Проснувшись, Хоуэл тотчас зажмурился, ослепленный яркими полосами света, которые падали на белую стену сквозь жалюзи. Откуда-то издалека доносились слабые звуки, напоминавшие крики и уханье животных, знакомые каждому, кто проезжал в империале мимо зоосада Ридженс-парк. Маленькая розовая ящерица появилась на стене и тут же метнулась прочь.
Он попытался припомнить, каким образом оказался здесь, на этой кровати. «Мы, как и местные жители, не пренебрегаем сиестой, — сказал Харгрейв. — В тропиках сиеста просто необходима. Не подкрепиться ли вам сэндвичем в ожидании обеда?» Хоуэл отказался. «Я перекусил в самолете». Когда он ложился, было пять вечера, а сейчас часы, которые он взял с тумбочки, показывали четверть восьмого. Он отложил часы; раздался стук в дверь, и в комнату вошел Харгрейв.
— Доброе утро. Выспались за ночь?
— Да, спасибо. Так сейчас уже утро? О боже!
— Видно, крепко спали, я уже стучался, но вы только похрапывали в ответ. Как себя чувствуете после вчерашнего?
— Все в порядке.
Хоуэл незаметно нащупал рукой солнечное сплетение. Болезненность почти исчезла.
Они спустились по лестнице. Запах свежеструганных досок, ощущение временности этого жилья были хорошо знакомы Хоуэлу. Он задумался, а не сознательно ли люди, работавшие в заграничных секторах «Благотворения», создавали подобную обстановку: картины в рамках, так и не развешанные по стенам, нераспакованные вещи в шкафах — все, казалось, специально должно было напоминать о том, что рано или поздно они уедут отсюда.
— Вы говорили, что недавно вернулись из Индии.
Довольны поездкой? — спросил Харгрейв.
— Вам бы в Индии не понравилось. А мне она пришлась по душе. Там не случается ничего непредсказуемого. Какая бы ни складывалась ситуация, ее всегда можно спрогнозировать. Вы всегда знаете, какой оборот примут события.
— Здесь на это не надейтесь. Никогда не угадаешь, что принесет завтрашний день.
— Но вы привыкли к такой жизни?
— В конце концов да.
— Я, кажется, никогда к этому не смогу привыкнуть. Мне следовало стать фермером. Не ту работу я выбрал.
Он задумался над своими словами и понял, что шутка обернулась весьма серьезным выводом.
— Больше всего на свете мне хочется заняться чем-то одним и посвятить этому всю жизнь. Я хотел бы прожить всю жизнь в каком-то одном месте и там же умереть.
— Сколько вам лет, тридцать пять? — спросил Харгрейв.
— Тридцать четыре.
— Хороший возраст. У вас есть время. Мне уже пятьдесят пять. Если вы не смените работу еще лет десять, будет поздно. Сделаю вам необычное признание — я стал испытывать потребность в некоторой дозе напряженности и постоянной опасности, на которые так щедра эта часть света.
— Тогда, должно быть, вы дождаться не можете первого мая, когда на улицу выйдут танки и полетят бомбы.
— Может быть. Завтракать будете?
— Спасибо, не откажусь.
Завтракали в огромной побеленной комнате, всю обстановку которой составляли деревянные стол и стулья весьма топорной работы. Стулья были неудобные, с узкими и жесткими сиденьями. Харгрейв с превеликой аккуратностью вынимал чайной ложечкой желток из яйца и размазывал его по лепешке, пока та целиком не покрывалась ровным желтым слоем. Тогда он осторожно брал лепешку и начинал есть. В уголках его рта образовалась тонкая желтая корочка. Не было ни ножей, ни вилок, и Хоуэл обходился одной ложкой.
— Вкусно, не правда ли? — спросил сиявший от удовольствия Харгрейв.
— Да, действительно вкусно.
— Гордость местной кухни. Каждое утро Уильямс присылает нам свежие лепешки. Их печет его повар-индеец.
Харгрейв занялся намазыванием желтка на очередную лепешку, и Хоуэл, у которого это зрелище вызывало отвращение, отвел глаза.
— Я уже говорил вам, что мы вегетарианцы, — сказал Харгрейв. — Лиз, правда, позволяет себе кратковременные отступничества. Кстати, она просит ее извинить. Вчера она очень устала, а сегодня уже снова ушла по делам. В конце концов яйца и молоко мы тоже исключим из рациона, то есть всю пищу животного происхождения. Не бойтесь, я не собираюсь обращать вас в свою веру. Отказывать себе в мясе, живя у нас, вам не придется. Уильямс разводит свиней, и если вы любите сало, то у пего всегда есть большой запас в морозильнике. Найдется у него и ветчина, и бекон, и многое другое.
Хоуэл решил, что улыбка, которую Харгрейв уже не пытался скрыть, относилась к великодушно проявленной им терпимости.
— Хотите познакомиться с работой? — внезапно спросил Харгрейв. Улыбка на его лице сменилась выражением деловитой озабоченности.
— Если вы располагаете временем. Только не считайте, что я вас проверяю.
Они направились в напоминавший монастырскую келью кабинет; на стене висела карта мира из какого-то воскресного приложения с нанесенными на нее зонами максимального заражения в случае ядерной войны, а также районами выпадения радиоактивных осадков. Зоны были обведены четким, не допускавшим никаких сомнений контуром. В случае ядерной войны гибло практически все северное полушарие. Хоуэл заметил, что граница малинового облака осадков проходила на несколько сот миль севернее Лос-Ремедиоса.
Подбор книг, как показалось Хоуэлу, намекал на повышенный интерес хозяина к вопросам существования потустороннего мира — на полках стояли «Божественное прозрение», «Феномен астральной проекции», «Путь в неведомый мир».
«Какое мне дело до его библиотеки», — одернул себя Хоуэл.
Перед ним лежал ворох бумаг, содержавших статистические данные.
В течение часа Хоуэл внимательно изучал бумаги — страницу за страницей, диаграмму за диаграммой.
— Что скажете? — спросил Харгрейв.
Эти материалы производят сильное впечатление.
— Я рад, что вы так считаете.
— Вы, видно, все знаете о жизни колумбийской деревни.
— Мы узнали многое, хотя и не все.
— Вы принимаете хоть какие-нибудь меры? — спросил Хоуэл.
Харгрейв обиделся.