А вот панорама коллективной охоты на козлов и марала. Тут и пешие и конные стрелки из лука, и собаки, преследующие раненого зверя, и безоружные загонщики. В другом месте стрелок целится с колена из засады, а загонщик стоит на спине лошади, чтобы видеть, куда бежит животное, и предупредить криками об этом стрелков. Аналогичный сюжет и на другом рисунке, с той разницей, что объектом охоты служит не козел, а марал.
Видимо, не обходилось и без курьезов на охоте, когда ловкие охотники добывали козлов арканами, о чем можно судить по другому рисунку. Иногда изображение носит умышленно комический оттенок. Таков козел с хвостом собаки или лошадь с горбами верблюда. Впрочем, быть может, художник так неумело нарисовал седло.
На большом плоском и загоревшем камне художник изобразил картину с многочисленными действующими лицами. Не кажется ли, что это вооруженная стычка между двумя неприятельскими отрядами? Один из археологов, впоследствии увидевший у меня копию этого рисунка, вначале принял его за изображение войны. И мне рисунок показался сначала таким же. Но первое впечатление оказалось ошибочным. То, что было вначале принято за войну, оказалось совершенно иным, а именно праздником. В левом углу, взявшись за руки, широко расставив ноги, танцуют мужчины, устроив что-то похожее на хоровод. Справа от этой группы стоят женщины, в широких шароварах. Они держат в руках луки, повернутые древком к себе и тетивой от себя. По натянутой тетиве-струне водят стрелой-смычком. Со всех сторон на праздник спешат, погоняя лошадей нагайками, гости. У художника, видимо, не хватило терпения или времени, и крайние правые фигуры музыкантов выбиты грубо, схематично, почти условно.
Наиболее замечательны в этом рисунке музыкальные инструменты. Собственно, это уже не луки, хотя и необыкновенно сходны с ними. От луков их отличает резкая изогнутость. Тон звука, по всей видимости, менялся нажатием на древко этой своеобразной скрипки. Ослабевая или натягиваясь, тетива издавала различные звуки, из которых и слагалась мелодия. В глухих аулах Казахстана и поныне у стариков можно встретить подобный инструмент, с той только разницей, что посредине древка, под тем местом струны, по которому водят смычком, пристроена маленькая коробочка-резонатор.
Так грубоватый рисунок в глухом ущелье Тайгак приоткрывает завесу над историей происхождения смычковых инструментов, родоначальником которых, весьма вероятно, могло служить оружие охоты, защиты и нападения — обычный лук. Но как сложен и длителен был путь от лука до современной скрипки, от песни охотника-дикаря до современной классической музыки!
Разглядывая рисунки, я незаметно дохожу до группы довольно больших диких яблонь. Они давно отцвели, и на ветвях видны завязавшиеся плоды. Из кустов карликового боярышника напуганный шумом шагов выскакивает на скалы и скрывается в глубокой расщелине небольшой серый зверек с пушистым хвостом и большими черными глазками. Я едва успеваю опознать в нем лесную соню. Каким образом типичный лесной грызун приспособился к жизни в почти голых горах? Не является ли он, как и рисунок маралов, признаком когда-то значительно более богатых древесных зарослей?
Еще выше в горах начинают встречаться отдельные куртинки высокогорного растения — арчи. Отсюда рядом вершины гор Чулак. Одна за другой толпятся вершины. Ущелья то сходятся вместе, то разбегаются в разные стороны. В скалах свистит ветер, воет в узких проходах. В густой сизой дымке видна пустыня. На горизонте, черная на светлом фоне неба, как изваяние, застыла фигура козла с большими ребристыми рогами. В далеком распадке промелькнула рыжая фигурка лисы. Совсем близко в воздухе проплыли, высматривая поживу, белоголовые сипы.
На некоторых вершинах стояли пастушеские столбы, сложенные из плоских плиток серого камня. Один из столбов казался особенно большим, но до него пришлось долго добираться. Он представлял собой что-то похожее на кибитку и был накрыт сверху несколькими большими плитами. Внутри столба (кибитки) можно было улечься, слегка подогнув ноги. Но сверху просвечивало небо, сквозь многочисленные щели в стенках свободно проникал ветер. Столб имел только старинное ритуальное значение.
