Зашел за прилавок, в углу – дверь. На всякий случай, позаимствовал с полки отвертку – хоть какое-то оружие. За неприятно скрипучей дверкой открылся сумрачный проход. Я чуть не навернулся, потому что сразу за порогом ступеньки, круто идущие вниз. Кажется, лесенка ведет в подвальное помещение. Спустившись на десяток ступенек, слышу, как кто-то входит в магазин и направляется, судя по поскрипыванию половиц, к той же самой дверце за прилавком.
Я отчаянно «втёрся» на лестнице в деревянную стену, полуоткрытая дверца пропускает свет – мне лучше видно спускающегося, чем ему меня, да еще идёт волной от него сгущение воздуха, попахивающее носками. Вскоре его нога оказалась около моего лица. Не туфля, не цивильная мужская обувка, а высокий «солдатский» ботинок 45 размера. Его обладатель, похоже, по мою душу явился и тогда получается, что лабаз является для меня ловушкой. Что ж, надо выбирать тактику. Я ухватил спускающегося за ногу, точнее за ботинок. Он инстинктивно подогнул ее, чтобы отшвырнуть помеху. А я, ухватив за вторую ногу, сдернул мужчину вниз по ступенькам. У него и автомат имелся, всё более чем серьезно. Вот и пригодилась мне отвертка, подхваченная в магазине, загнал ее в ствол, который быстренько отвел в сторону. Боевика, додавившего спусковой крючок, уложило отдачей – точнее, крепко приложило головой к ступеньке. Осталось только стащить его вниз и запихнуть в подсобку. На сей раз огнестрел я забрал как трофей. Дверь подсобки заложил снаружи палкой от швабры. Заодно убедился, что в подвале нет продавщицы, пьющей пиво или целующейся с грузчиком, и аккуратно поднялся в помещение магазина.
И тут как раз шаги – снаружи хрустит мокрый гравий. Похоже, это друзья того бойца, которого я огорчил в подвале. Я вовремя встал сбоку от косяка входной двери, сжимая в руках трофейный автомат. Не совсем как надо, автомат слишком длинная штука для такой тесноты, поэтому смог врезать прикладом по балде только первому вошедшему. Да-да, понимаю, что стрелять надо было – но не решился, вдруг это мирный покупатель за зеленым горошком заскочил. А второй вошедший легко выбил оружие из моей руки с японским выкриком «Йа-ху» и собрался врезать лично мне. Пока он ответственно исполнял Маваши гери дзёдан, я успел перемахнуть через прилавок. Слышу, как он, подходя, ставит пистолет на боевой взвод и бормочет сейчас не по-японски, а по-соседски: «Покажися-ка, москаль, цапина морда». Понимаю, что мое сердце должно сейчас стучать, разгоняться, но вместо этого оно словно вязнет в киселе. Человек с пистолетом заходит за прилавок, отрезая меня от дверцы, ведущей в подвал. И тут вязкая среда спружинила, заставив меня действовать.
Моя рука, нащупавшая пакет с мукой, сразу же устроила мучную завесу. Боевик предусмотрительно отпрянул назад, чтобы я не попробовал ему в этом мучном тумане оружие выбить, но задел стеллаж. На него посыпались горшки, кастрюли, плошки, ложки. Секунды мне хватило, чтобы пригвоздить его ступню к полу упавшим с полки кухонным ножом, нырнуть под его руку, держащую пистолет, разок врезать локтем ему в пах. Противник не только задумался о состоянии своих членов, но еще захотел впаять мне рукояткой пистолета по темечку. Правой рукой я пытался задержать его удар, а свободной левой подхватил табуретку – ту самую, на которой обычно пребывала задница продавщицы, демонстрируя полное отсутствие рабской услужливости. Ну и попал деревянным тупым предметом оппоненту в лоб. Нокаут, а по-японски иппон; пушка улетает в дальний угол. На бритом затылке у нокаутированного гражданина видна характерная тату – тризуб, вписанный в солнышко. Знак РУН-веры, неоязыческой секты, основанной одним бандеровцем – я в Сети такой видел.
