян-чи. Где он сейчас? Как бы его найти?
Долго искали и в конце концов узнали, что Ча Ян-чи работает инструктором рисосеяния в одном из колхозов Чечено-Ингушской автономной республики.
Там, среди голых после уборки рисовых полей, и состоялась наша первая встреча. Подложив под себя охапку рисовой соломы, мы сидели на земле возле седого морщинистого человека с молодыми глазами и слушали его увлекательный неторопливый рассказ.
Большую жизнь прожил Ча Ян-чи. Из Китая он уехал семнадцатилетним юношей в 1916 году. Уехал, как уезжали тогда сотни тысяч других китайских тружеников, — на заработки в далекую Россию. Сначала работал на Урале, потом в Тирасполе и Одессе. Там и застала его революция.
— В Одессе в тысяча девятьсот семнадцатом году, — вспоминал Ча Ян-чи, — было много китайцев. Одни работали грузчиками в порту, другие — чернорабочими, третьи камень ломали в каменоломнях.
Сначала мы плохо разбирались в событиях, всколыхнувших Россию, но потом стали разбираться. Появились листовки на китайском языке, приходили агитаторы.
Особенно хорошо умел все объяснять Чжан. Он был из Хэбэя. Толковый человек. По-русски хорошо говорил — пожалуй, лучше, чем я после сорока с лишним лет жизни в России. Но это потому, что он с детства учился у русских миссионеров в Китае.
Я знаю, чему учили Чжана в миссии. Его учили тому, что бог создал все на земле — людей, животных, растения. Создал он и порядок, который существует. Все от бога, значит — все правильно. Правильно, что есть на свете богатые, и правильно, что есть бедные; правильно, что мандарины, фабриканты, помещики господствуют, и правильно, что народ им подчиняется. А если бывает тяжело людям, так это даже хорошо: кто мучается на этом свете, непременно попадет в рай на том…
Так морочили головы не только русские попы. Буддийские монахи учили примерно тому же. Как говорится, кто канарейку кормит, тому она и поет. А из чьих рук едят священники, муллы, монахи — известно.
Миссионеры готовили Чжана себе в помощники. Он должен был нести их слово в гущу китайского народа. Но получилось наоборот: попав в Россию, надышавшись воздухом революции, Чжан принес китайским кули другие слова.
«Большевики, — говорил Чжан, — за народ, они хотят, чтобы власть перешла в руки народа. И они не делают разницы между людьми: русские, китайцы — для них все одинаковы…»
Чем дальше, тем больше интересовались мы тем, что делается вокруг. Кадетами мы называли всех, кто за царя, за богатых, за старые порядки, а Советами — всех, кто за народ, за революцию.
Когда на смену Февральской пришла Великая Октябрьская социалистическая революция, мы очень обрадовались — народ взял верх. А когда увидели, как со всех сторон нападают на народную власть, поняли — надо идти ее защищать. Я считал: если Советская власть в России победит, всем народам на земле будет лучше, если не устоит — всем будет худо.
В декабре тысяча девятьсот семнадцатого года я вступил в Красную гвардию, взял винтовку в руки, чтобы воевать за Советскую власть. Таких, как я, было немало. Нас собрали вместе. Получилась целая китайская рота. Командиром ее стал Чжан из Хэбэя. Тот самый Чжан, который с самого начала был за большевиков.
Весной тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда началась эвакуация Одессы, чешским, сербским и китайским бойцам, сформированным в один отряд, было поручено сопровождать золотой запас, вывезенный из Государственного банка. Много золота было. Пароходный трюм знаете? Весь трюм ящиками с золотом заставили. Очень беспокойный груз… Разные люди есть. Есть такие, как про золото услышат, прямо с ума сходят. Много чего было на пароходе. И стрельба была и бунт был. Но золота сколько приняли, столько довезли. Все сполна.
Ча Ян-чи не назвал нам фамилии командира интернационального отряда: «Кажется, чех был, а может быть, серб, я тогда плохо разбирался…» Мы же, поскольку командир не был китайцем, не очень расспрашивали.
Но вот прошло некоторое время, и судьба неожиданно столкнула нас именно с этим командиром. Летом 1957 года, работая над сборником «Дело трудящихся всего мира», мы познакомились со многими ныне здравствующими интернационалистами — участниками гражданской войны в СССР, в том числе с Адольфом Шипеком, старым большевиком, одним из первых организаторов чехословацких подразделений Красной Армии. Он-то, как оказалось, и был командиром того самого интернационального отряда, о котором вспоминал Ча Ян-чи.
— Золота было, — рассказывал нам Адольф Степанович Шипек, — что-то миллионов на четыреста с лишним. Когда мы выгрузились в Феодосии, под него понадобился целый железнодорожный состав. Охрану вагонов несли китайцы. Их в отряде было около двухсот человек. Командовал ими Чжан. Смелый, решительный человек. Я на него мог положиться во всем. Как, впрочем, и на всех китайских бойцов. Они меня иной раз просто поражали своей выдержкой, дисциплинированностью, хладнокровием и, что самое главное, высокой, будто бы от роду присущей им революционной сознательностью. На всем длинном и тяжком пути «золотого поезда» — с опасностями, стычками, перестрелками — случая не было, чтобы хоть один из двухсот китайских бойцов сделал малейшую попытку нарушить свой долг. Исключительной честности люди!
Ча Ян-чи, рядового китайской роты, Адольф Шипек, конечно, не помнил. Не вспомнил он его и тогда, когда мы показали ему недавнюю фотографию старого китайского бойца.