Сумерки начинались звуками. Запевали сверчки и кузнечики. Потом, когда темнело, раздавались цокающие звуки и мимо костра бесшумно пролетала небольшая птица величиной с кукушку. Это был козодой. Маленькие ноги, крохотный клюв, большой рот и большие черные глаза выдавали в нем ночную птицу и охотника за летающими насекомыми. Садясь на камень, птица прижималась к нему всем телом и становилась совершенно незаметной. Вслед за песнями козодоя раздалась мелодичная и тоскливая песня совки-сплюшки. Но более всего привлекали другие звуки: едва слышимый звон камней, раздававшийся, вероятно, из-под копыт козлов. Животные бродили вокруг нас и были невидимы.
Перед тем как забраться под полог и залезть в спальный мешок, мы зажигали карбидный фонарь, а рядом клали сачок с морилкой для насекомых. На яркий свет бежали, ползли и летели многочисленные ночные гости, прятавшиеся днем в укромных, тенистых щелях и норках. Больше всего было ночных бабочек. Стремительно подлетая, они с размаху ударялись о фонарь, роняя золотистые чешуйки, покрывающие тело и крылья. Медленно приползали пауки. Бегали около фонаря уховертки и размахивали клешневидными придатками брюшка. Иногда прилетали сонные мухи. Редкими гостями были палочники. На длинных ногах-ходулях, осторожно и как бы нерешительно, покачиваясь, они медленно приближались к свету. Днем очень трудно заметить это оригинальное насекомое. Узкое длинное тело, длинные нитевидные ноги, вытянутые вперед и назад вдоль тела, буро-зеленая неприметная окраска делали этих насекомых необыкновенно похожими на сухую палочку, неразличимую среди засохшей растительности.
Изредка, трепеща разноцветными крыльями, на свет прилетали богомолы. Так же как и палочники, богомолы двигались медленно, покачиваясь на тонких ногах. Иногда незаметно подползали небольшие, совсем светлые сверчки — настоящие жители пустыни. Неприятным было посещение нашего бивака фалангами. Мохнатые, серо-желтые, с большой мускулистой головой, вооруженной темно-коричневыми челюстями, они всегда прибегали поспешно, будто куда-то сильно торопились, и начинали стремительно носиться вокруг фонаря. Впрочем, мы не особенно опасались фаланг, так как широко распространенное в народе мнение, будто эти паукообразные сильно ядовиты, оказалось ошибочным. Фаланги лишены ядовитых желез, а предположение, что на загрязненных челюстях этого хищника может быть трупный яд, якобы способный отравить при укусе человека, не имеет основания. Незаслуженная репутация ядовитого животного скорее всего возникла из-за того, что фалангу путали, да и сейчас путают, с другими ядовитыми пауками — тарантулом и каракуртом.
Фаланга смела, дерзка и храбро защищается, щелкая сильными челюстями о металл пинцета. Однажды крупная фаланга, несмотря на предосторожности, принятые против нее, успела ударить по пальцу острыми челюстями. Небольшая царапина вскоре зажила без каких-либо последствий.
Скорпионы на свет не шли, а если случайно во время ночного путешествия и попадали в полосу света, то останавливались и, поблескивая лакированным панцирем, ненадолго замирали в неподвижности.
И много различнейших обитателей пустыни появлялось на свет фонаря, обогащая наши коллекции. Нередко было так, что, собираясь перед сном почитать книгу, приходилось приниматься за ловлю ночных гостей.
Но однажды на свет фонаря прибежал небольшой зверек, величиной с крупную мышь, в бархатистой рыжеватой шубке из короткого меха, с коротким хвостиком, одинаково круглый как спереди, так и сзади, на маленьких ножках и с маленькими, как крошечные бисеринки, черными глазами, глубоко запрятанными в шерсти. Спереди у зверька торчали большие кривые зубы-резцы. В зверьке нетрудно было узнать жителя пустыни — слепушонку. Он прямо направился к фонарю, опрокинул его и наделал много хлопот. Почему этот исконно подземный житель оказался на поверхности? Видимо, иногда зверьки предпринимают ночные переселения, покидая старые места, почему-либо ставшие негодными.
