— Да, все правильно. Видел он, как сбитый самолет падал…
— Ну, хорошо. Попроси его зайти в ЦК комсомола, ко мне в штаб.
Евгений Иванович хорошо запомнил тот день. От предстоящей встречи в большой мере зависело, начинать ли поиск, кого к нему привлечь, в каком направлении вести.
Сапронов пришел точно в указанный час — невысокий, плотный, лет шестидесяти, с неожиданно буйной шевелюрой, изрядно тронутой сединой. Представился четко, по-военному:
— Сапронов. Весной сорок четвертого служил начфином 149-го гвардейского стрелкового полка.
Потом сел рядом, стал рассказывать — спокойно, обстоятельно, не торопясь, старательно выуживая из памяти запомнившиеся детали.
— Дело было в полдень, а может, чуть позже. Погода ясная. Год точно знаю — сорок четвертый, а вот месяц и число запамятовал. Не то апрель, не то май. В тыловых порядках полка наши офицеры раненые лежали, так я ходил им денежные аттестаты вручать. В небе тихо. Ни привычного гула самолетов — они последние дни беспрестанно висели в небе, — ни шрапнельных разрывов. Вдруг вижу — наш истребитель, «Як». Я почему на него внимание обратил — чересчур натужно тянул, вроде как подбитый. Может, летчик ранен? Еще подумалось: хорошо — в небе пустынно, фрицев нет, глядишь, и дотянет. И тут откуда ни возьмись — два «мессера»! Один сверкнул стрелой на солнце, ушел вверх, развернулся и, пронзительно звеня, зашел ястребку в хвост. Послышалась короткая трескотня пулеметов. «Як» клюнул носом, стремительно стал падать…
— Вы видели, куда упал?
Красовский прямо-таки физически ощутил в себе овладевающую всеми чувствами и помыслами беспокойную страсть поиска. Эта страсть уже властно диктовала ему потребность немедленно ехать, уточнять, наводить справки. Вдруг родные и близкие до сих пор так и не знают о последнем часе героя, ищут тот заветный клочок земли? Он лихорадочно подвинул Сапронову карту.
Петр Иванович отрешенно скользнул по карте взглядом, надолго задумался. Легко сказать — видел… Сколько лет минуло, человека после такого перерыва не узнаешь, а тут район определи. Где и кустика не было — может, деревья шумят, вершинами небо подпирают. Где поле простиралось — может, целый поселок вырос, узнай поди. Но и память войны, — тоже не зря ведь говорится, — самая живучая память: все на свете позабудешь, а вот те места, где зубами в землю вгрызался, где друзей-товарищей хоронил, — пожизненными отметинами на сердце.
Полуприкрыв глаза, Сапронов попытался восстановить в памяти дорогу, по которой тогда направлялся в тыл, стремительные росчерки самолетов в небе, мысленно прикинул расстояния…
Перевел взгляд на карту, ткнул пальцем за село Кошницу, под Дубоссарами, — почти в то же место, где несколько лет назад был поднят затонувший в Днестре танк.
— Нет, здесь не должно быть, если весной случилось, — усомнился Красовский. — Здесь до начала Ясско-Кишиневской операции немцы стояли…
— Разве? — переспросил Сапронов. — Тогда, значит, запамятовал. Если немцы — конечно, мне бы не добраться. А я ведь добежал тогда до места падения. Как сейчас помню, почва там была болотистая, вязкая, самолет весь в нее ушел, только глина еще пузырилась.
Помню еще, вскоре летчики подъехали на машине, несколько человек, мрачные, словно прибитые свалившейся бедой. Всего несколькими фразами обменялись. Показалось, говорили о летчице…
— О женщине?
— Вроде о женщине.
— Так где же все-таки это место?
Сапронов снова взглянул на карту, указал на село Дороцкое. Еще немного подумал— и переместил палец к лощине у высоты 248,0.
…На следующий же день Красовский, Сапронов и Ляхович выехали к месту предполагаемого падения самолета.
Утро выдалось тихое, ясное. Из окон машины виднелось голубое небо. Солнце играло на ветровом стекле. Все были немного взволнованы, как это бывает в предвкушении какого-нибудь страстно ожидаемого события, какой-нибудь большой удачи.
Приехали к лощине, где размещена сейчас Дубоссарская птицефабрика. С одной стороны — подрастающий лесок. Неподалеку — дорога из Дороцкого на Гыртоп. Прошли к опушке, — и бросилась в глаза вмятина в земле. Словно подалась когда-то земля от страшного удара.
— Здесь?
Евгений Иванович нагнулся, копнул раз, другой.
— Не должно быть, камень тут, известняк. Самолет в себя так глубоко не примет.
