Я невольно взглянул на окно.
Баулин улыбнулся.
— Думаете, не затрясется ли океан на этой неделе?
— Нет, я просто так, — смутился я, — Откуда же они набирают такую силищу?
— В этом-то и все дело. Обычная, поднятая ветром волна — не что иное, как колебание верхнего слоя воды. Даже у самых мощных штормовых волн слой этот не превышает полсотни метров. Это известно каждому подводнику. Погрузи лодку глубже — и никакой шторм тебе не страшен, хоть в двенадцать баллов. Во время же моретрясения колеблется вся толща воды от дна океана до поверхности. Вся. В волнение приходят гигантские массы воды, в тысячу… какое там — в десятки тысяч раз больше, чем в штормовом слое.
— Что же делается с кораблями в открытом море? Переворачивайся вверх килем?
— Даже не шелохнутся. Будете стоять на палубе и не заметите, что под кораблем прокатилась цунами. И не одна, а несколько, друг за дружкой.
Я хотел было спросить, почему эти страшные волны называются «цунами», однако Баулин предупредил мой вопрос.
— Цунами — это по-японски. В буквальном переводе: «большая волна в заливе». В названии и разгадка. Словом, представьте себе, что где-то далеко от берега в океане, в результате сильного подводного землетрясения произошло резкое, стремительное изменение рельефа дна, поднялось, скажем, оно или опустилось, значит, тотчас же поднялась или опустилась в этом районе и вся толща воды…
— И во все стороны пойдут волны?
— Какие? Как пойдут? Вот в чем суть. В открытом море, повторяю, вы их можете и не почувствовать — глубины огромные, и вместе с толщей воды поднимется и ваш корабль. Но чем ближе к берегу, чем мельче, тем все больше и больше волны будут нарастать. В особенности нарастает сила цунами в заливах, бухтах и проливах. Масса воды, сотрясенная подземными силами, обладает колоссальной мощью, а сужающиеся берега залива или пролива сдерживают ее. Тут-то и происходит стремительное нарастание цунами, тут-то, ища выход, они и обрушиваются на берег гигантскими крутыми валами, ломая скалы, сокрушая и смывая все на своем пути…
— И часто обрушиваются такие цунами? — поинтересовался я.
— Не часто, но бывают. В сорок шестом году,4 к примеру, катастрофа постигла несколько японских островов. Цунами снесли тогда все постройки на побережье залива к югу от Осака. А в апреле сорок шестого еще большая катастрофа произошла от гигантского моретрясения у берегов Северной Америки. Колоссальные цунами произвели опустошительные разрушения на Аляске, на Алеутах, в Калифорнии и докатились до Гонолулу на Гавайях. Как знаете, и Камчатку с нашими Курилами цунами иной раз тоже не забывают.
Баулин усмехнулся, добавил с горячностью:
— Были тут у нас некоторые, в панику ударились, чемоданы начали упаковывать… Скатертью дорога! Трусам и в большом городе по тротуару ходить страшно — вдруг кирпич сверху свалится. Ашхабадское землетрясение куда больше бед натворило. А разве уехали оттуда наши люди? Живут, строят. А наводнения и гигантские лесные пожары чем лучше? Перед природой отступать нельзя, покорять ее надо.
— Когда-нибудь покорим и цунами, — сказал я, подивившись про себя его внезапной горячности.
— Когда-нибудь… — снова усмехнулся Баулин, — Курилы нам не послезавтра — сегодня осваивать надо…Богатейшие острова. Одной рыбы сколько. Народу каждый год прибывают тысячи.
— Судя по тому, что вы рассказали, с цунами справиться будет трудно?
— А кто говорит, что легко? На первых порах нужно научиться предсказывать цунами. Для этого сейсмические станции и несут теперь круглосуточную вахту и в Южно-Сахалинске, и в Курильске, и в Петропавловске-Камчатском…
За окном поскрипывали ставни, тревожным гулом напоминал о себе утихший было с утра океан.
— Слышите? — кивнул на окно Баулин, — Разгуливается. Русские землепроходцы назвали его не Тихим — Грозным Батюшкой. А кое-какие господа возомнили, будто это их внутреннее озеро. Не знаю уж, чего тут больше — спеси или недомыслия. Общий океан, а если общий — и жить бы всем в мире, в дружбе…
Мерно, не торопясь отстукивали ход времени корабельные часы над большой, во всю стену картой Тихого океана, и он сам грохотал за окном на прибрежных рифах — Великий Грозный Батюшка.
Я снова посмотрел на поразившую меня фотографию: острая одинокая скала среди бешеных, вспененных волн, и на ней неведомо как уцепившийся Алексей Кирьянов с Маринкой на руках.
— Николай Иванович, насколько помнится, моретрясение произошло затемно, почему же на снимке день?
— Перед рассветом на берег обрушилась первая волна, а их, как вы знаете, было несколько. Океан так взбаламутился, что не мог уняться суток двое… Снимок сделан спустя семь часов после начала моретрясения… Это не я снимал, а наш штурман не растерялся, успел щелкнуть, — добавил Баулин, — Мне не до того было.
— И Кирьянов с Маришей столько времени держался на такой крохотной скале? — изумился я.
— На отпрядыше, — поправил капитан третьего ранга, — Мы называем такие одиноко торчащие из воды камни отпрядышами или кекурами — старинное поморское наименование.
— Их нельзя было снять с этого… отпрядыша из-за шторма?