Сбоку послышался скрип половиц – я понял, что не успею поднять пистолет. Тот тип, которого я прежде угостил прикладом, уже очухался и готов стрелять. Последний шанс – швырнуть в него табуретку. Швырнуть-то швырнул, а тот увернулся – все ж они какие-то каратисты… и снова рухнул.
За улегшимся боевиком стояла аспирантка Рита. Как всегда, подчеркивая достоинства фигуры – талия и всё такое, присущее даме, не забывающей о фитнессе. (Я не про то, что она продает всяким доцентам своё стройное тело… хотя и про это тоже.) Сковородкой распоряжается верно: левая нога немного вперед, правая рука, держащая «ударное оружие», приподнята вместе с локтем.
– Понравилась? – не смутившись, спросила она.
Я чуть помедлил с ответом, потому что решил пистолет всё же поднять, а обоим упавшим гостям Ленобласти добавить сковородкой по макушке, пока они не вспомнили про свои «маваши» и «ёко». И поскорее, подхватив Риту, сесть в её машину – конечно же, «Вольво», здоровенный такой универсал.
– Насчет «понравилась» – слишком интимный вопрос. Хотя раньше твой изящный силуэт заслоняли всякие археологи своими животами и задами.
– Да будет тебе – «заслоняли». Ты вечно возле меня вился, Славик.
– Если уж разбираться в вопросе, то именно ты первой встречала меня, когда я привозил на своей «буханке» курево и пиво, от которого вроде талия портится. Бежала навстречу вприпрыжку.
– Это по-родственному. Мы же оба с Васьки.
И в её словах есть доля правды. Жители Васильевского острова делятся друг с другом пивом и куревом, даже если встречаются в глубинах Африки. А по вечерам я сбивал Риточке ёрш, мохито или какой-другой коктейль – всё, как в лучшем баре. Ни в коем случае нельзя сказать, что я её спаивал – я ж этим никак не воспользовался, откладывая более близкое знакомство на потом; когда сходим в музей, филармонию, лыжный поход, тогда и посмотрим, долго ли выдержит она без рюмашки. Так что я просто устраивался поудобнее, а она мне рассказывала, как разные доценты её домогаются. Жалостливо так, заслушаться можно, и убедительно. Получается, что гуманитарии, в отличие от математиков, физиков и технарей вроде меня, это настоящие животные; приматы, в лучшем случае.
– По идее, ты сейчас должна пропивать западные гранты в кампании поддатых шведов, – постаравшись вытравить недоверие из голоса, сказал я.
– Обломалось с Уппсалой. А сюда случайно за сигаретами заехала. Разве я тебе не пригодилась?
– Ещё как пригодилась. Особенно тем, что ты сейчас за рулем.
– Кстати, от кого я тебя спасла, Славик? Они, что, магазин обчистили?
– Да плевать на лабаз. Они нашу археологическую экспедицию обчистили. Блин, я этих хлопцев из «Азова» уже повидал на Донбассе – неприятные они при любой погоде. Мобильный мне, полцарства за мобильный; мой телефончик один язычник спёр, а надо срочно вызвать полицию.
Она потянулась к сумочке – как бы за мобильником – и тут мне в глаза влетела перечная струя. Пока я отчаянно тёр веки, почувствовал, как трофейный пистолет упорхнул из кармана моей куртки, а еще ощутил укол в шею. Причём сзади, будто кто-то подобрался ко мне со стороны багажника.
Вот так промашка! Рита изменила василеостровскому братству-сестринству и сделала меня, потому что не сестричка она мне, а одна из тех. Работает вместе с кодлой язычников из полка «Азов». Ясно, почему она того боевика сковородкой приголубила – он мог меня просто изрешетить, а я еще понадоблюсь живой для какой-нибудь хорошей пытки. Сейчас засну под действием коварного укола, и проснусь без носа или яиц. Но дела пошли ещё хуже. Не заснул я. Только всё на свете как будто отошло от меня за некий барьер, звуки казались далекими, гулкими, серебристо-молочный туман застил окоём. Никакой связи мозгов ни с руками, ни с ногами. Мое тело уплыло от меня вдаль. Здравствуй, кататония.