Зато сам Шипек оказался в более выгодном положении. У него сохранилась фотография сорокалетней давности, где он стоит молодой, подтянутый, в командирской форме. Стоило нам при очередной встрече с Ча Ян-чи показать эту фотографию, как он тут же узнал по ней бывшего командира Одесского интернационального отряда. «Храбрый был, — сказал о нем Ча. — Ничего не боялся. И всегда на ногах. Когда спал — не знаю…»
Интернационалисты сопровождали золотой поезд до Ртищева. Там А. Шипек сдал ценности комиссии во главе с уполномоченным ЦК РКП(б) Медведевым. Отряд разделился. Китайская рота, как помнил Адольф Степанович, ушла на юг.
С помощью Ча Ян-чи нам удалось уточнить это неопределенное— «юг». После Ртищева рота под командованием Чжана воевала на Кубани под Тимашевской, Тихорецкой, Лабинской, Невинномысской. Она потеряла в этих боях большую часть своего личного состава. Выбыл из строя и Чжан, а Ча с несколькими бойцами попал во Владикавказ, в батальон Пау Ти-сана. Там воевал в августовские дни. С владикавказцами же ушел в Астрахань.
Несколько вечеров провели мы в чистенькой, аккуратно прибранной комнатке Ча. Похоже было, что обо всем человека расспросили, все человек рассказал. Но жаль было с ним расставаться. Поражала его необыкновенно ясная память. Он, несомненно, еще многое знал.
Тогда уговорили Ча Ян-чи поехать с нами в Орджоникидзе. «Авось, — думали, — на месте он еще что-нибудь вспомнит».
Так и случилось. Приехали, пошли со старым бойцом по издавна знакомым ему местам. И многое воскресло в его памяти.
Начали с того места, где стояла когда-то Линейная церковь. Ее сейчас нет. И колокольни, где держали оборону китайские бойцы, тоже нет. Однако Ча вспомнил все, что происходило здесь в горячие августовские дни 1918 года. Сам-то он воевал тогда в Курской слободке, но товарищи ему рассказывали — те, которые с колокольни стреляли.
— Их трое было — Ван Дэ-шин, Ко И-лу и Ти Фун-чо. Это Су Ло-дю, командир роты, сообразил тогда занять колокольню. Су понял: кто колокольню занимает, тот над всем районом хозяин. Велел тем трем лезть наверх. Дал им пулемет, много патронов, хлеба в сумках, воды в баклажках и сказал: «Смотрите, чтобы ни один белый не мог пройти ни по этой улице, ни по той, ни по той. Бейте с толком. Патронов зря не тратьте. Отдыхайте, если можно, а если нельзя — не отдыхайте».
Что Су Ло-дю сказал, то бойцы выполнили. Десять суток днем и ночью держали они белых под обстрелом.
Итак, с помощью старого Ча Ян-чи мы узнали: героев, державших колокольню Линейной церкви, было трое, их звали: Ван Дэ-шин, Ко И-лу, Ти Фун-чо.
Узнали мы и об ожесточенных боях, развернувшихся неподалеку от Линейной церкви в длинном угрюмом здании бывшего воинского присутствия, где располагался в те годы штаб частей Красной Армии.
Здесь шла война этажей, драка по вертикали: белоказаки захватили первый этаж дома, а во втором держались десятка два китайцев красноармейцев.
Казаки сначала не знали, с кем имеют дело, и, стреляя вверх, кричали: «Сдавайтесь, большевички! Русских не тронем, осетин не тронем, а если китайцы у вас есть — вяжите их. Вместе вешать будем».
В ответ сверху гремели залпы.
Но винтовочная стрельба не приносила большого вреда ни тем, кто занимал низ, ни тем, кто занимал верх. Стены построенного на века здания в состоянии была пробить разве только крепостная артиллерия. Исход борьбы решался либо силой, либо хитростью. Первое для наших бойцов отпадало: соотношение сил сложилось явно не в их пользу. Оставалось, значит, второе.
Началось с того, что казаки услышали над головой стук: сверху пробивали потолок. Они прислушались: что это красные задумали? Не прыгать ли через пролом собрались?
Подъесаул, командовавший казаками, расставил людей, велел приготовиться.
Однако, после того как в потолке была пробита дырка с кулак, красные успокоились, затихли. Зато шум подняли казаки. Они стреляли в пробитое в потолке отверстие до тех пор, пока подъесаул не приказал замолчать. Было совершенно очевидно: стрельба под таким углом никому наверху вреда причинить не может.
Подчинившись приказу, казаки стали отводить душу в ругани. Тут уж сомневаться не приходилось: отборные «словеса» не могли не достичь ушей противника.
Белые ожидали услышать от тех, кто засел наверху, ответный букет цветистых выражений, но его не последовало. Зато в проломе появился подвешенный на веревке листок бумаги. Его опускали не спеша, с расстановками. Когда листок можно было достать, кто-то из казаков отвязал его, расправил, стал разглядывать.
На листке был изображен карандашный рисунок: улыбающийся красноармеец с узким китайским разрезом глаз и звездочкой на фуражке показывает кукиш бородатому чубастому казаку в погонах.
Белые сгрудились вокруг рисунка. Только того, видимо, наверху и ждали. В отверстие полетела граната. Раздался взрыв. От тех, кто находился внизу, уцелели немногие.
После этого красноармейцы пробили потолки и в других комнатах первого этажа. Так, не производя ни одного выстрела, бойцы Пау Ти-сана теснили врага.