Пошли по лощине дальше. В одном месте, показалось, бугор словно бы вспучен, и трава на нем редкими такими кустиками. Земля рыхлая. Может, здесь?
Поиск уже властно увлек, захватил всех троих, и они до изнеможения все мерили и мерили шагами лощину, веря и надеясь, что вот еще сто метров правее, еще чуточку влево — и Сапронов припомнит, узнает то место.
— Нет, тут без приборов ничего не сделаешь, — решительно сказал, наконец, Красовский, словно ставя последнюю точку, и повернул к машине…
Через несколько дней, уже в Кишиневе, случайно встретив Середу, не сдержался, сказал:
— Разговор тот после партийного собрания помнишь? Ну, вот, ищу теперь упавший в сорок четвертом самолет и летчика. Доволен? Кстати, к тебе просьба имеется. Ты уж как специалист просвети меня насчет «Яка». Что за самолет? Чтобы наверняка знать, что искать предстоит.
— «Як»? — переспросил Середа. — Если в двух словах — хороший самолет, даже очень. Небольшой, легкий, послушный. Ну, а если тебя боевые характеристики интересуют, то, насколько помнится, вес около трех тонн, скорость 580, вооружение — двадцатимиллиметровая пушка, два пулемета. Хотя тебе эти детали ни к чему…
— Ну, отчего же, — не согласился Красовский, — они-то как раз и важны. Мало железа — приборы не возьмут…
— A-а, вот в чем дело! Об этом не тревожься, возьмут. Найди только…
У геофизиков из Молдавской экспедиции Владимира Гуртовенко и Виктора Березова уже был соответствующий опыт. Это они в свое время помогли обнаружить в Днестре затонувший танк. Красовский решил, что лучших помощников в новом поиске не найти. Ребята с радостью согласились.
Выехали снова в ту же лощину. Проверили помеченные накануне места. Магнитометр не реагировал…
Наверное, искусство поиска в том и состоит, чтобы в такие минуты не опустить руки, не дать остыть вере в успех. Все эти дни, где бы он ни находился, чем бы ни занимался, Евгений Иванович ловил себя на одном: все помыслы замкнулись на самолете. Куда же он все-таки упал? И кто его пилотировал?
А друзья и знакомые при встречах вместо обычного приветствия уже настойчиво спрашивали:
— Ну, как самолет?..
Сколько раз бывало в этой изнурительной работе по распутыванию замысловатых узелков, крепко-накрепко затянутых войной, — ощущение такое, будто дальше идти некуда, будто время так надежно схоронило все концы, так глубоко упрятало разгадку, что продолжать поиск почти бессмысленно. Что остается человеку в такой ситуации? Что помогает ему не сдаться, не пасть духом, не опустить руки? Сами следопыты грубовато называют это «голым энтузиазмом». Иными словами, энтузиазмом, который питается одной лишь силой высокого порыва, одержимостью, способностью до последней минуты ждать и надеяться.
И — удивительное дело! — где-то, в конце концов, всегда вспыхивает едва различимый тоненький лучик, обнаруживается малоприметная ниточка, которую потянешь — и снова надежды, сомнения, озарения. Поиск продолжается…
Долгими ночами, когда не шел сон, Евгений Иванович десятки раз выверял в мыслях каждый шаг предпринятого поиска. Может, больше людей привлечь? Нет, рано еще, слишком неопределенны перспективы, чтоб зря будоражить. Может, техника недостаточно совершенна? Опять же, если что-нибудь более определенное — можно и к военным из гарнизона обратиться. Архивы? Нужна хотя бы фамилия летчика…
Перебирал в памяти друзей, товарищей, просто знакомых, которые имели дело с авиацией в годы войны. Может, знают что о сбитом самолете? Может, от других слышали?
Неожиданно, словно в перекрестье прожекторных лучей, высветилась, замерцала в памяти давно позабытая фамилия. Вольский! Лет восемь-десять назад жили рядом. Не то чтобы друзья, нет, но оба ветераны, оба в отставке — значит, общие воспоминания, рассказы о том невозвратном времени, в чем-то общие интересы. В те годы Вольский тоже активно участвовал в поисках, выступал, переписывался, устанавливал связи с бывшими участниками боев. Очень много сделал по розыску материалов, связанных с подвигом Героя Советского Союза Карманова, который погиб в первый день войны в кишиневском небе.
Теперь Евгений Иванович точно вспомнил: Вольский рассказывал, что служил вместе с Кармановым. И вообще много знал о летчиках, об их суровом и несколько необычном быте, об их мужестве и самоотверженности. Постепенно, исподволь приходили на память детали. Как-то он спросил его, насколько это сложно — отыскать следы сбитого самолета. Вольский тогда ответил: уж куда сложнее! Потом, помолчав, добавил: — Как-то в войну летчицу тут сбили — никаких следов…