— Ты что, только в одну сторону можешь билет сделать?
— Интересуюсь просто, дорогой!
— Вниз. До Саратова, — определил свой маршрут Сырцов. Рашид посмотрел на долларовые лепестки и сказал осторожно:
— Здесь много.
— Все твое. Только билет мой.
— Хоп! — согласно воскликнул Рашид, и они хлопнулись ладонями.
Появилась Аллуся и загрузила стол.
— Выпьешь со мной, Рашид?
— Обмою, — уточнил хитрый азербайджанец.
Дорвался до настоящей еды Сырцов. Поспешно выпив, вмиг смел и сыр, и зелень, и рыбу, и кебабы изголодавшийся сыщик. Рашид прихлебывал круто разбавленный тоником джин из длинного стакана и с состраданием наблюдал за этим процессом. Сырцов, почувствовав наконец неудобную тяжесть в желудке, успокоился слегка, выпил еще. Выпил и решил:
— Я у тебя в подсобке побреюсь и переоденусь, а ты доктору позвони. — Я — твой знакомый сыскарь из МУРа, выполняющий особое задание.
— Зацепили тебя? — опять догадался Рашид. — Нож, пуля?
— Об этом доктор узнает.
— А потом уже я, — понял Рашид. — Но учти, Жора, если мокруха, все отменяется. Пятерик за укрывательство мотать не хочу.
— Что же мне тебе сказать, Рашид? — в издевательском размышлении задал глубокомысленный вопрос Сырцов. — Ты страстно желаешь, чтобы я сказал, что мокрухи не было. Я и говорю: не было мокрухи.
— Правду сказать можешь? — потребовал Рашид.
Сырцов налил себе еще, выпил, отставил стакан и спел довольно музыкально из репертуара рок-группы «Наутилус Помпилиус»:
— Так скажи эту правду. Одну, — еще раз потребовал Рашид и выложил шестьсот долларов на стол.
— Одну правду я тебе скажу. На меня — гон.
— Гонят законники?
— Если бы.
— И не менты, — понял Рашид. — То ничего не говоришь, а то вдруг в полную сознанку со мной. Не понимаю я тебя, Жора.
— Завтра поймешь, когда они про меня расспрашивать будут.
— Откуда знаешь, что будут?
— Мелким бреднем шуруют. И народу у них много.
— Не боишься, что я тебя сдам?
— Ты ничего не знаешь. Не мне тебе напоминать мудрую блатную пословицу: не знаешь — свидетель, знаешь — соучастник. Будешь молчать, Рашид?
— Придется. — Рашид вернул деньги в карман, допил остатки из длинного стакана и спросил: — Когда уплыть хочешь?
Сырцов снова полез за пачкой и отсчитал еще пятьсот.
— Возьмешь билеты на три ближайших рейса. А уже я решу когда.
— Что ж, правильно, — согласился Рашид, забирая и эти пятьсот.
— Если ты меня сдашь, они тебя прикончат, Рашид, на всякий случай, чтобы концы не высовывались. Или я достану. Я — паренек живучий.
— Ты не живучий, дорогой. Ты — умный и злой.
— На добрых воду возят, Рашид.
Бреясь в закутке, именуемом кабинетом директора, Сырцов решил отращивать усы и верхнюю губу не тронул «Жиллетом», следовало приблизиться к общепринятым молодежным стандартам. И каскетку бы купить.
Время было и с «вальтером» разобраться. Пистолет был в образцовом порядке, за что Сырцов мысленно поблагодарил поверженного быка. Надо полагать, выжил несчастный качок. В запасе — две обоймы. Что же, достаточно. Сырцов переоделся. С легкой тревогой запрятал сбрую с пистолетом в объемистую сумку. Приходилось рисковать: не идти же на прием к доктору с пистолетом на простреленном боку.
Врач — молодой, элегантный, холодно-вежливый — принял его в хирургическом кабинете пустынной по позднему времени поликлиники. Ни медсестер в помощь, ни санитарок — молодой специалист сноровисто управлялся один. Сырцов слегка поскрипывал зубами во время довольно-таки болезненной операции, но вытерпел и даже улыбнулся эскулапу после ее завершения.
— На перевязку через пять дней, — сказал врач.
— К кому? — поинтересовался Сырцов, протягивая ему двести долларов.
Врач деньги вроде и не заметил. Сырцов положил их на стеклянный столик.
— Ко мне. Если у вас будет такая возможность.
— Скорее всего, такой возможности не будет.
— Тогда к любому хирургу.
— Так уже и к любому? — пробормотал Сырцов и направился за ширму — одеваться. Когда вернулся, двух сотенных на стеклянном столике не было. Сырцов озорно глянул в глаза высокомерному врачевателю и бойко попрощался.