Пересек красный рубец лицо Аракела, кровью наполнился левый глаз.
Держится Аракел за знамя. Офицер тоже снова вцепился в древко. Пытается вырвать знамя.
— Отпусти! — хрипит офицер.
Не выпускает знамя Аракел. Побелел, посинел, покраснел от страшного гнева офицер, выхватил шашку, взмахнул — вот-вот рубанёт Аракела.
Нет, не испугался тифлисский кузнец. Перехватил он офицерскую руку. Вырвал из неё шашку, подбросил шашку над головой и, как хворостину, переломил на две половины. Опешили офицер и полицейские. Как на чудо, на Аракела смотрят. А Аракел презрительно швырнул на землю обломки шашки, сжал покрепче в руках знамя и не торопясь направился к демонстрантам.
Опомнились полицейские.
— Стой! — закричал офицер. — Стой! Держи его!
Бросились догонять Аракела, да поздно. Смешался он в общей толпе. Не видать Аракела. Лишь по-прежнему развевается над демонстрантами Красное знамя.
— Да здравствует Первое мая! Да здравствует свобода! — несётся по улице.
ень праздничный, воскресный, 9-ое января. 1905 год. Людно на улицах Петербурга. С городских окраин к центру идёт народ. Это идут рабочие. Идут с семьями, с детьми, со стариками. Идут к Зимнему дворцу. К царю.
Измучились рабочие. Решили у царя искать защиты. Верят ещё многие рабочие в доброго царя. Встретит их царь-батюшка, выслушает, защитит и поможет.
— Не ходите, — предупреждают рабочих большевики. — Царь не защитник ваш. Царь — ваш враг.
Не верят в это пока рабочие.
Вместе с отцом, матерью и бабкой Марфой шагает к Зимнему дворцу и маленькая Алёнка. Хрусть-хрусть под ногами снег. В новом нарядном платочке Алёнка. Платочек светленький, в крапинку. И у матери новый платок — жёлтый, а по жёлтому — красное, а рядом с красным — зелёное. Красивый платок у матери.
Все сегодня нарядные. И незнакомый Алёнке дед, что шагает слева. И даже бывалый солдат, что шагает справа. Одна нога у солдата деревянная. Нет-нет — посмотрит Алёнка на эту ногу.
Люди идут торжественно. Медленно. Несут иконы, портреты царя. Бабка Марфа тоже несёт икону.
— Царь — благодетель. Царь — наш заступник, — произносит бабка.
— Царь — батюшка, — поправляет Алёнка.
— Ух ты моя ненаглядная! — отзывается бабка. — Правильно — батюшка. Отец он, считай, народу.
Люди подошли к Дворцовой площади. Вот и Зимний дворец. Вытягивают люди шеи. Смотрят.
— Где царь? Где царь?
Однако царя не видно. Около Зимнего дворца выстроены солдаты. «Что такое?» — дивятся рабочие.
Рядом с солдатами стоят офицеры. Подали они команду. Вскинули солдаты ружья.
— Неужто начнут стрелять? — прошептал кто-то.
На минуту всё замерло. И вдруг в морозной тишине грянул залп. Один, второй, третий…
Люди шарахнулись.
Алёнка от страха закрыла глаза. Когда девочка глянула вновь, на площади первой она увидела бабку Марфу. Бабка стояла на коленях, тянула вперёд к солдатам икону.
— Ироды! — кричала бабка. — Остановитесь! Сыночки!
Новый последовал залп.
И тут случилось самое страшное. Рухнула на снег Алёнкина мать. Закусила Алёнка кулачок, опустилась возле матери.
— Мамка! — кричит. — Мамка!
Не шевелится Алёнкина мать. Не откликается. Мертва. А рядом лежат другие: старик, что шагал от Алёнки слева, солдат-инвалид, что шагал от Алёнки справа. Упал подбородком в снег, протянул свою деревянную ногу.
— Мамка! — кричит Алёнка. — Мамка!