Выехав из ущелья Тайгак, мы не узнали каменистой пустыни: всюду из-под ног с треском вырывались крупные кобылки. За каких-нибудь 10 дней, которые мы пробыли в ущелье, маленькие бескрылые личинки кобылок превратились в стройных, расцвеченных яркими цветами взрослых особей. С легким шорохом крыльев, вспыхивая алым огоньком, перелетает с места на место кобылка-гребневка. Охристо-желтая сверху, она внезапно преображается на лету, когда из-под невзрачных надкрылий показывается яркая вторая пара крыльев. Сверху на груди у этой кобылки большой, сжатый с боков листовидный киль, похожий на горб или гребень, от которого и произошло название, вспархивают затемненные пустынницы с ярко-черными и голубыми пятнами на крыльях, скальные пустынницы с черными и фиолетовыми перевязями крыльев. С громким потрескиванием взлетают в воздух самцы кобылки-мозера, с крыльями, окрашенными в нежно-лазурные тона. Совершив несколько сложных поворотов в воздухе, кобылка садится на землю и исчезает, совершенно сливаясь с окраской окружающих камешков. Мелькают большие с красными крыльями и широкой черной полосой перевязчатые пустынницы. Едва шуршит, вспыхивая нежными зеленовато-желтыми крыльями, горбатка пятнистая. А с маленького кустика солянки слетает, трепеща розовыми крыльями, саксауловая горбатка. Сядет горбатка на веточку солянки и скроется из глаз: до того похожа ее серая, в мелких крапинках одежда на веточку растения.
По расцветке крыльев кобылки легче распознают и находят друг друга. Яркий цвет, кроме того, сбивает с толку преследователя. Помчится какая-нибудь неопытная пичужка за ярким пятном крыльев летящей кобылки, и вот уже пора бы схватить ее, да спасающееся насекомое совершает несколько резких, зигзагообразных поворотов, садится на землю и становится сереньким и незаметным. Внезапное преображение приносит неизменный успех. Проверить это нетрудно на себе. Если с точностью до сантиметра не запомнить место, куда села кобылочка, на долю секунды отвести взгляд в сторону — насекомое бесследно исчезает. Приходится ощупывать руками землю, перебирая камешки, пока один из них внезапно не оживет и не выскочит из-под руки, сверкая расцвеченными крыльями.
Из ущелья дорога направилась прямо вниз к белевшей вдали реке и зеленым ее берегом. Только теперь было видно, насколько крута подгорная равнина, хотя и казалась почти горизонтальной, так как машина, несмотря на канавки, камни и выбоины, свободно катилась с выключенным мотором.
Широкая полоса пустыни между горами Чулак и рекой Или представляет собой типичную подгорную равнину, образовавшуюся от постепенного разрушения гор и выноса продуктов этого разрушения водой и ветром.
В долине реки Или властвуют два ветра: верхний, дующий по течению реки с востока на запад, и нижний, дующий против течения с запада на восток. Первый ветер, сухой и жаркий, приходит из Центральной Азии, далекой пустыни Гоби, приносит тонкую дымку лёссовой пыли, в которой тонут очертания горизонта. Второй ветер, более прохладный и влажный, приходит через Европу из омывающих ее морей. Когда дует этот ветер, воздух становится чище и прозрачнее, изредка выпадают осадки. Только летом ни один из ветров не способен донести до пустыни влагу, и дожди в это время необыкновенно редки.
Незаметно машина спустилась в пойму реки, в лицо ударил своеобразный запах буйной зеленой растительности водного простора и солончаков.
Два берега реки Или — два разных мира. Правый берег высокий. Тут на голой земле, покрытой черным щебнем, на некотором расстоянии друг от друга растут маленькие солянки, шныряют такырные круглоголовки, из-под ног во все стороны разлетаются кобылки с цветистыми крыльями, да вдали пронесется стадо джейранов, вздымая облачко пыли. Зной, нигде нет тени, тишина, прерываемая треском кобылок да посвистом большой песчанки.
Левый берег низкий, зеленый, с высокими тростниковыми зарослями, такими, что скрывают с головой всадника; с тихими развесистыми ивами, серебристолистным лохом и многими другими разнообразными растениями. Здесь вечерами кричат ярко расцвеченные фазаны, тревожно рявкают косули, зашумит в тростниках испуганное стадо диких кабанов.
Так и существуют один против другого два разных берега — два разных мира, разделенных рекой. Но случается, что река обходит стороной часть левого берега, и он оказывается прижатым к правому, пустынному. Тогда получается то, что здесь называют забокой.
