— Разве на Мелнибонэ есть срочные дела? Зная, что за спиной у тебя десять тысяч лет, ко всему начинаешь относиться по-особому.
Он озорно улыбнулся — точь-в-точь мальчишка, которому не терпится улизнуть от наставника.
— Что ж, давай договоримся на раннее утро, когда все еще будут спать.
— Воздух за Имрриром будет чистым и свежим, солнце — теплым для этого времени года, небо — голубым и безоблачным.
Элрик рассмеялся.
— Да ты, оказывается, колдунья!
Киморил потупилась и пальчиком провела по мрамору помоста, на котором высился трон.
— Разве что немножко. У меня друзья среди самых слабых духов.
Элрик коснулся ее роскошных волос.
— Йиркун знает?
— Нет.
Принц Йиркун запретил своей сестре совать нос в колдовские дела. Он сам водил знакомство лишь с темнейшими из сил и знал, как опасны они могут быть. Отсюда он заключил, что всякое колдовство опасно. К тому же ему была ненавистна сама мысль о том, что кто-то другой может сравняться с ним в умении ворожить. Пожалуй, Элрика сильнее всего ненавидел именно из-за этого.
— Будем надеяться, что всему Мелнибонэ нужна завтра хорошая погода, — сказал Элрик.
Киморил недоуменно поглядела на него. Она была истинной мелнабонэйкой. Ей не приходило в голову, что ее колдовство может оказаться для кого-то нежеланным.
Девушка покачала головкой и прикрыла ладонью руку своего повелителя.
— Зачем? — спросила она. — Зачем постоянно терзать себя? Мой простой ум не в силах этого понять.
— Сказать по правде, и мой тоже. Я не вижу в этом никакого резона. Но вспомни: не один из наших предков предсказывал изменение самой природы Земли — физическое и духовное. Быть может, когда я вот так задумываюсь, то грежу о нем?
Музыка смолкла — и зазвучала снова. Придворные продолжали танцевать. Исподтишка поглядывая на Элрика и Киморил, занятых беседой. Когда Элрик объявит Киморил своей нареченной? Возродит ли он обычай, который отринул Сэдрик, — приносить двенадцать женихов и двенадцать невест в жертву Владыкам Хаоса, чтобы те взяли под свое покровительство брак правителя Мелнибонэ? Сэдрик пренебрег обычаем — и жена его умерла, сам он исстрадался, сын его родился хилым, монархия едва не погибла. Элрик обязан возродить древний обычай! Пускай он ни во что не ставит традиции, но даже его должна страшить судьба, которая выпала на долю отца.
Однако находились и такие, кто говорил, что Элрик ничего не делает по обычаю и потому рискует не только собственной жизнью, но и самим существованием Мелнибонэ и всем, что связано с островом.
Обычно те, кто держал подобные речи, могли рассчитывать на дружбу принца Йиркуна.
Сейчас принц сосредоточенно танцевал, как будто не слыша разговоров вокруг, не замечая, что сестра его ведет беседу с императором, который восседает на Рубиновом Троне — сидит на самом краю его, забыв о своем достоинстве, который не наделен и каплей той жестокости и гордыни, что во все времена отличала императоров Мелнибонэ; который оживленно болтает, не считаясь с тем, что придворные танцуют ради его удовольствия!
Принц Йиркун вдруг остановился, не завершив па, и поднял темные глаза на императора. Картинная поза Йиркуна привлекла внимание Дайвима Твара, и Правитель Драконьих Пещер нахмурился. Рука его потянулась было к перевязи, но на придворном балу носить оружие запрещалось. Принц Йиркун начал подниматься по ступеням, что вели к Рубиновому Трону; Дайвим Твар неотрывно следил за ним. Многие провожали глазами высокую фигуру двоюродного брата императора; никто уже и не помышлял о танце, хотя музыканты ни на миг не переставали играть, а надсмотрщики иступлено подгоняли певцов.
Элрик посмотрел на Йиркуна: тот остановился, когда до трона оставались лишь две ступени, и поклонился. В том, как он это сделал, было что-то вызывающее.
— Прости, что помешал тебе, мой император, — сказал он.
— По нраву ли тебе бал, кузен? — спросил Элрик, прекрасно понимая, что у Йиркуна одна цель — хоть чем-то задеть, хоть как-то унизить императора. — Как ты находишь музыку?
Йиркун опустил глаза и загадочно улыбнулся.
— Я всем доволен, мой сеньор. Но вот ты? Быть может, тебя что-то тяготит, раз ты не присоединяешься к нашему танцу?
Элрик потрогал пальцем подбородок и поглядел на Йиркуна, тщетно стараясь поймать его взор.
— Ты зря так думаешь, кузен. Разве наблюдать, как веселятся другие, само по себе не удовольствие?
Всем своим видом Йиркун изобразил крайнее изумление и в упор посмотрел на Элрика. Тот вздрогнул, отвел глаза и вялым взмахом руки указал на галерею.
— А может, я нахожу удовольствие, лицезрея боль. Не тревожься за меня, кузен. Мне хорошо. Да, мне хорошо. Продолжай же танцевать, зная, что твой император весел и доволен.
Но Йиркун не отступался.
— Если император не желает, чтобы его подданные удалились в печали и смятении, он должен выказать им свое удовольствие.
— Позволь напомнить тебе, кузен, — произнес Элрик спокойно, — что у императора нет никаких обязанностей по отношению к подданным, кроме разве одной — править ими. Дело подданных — ублажать правителя; таков обычай Мелнибонэ.
К подобному аргументу Йиркун явно не был готов и на какой-то миг смешался, но тут же оправился.
— Конечно, мой господин. Обязанность императора — править своими подданными. Быть может, поэтому столь многим из них не так весело на балу, как могло бы быть.
— Я не понимаю тебя, кузен.
Киморил поднялась, сжав кулаки, встревоженная занозистым тоном брата.
— Йиркун, — позвала она вполголоса.
Принц соизволил ее заметить.
— А, сестра. Как я погляжу, ты разделяешь нелюбовь нашего императора к танцам?
— Йиркун, — повторила девушка, — ты забываешься. Император терпелив, но…
— Терпелив? А может, беззаботен? И потому ни во что не ставит обычаи нашего великого народа? И потому ему нет дела до нашей гордости?
Дайвим Твар поставил ногу на нижнюю ступень лестницы, что вела к трону. Трудно было не понять, что Йиркун намерен открыто оспорить право Элрика на власть.