Туман накатывал слизистой гущей и снова отходил, пока окружающая тьма не растерзала и не поглотила его. Мое тело лежало неподалеку от раскопа на большом камне, притащенным много тысяч лет назад трудягой-ледником. Раньше мы, в основном, использовали его, чтобы колбаску порезать или плавленый сырок покромсать, хотя в языческие времена на нём, может быть, резали и кромсали жертву. И сейчас мое тело, по сути, представляло всё ту же колбасу. Тьма, дождь. Фары двух внедорожников скупо освещают «сцену». По соседству – в яме, заливаемой водой, с которой сейчас сняли крышку, мокнут трое археологов: Воздвиженский, Кораблев, Келлерманн – пока живые, но связанные, так что никуда им не деться. Я их не вижу, только слышу их жалобное мычание. Как я их раньше не заметил, пусть они и по кляпу во рту имели. Яму-то выкопали под отхожее место – точнее, это я лопатой орудовал, как ударник археологического труда – но применить по прямому назначению не успели; начались дожди и производители фекалий стали разъезжаться.
Небеса обрушь водою,
Всадник неба,
Пронзи тело нечестивца,
Успокоив бездну.
Праведен меч,
Что мстит за бесчестье.
Окончив воззвание к неким сверхъестественным силам, некто обратился ко мне.
– Ты погубил целых трех докторов наук, потому что обокрал экспедицию, похитив десяток артефактов, за которые собрался получить приличную мзду. Этот факт находится в будущем, но по своей вероятности он уже сравнялся с теми фактами, которые покоятся в прошлом. Для моего господина нет разницы между прошлым и будущим, у него всё – на одной нити.
Голос, хоть и слышен будто издалека, но узнаваем. Голос Хочубей-Ословского, уверенный и наглый, только пониже на октаву и с подвываниями. Он всё еще обращается ко мне:
– Но любой факт может быть понят иным образом. Ты отомстил трем нечестивцам за святотатство, принеся их в жертву богам у великих врат. Твоими руками они были наказаны за вторжение в обитель Велесову. И пусть тебя накажет неправедный суд, пред богами ты чист. Тебе выбирать.
Интересно, что кто-то говорит голосом Хочубея, но словами чокнутого волхва Вильгельда, который рассылал имейлы-страшилки. По любому, мне оба предложенных варианта не шибко нравятся.
Я едва продавил сквозь непослушные губы.
– Ты из какого шапито?
– Прежде чем тебя поглотит навь, где будешь ты вечно голодным духом без имени и обличия, я хочу, чтобы ты ощутил сияние прави и познал всю ничтожность своих познаний.
Голос ушёл куда-то вдаль, за порог тьмы, а вблизи меня нарисовалась афиша того хлопца, которого я угостил грязью у реки. Он, представившись Зоряном, пару раз мне врезал – происходило это так замедленно, что я даже заметил волоски у него на кулаке – а потом оценил результат: «Ну и мерзенна в тебе пыка». Боли я не почувствовал, только осознал, что утратил красивый передний зуб. Помимо тяжкой мысли, на какие шиши мне вставлять протез, испытал большое сожаление – надо было этого представителя полка «Азов» пару часиков назад физиономией в речку положить. Потом еще появился тот тип, которого я угостил каменюкой по черепу в овраге. Единомышленники звали его ласково Усладом, а кулак у него размером с мою голову, и это сулило скорые неприятности для моих внешних и внутренних органов. Но его остановили, я был нужен для другого действа.
Штука, похожая на троакар, втыкается мне в шею; чего, они программировать меня собрались? Значить, теперь язычники не только выстругивают идолов из колобашек, но и готовы высокотехнологично размочалить мозги. Сдается мне, уже начали. Что-то нашептывает мне: загружен драйвер нейроконнектора, активизирован пул соединений, канал преобразования функционирует нормально, получены ответы от гиппокампа и таламуса, соединения стабильны; начинается запись объектных кодов в неокортекс… Я замечаю, как ритмично подергиваются мои руки и ноги – вероятно, идёт тестирование.
