— Пять раз смотрели… — лениво отвечал Богдан.
— Тогда в «Ударник» пошли, — вновь уныло предлагал Костя, — или в «Текстильщики», а? Там «Робин Гуд», двинем, а?
— Пять раз смотрели, — отозвался Богдан.
— Ну и черт с вами! А я еще посмотрю! — Костя круто развернулся, зашагал в противоположную сторону.
— Там билетов давно нет, придурок! — сказал вслед Богдан, но Костя не отозвался.
Друзей оставалось двое, и они продолжали свой бесцельный путь по переулку. Когда проходили мимо маленького скверика, услышали приглушенные звуки гитары и хрипловатый голос:
— «Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела
И в старом парке музыка играла…»
Песня оборвалась, и тот же голос весело произнес:
— О, казаки-разбойники топают. Валек, позови!
Из-под детского «грибка» вынырнула фигура, наперерез двинулась к ребятам:
— Роба, это ты? — Это был Валька Черт.
— Пошли, Гаврош угощает. — Валька Черт сделал широкий жест рукой.
— Пошли, что ль? — глянул на Богдана Робка. — Домой жутко неохота…
Под детским «грибком» опять заиграла гитара, и Гаврош опять запел:
Ребята подошли. Гаврош прихлопнул струны, сказал:
— Привет, Робертино! О, и Богдан тут!
Рядом с Гаврошем сидели девушка в заячьей шубке и мрачноватый дядя лет сорока, в кепке и сапогах, в бобриковом пальто с белым шелковым шарфом. Он молча курил, зажав в углу рта папиросу. Когда ребята поздоровались, девушка рассмеялась, спросила:
— Как зовут, не расслышала?
— Володя… — сказал Богдан.
— Да не тебя. — Она махнула рукой на Робку. — Тебя?
— Роба… Роберт… — исподлобья глянул на нее Робка.
— Роберт. — Она опять засмеялась. — Сколько тебе лет, Роберт?
— На малолеток глаз кладешь, Милка! — весело сказал Гаврош. — А ты не тушуйся, Робертино! Выпить хочешь? — Он выудил из-под скамейки, на которой сидел, бутылку водки, стакан. — Давай! — Гаврош налил и протянул стакан Робке. Тот неуверенно взял. — Видел, Денис Петрович, какие в нашем дворе орлы живут?
Робка со страхом смотрел на стакан. Неподалеку тускло светил фонарь, и зеленая обкусанная луна взошла над крышами домов.
— Ваше здоровье, — через силу улыбнулся Робка и в два глотка проглотил противную обжигающую жидкость.
Гаврош засмеялся, девушка Милка захлопала в ладоши, Валька Черт поднес Робке кусок колбасы и ломоть хлеба. А Гаврош налил еще и протянул Богдану. Тот даже отшатнулся:
— Не-е… Я ее ненавижу…
— Понял… — Гаврош тут же пояснил мрачноватому дяде: — Папаша у него крепко зашибает… запоями…
А у Робки перехватило дыхание и слезы выступили на глазах. И он услышал участливый голос девушки Милы:
— Ты снегу пожуй, Робертино, снегу пожуй…
Робка зачерпнул снег и стал жадно жевать. Наконец
вздохнул облегченно и… виновато улыбнулся. А Гаврош запел снова:
Девушка Милка сделала Робке жест рукой, приглашая сесть рядом, и Робка повиновался, сел, и она вдруг властно обняла его, притянула к себе, спросила шепотом, наклонившись к уху:
— В школе учишься?
— Учусь… в девятом…
— Молодец… — Она улыбнулась, глядя ему в глаза.
Никогда в жизни до этого Робка не видел так близко незнакомого женского лица… полураскрытых губ, сахарно поблескивающих зубов… широко распахнутых таинственных глаз…
— «Меня девчонки целовали с аппетитом, — пел Гаврош. — Одна вдова со мной пропила отчий дом…».
— Валек, я у тебя пересплю сегодня? — спросил мрачноватый дядя. — Мать в ночную?
— В ночную… — кивнул Валька Черт.
— Ну, мне пора, мужики, — Милка решительно поднялась. — Батя больной лежит — кормить надо. Проводи, Гаврош.
— Не могу сегодня, Милка, — улыбнулся Гаврош. — С Денисом Петровичем покалякать надо.
— Тогда меня Робертино проводит, — безапелляционно заявила Милка.