Баулин утвердительно кивнул.
— Когда все это началось, наш «Вихрь» находился в дозорном крейсерстве в Охотском море, с западной стороны острова. Погода была как по заказу: волнение каких-нибудь полбалла, ни тумана, ни дождика. Даже луна из-за облаков выглянула — она ведь нас не балует, показывается раз в год по обещанию. Словом, погода для Средних Курил была самая редкостная. Время дозора истекало, и мы возвращались на базу в отличном настроении. Вторые сутки на нашем участке границы все было спокойно. А что может быть лучше для пограничника? У нас ведь, как знаете, участок боевой, география такая…
Баулин повернулся к карте, показал кивком:
Капитан третьего ранга взъерошил пересыпанные сединой волосы.
— Операция, доложу вам, была не из легких. В такой тайфун ко всему прочему угодили, что едва не пошли ко дну кормить крабов.
Баулин посмотрел на часы:
— Отвлекся я… Словом, время дозора истекло. В пять с какими-то минутами мы как раз подходили к проливу. И тут вдруг в его горловине — а берега там, сами видели… стена — внезапно выросла стремительно несущаяся водяная лавина. В полумраке она показалась мне черной… С чем ее сравнить? Представьте себе, что сорвалась с места и помчалась Днепровская плотина. Просто счастье, что мы не успели войти в пролив — смяло бы, раздавило наш «Вихрь», как бочкой муху.
«Цунами!» — крикнул мне боцман Доронин. Он из камчатских рыбаков, еще дед его в Тихом океане горбушу и треску ловил. А я уж и сам, хоть и не видывал цунами, догадался в чем дело, скомандовал рулевому лечь на обратный курс.
Только-только мы повернули, как водяная лавина вырвалась из узости пролива, с грохотом обрушилась в море, разлилась валами в разные стороны. Всего какую-нибудь минуту назад была тишь да гладь, а тут сразу светопреставление! Мы шли самым полным ходом, но гигантский вал все-таки настиг нас и поволок «Вихрь», словно спичечную коробку…
Я юнгой еще ходил на «Трансбалте», всякое видывал — и в Бискайском заливе и в Индийском океане, но такое и не снилось! Не ухватись мы, кто был на палубе и на ходовом мостике, за поручни и за леера — всех бы до единого смыло за борт. А за первым валом накатил второй, потом третий…
Баулин прерывисто вздохнул, будто ему не хватало воздуха.
— Весьте не верьте, но страха у меня не было. Я даже не подумал, что могу погибнуть. Все мои мысли были на базе, дома. Что там?.. Едва мы выбрались из чертовой водяной свистопляски — сразу же попытались установить радиосвязь с базой. Пока радист выстукивал позывные, я не знаю, что успел передумать. Перед глазами, как на яву, Ольга с Маришей на руках, такие, какими я их видел уходя из дому. Обняла меня Ольга, шепчет на ухо: «Ты не забыл, какой завтра день?» Разве мог я забыть: назавтра исполнялось восемь лет, как мы встретились… Радист докладывает: «База не отвечает»… Одним словом, на базу мы смогли попасть лишь засветло. В проливах и в тихую погоду течение достигает пяти-шести, а то и всех семи узлов, вода из океана перепадает в Охотское море, в нем уровень ниже, при сильных же восточных ветрах там вскипают такие водовороты — сулои по-здешнему, что, когда идешь против течения, только держись: не ахнуло бы о скалы. Представляете, что творилось в проливе, когда по нему шли цунами?.. В общем Кирьянова с Маришей мы смогли снять с отпрядыша лишь после полудня… А Ольгу… маму нашу… так и не нашли… Дом смыло в океан, будто дома и не было…
Лицо и речь Баулина по-прежнему были спокойны. Только руки выдавали его волнение. Стараясь казаться внешне спокойным, он не мог совладать с руками, он то скрещивал их на груди, то закладывал за спину, барабаня пальцами о пальцы, то с хрустом переплетал их. Неожиданно он встал, несколько минут молча походил по комнате.
— Как же Кирьянов спас Маришу? — нарушил я тягостное молчание.
— Тут такое получилось совпадение; хотите называйте «судьба», хотите — «счастливый случай», я уже говорил вам, что за два дня до этого мы попали в тайфун. Алексей был тогда на одном из задержанных кавасаки, промок до нитки, схватил ангину, и врач уложил его в постель. Мы все удивились: такой здоровяк и заболел. Как-то еще в июле, на траверзе мыса Сивучий — это на одном из соседних островов, к северу — винт одного нашего катера ПК-5 запутался в сетях, поставленных рыболовами-хищниками. Проворачивали на катере мотор, проворачивали — ни с места, словом, дело дрянь! И вот Алексей Кирьянов вызвался распутать сети. Раз, наверное, двадцать нырял под корму, пока распутал. Вода, несмотря на лето, была ледяная, а он, представьте, даже насморка не получил. А тут вдруг — ангина…
С Маришей Алексей давно дружил, еще с Черноморья: то куклу ей из плавника вырежет, то корабль с парусами соорудит. Или, бывало, придет после вахты и сказки начнет рассказывать. Я просто диву давался — молодой парень, а столько сказок знает. Как-то спрашиваю: «Откуда ты, Кирьянов, такие сказки выкопал?» — «Я, — говорит, — сам их сочиняю. Начну чего-нибудь рассказывать — получается что-то вроде сказки…»