В самом деле, Хочубею-Ословскому есть резон убрать Воздвиженского, Кораблева и Келлермана – антинорманистов, между прочим. Причем сделать это моими руками – вина тогда на мне; еще и назовут «агентом ФСБ, стремящимся уничтожить правду». Потом я сам нырну головой в яму и возразить больше не смогу. В итоге, большинство найденных артефактов исчезнет, результаты экспедиции будут истолкованы криво (в чём норманисты – большие специалисты), и получится, что захороненный здесь витязь – не славянин с Руяна, а какой-нибудь скандинав приблудный. И тогда помчатся норманисты по международным конференциям с победными песнями, плясками и битьем в бубен.
Я услышал бодрые выкрики «Мага врата», и увидел, как темные водяные струи, сгущаясь, превращаются в клейкие тяжи между небом и землей. Я ощущаю присутствие неясного змеящегося существа. Вроде как рядом ползает длинная такая змеюга, похожая на анаконду. Хотя откуда анаконда в наших северных лесах? Но, с другой стороны, в русских летописях и фольклоре упоминаются и «коркодил», и «ящер», да и «змей горыныч» как объективная реальность. Последний ещё оборотнем выступал, чтобы доверчивых дамочек обманывать и вступать с ними во внебрачные связи.
Струи дождя стали толще, гуще; посверкивая в лучах фар, они напоминали огромную бороду высоченного старика, шапкой которого были темные небеса. Ну да, как в аниме, прилагавшемся к имейлу Вильгельда. Струи растаскивали меня на тысячи ручейков, ещё немного и всё мое сознание уйдет в камень, протечет в землю. Я словно был в каждом из этих ручейков, ощущая дрожащие струнки водородных связей – молекулы воды танцевали друг с другом, подчиняясь слышимой только ими мелодии, которую физики, наверное, назовут солитоном, а волхвы – велением Велеса.
И аспирантка Рита в мокрой белой рубахе, прилипшей к стройному телу, вслед за подношением треб славила божество, подрагивая своими «яблочками наливными» под облегающей материей. Это выглядело красиво и звали её теперь Дива. Я как будто стоял рядом с ней, тоже в белой рубахе, и волосы у меня были куда длиннее и гуще, чем на самом деле. Или я так чувствовал струи воды, стекающие с моей макушки. Я рад за компанию с Дивой принести кого-нибудь в жертву божествам судьбы, света и тьмы. Дева Дива словно вьется у меня в руках, вода и огонь в обольстительной форме. Ёлки, я и в самом деле сейчас не в лежачем положении – психопрограмма меня подняла. Я стою на ногах и к тому же обнимаю – нет, на самом деле не Риту, а канистру с бензином.
На камне, где я недавно валялся, виден светящийся знак «Звезда Велеса», который смутно мне напоминает герб одного ближневосточного государства, и расстелен белый плат; на нем подношения, чарки с хмельным напитком и такое прочее. Гранит теперь и кровью полит. Дождь оперативно смывает её и перья пострадавших птичек; вокруг валяются тушки с отрубленными головками – кто-то успел поразмяться. Только что я слышал голос Хочубея, но сейчас не вижу его на тусовке. Я бы узнал мужлана с носом, ртом, глазками, сбившимися в неряшливую кучку на кабанистой физиономии. Вместо него жрец, похожий на того косматого тощего гражданина, изображенного на рекламке. Старательно и в рифму славит божество: «Гой, Велесе, яве днесе, гони стады в Поднебесе.»
Это, выходит, и есть волхв Вильгельд. Остальные присутствующие его так и величают. В руках у него посох. Мне кажется или тот действительно великоват? Исходя из подземной влажной тьмы, упирается драконьей головой в тучный мрак небосвода, изливающего темные воды. Обращаясь к своему посоху-переростку, волхв нежно называет его – Ящер. Э, не такое ли имя носил зооморфный водный дух у язычников?
Еще один удар молнии освещает сцену – Зорян, вышибивший мне зуб, мочится на голову профессора Воздвиженского. А Услад наслаждается тем, что делает в ту яму по-большому. Умеют же люди получать радость от любых мелочей.