Дорога по забоке идет через ослепительно белые и пухлые солончаки. Местами в углублениях выступает темно-коричневая вода и, подсыхая с краев, осаждается, как мороз на окнах, длинными, ветвистыми и причудливыми кристаллами. На белой поверхности засоленной почвы зеленеют солянки. На дорогу свисают сине-зеленые ветви тамарисков с нежными, розовыми кистями цветов. Напуганный звуком мотора, из-под куста срывается маленький серый заяц, свесив набок уши, отбегает в сторону и весь на виду останавливается, с любопытством оглядывая машину. Откуда-то рядом с ним появляется второй, а в стороне уже третий заяц бежит неторопливым поскоком.
Заяц-песчаник значительно уступает по размерам зайцу-беляку, обитателю более северных широт. Иногда заяц-песчаник бывает очень многочисленным и, возможно поэтому, как это бывает с каким-либо животным, когда оно становится многочисленным, не труслив.
Едва остановилась машина, как до слуха донеслось знакомое пение кукушки. И так странен был этот звук здесь, на виду суровых гор Чулак и опаленных зноем пустынных берегов реки. На тамариске распевает овсянка, из тростников раздается квакающая песня серенькой камышевки, на сухой вершине дерева, раскачивая длинным хвостом, скрипит сорока, и вот уже над рекой потянулась стайка уток, сделала плавный круг и рассеялась на зеркальной поверхности воды.
Дорога пересекает забоку, и у самого ее конца, там, где она поворачивает снова в пустыню, — широкая старица с пологими песчаными отмелями, высоким обрывистым берегом и застывшей водой. Густая роща тамарисков, тенистая и прохладная, подступила к самому берегу.
Высокая трава окружает наш бивак на берегу старицы. Странно видеть этот волнующийся от ветра простор зелени после горячего и черного щебня каменистой пустыни.
К вечеру поверхность старицы, как зеркало, отражает пылающий закат и сиренево-лиловые вершины гор Чулак. Всплеснет рыбка, пойдут во все стороны круги, шевельнутся отраженные горы, закивают вершины и снова замрут неподвижно. Раздается угрюмый крик выпи… Из густой травы забоки выбираются маленькие лягушата и отправляются на ночную охоту в пустыню.
На дальних островах стали перекликаться петухи-фазаны, созывая на ночлег осторожных сереньких курочек в самые непролазные колючие заросли, глухомань, куда не пробраться бесшумно дикому коту, лисе или человеку. Еще больше темнеет, и, заглушая песни сверчков, доносящиеся из пустыни, медленно нарастает тонкий звон комаров. Они толкутся в воздухе, гудят и беснуются у пологов не в силах проникнуть к спящему человеку. Тянет холодком и сыростью. Издалека доносятся всплески воды, слышны неясные шорохи, тихие шаги животных.
После восхода солнца, едва только комары спрятались в тенистые уголки, внезапно послышался отдаленный гул. Казалось, будто шел большой пароход или река вышла из берегов и побежала по земле шумными струйками. Вскоре гул стал явственнее и ближе, потом закачались деревья, пригнулась трава, зашелестел высокий тростник, и все пришло в суматошное движение вместе с тучей несущегося по воздуху песка. По поверхности воды старицы побежали волны и стали глухо ударять о берег.
К счастью, в пустыне, куда мы поспешили выбраться, ветер был значительно слабее и не было песка, так больно бьющего по лицу. Вскоре дорога повернула в нужном нам направлении к ущелью, почувствовался заметный подъем по сильно каменистой дороге.
С каждой минутой приближались горы, появилась обычная широкая долинка, по которой бежал ручеек, но входа в ущелье не было видно. Внезапно горы расступились, и две скалы красного цвета открыли узкий проход. Таким было начало ущелья. Оно называлось Кызыл-Аус — «Красный рот». В этом месте красные скалы действительно были подобны громадному зубастому рту.
Здесь совсем не ощущался ветер. Лишь редкие его порывы долетали в ущелье и свистели в камнях. Зато далеко внизу, закрывая реку, струились узкой полосой потоки песчаной бури.
Ущелье Кызыл-Аус по сравнению с другими оказалось самым многоводным, и ручей местами было даже трудно перейти, не замочив ноги. Иногда он, падая с небольшой высоты, образовывал что-то подобное водопаду. Ручей был окаймлен буйной зеленой растительностью. Высокие травы подступали к самому берегу, над водой склонялись ветви раскидистых ив. Немного поодаль росли боярка, железное дерево, значительно реже дикие яблоньки. Местами высокие кустарники хвойника или эфедры образовали труднопроходимые заросли. Колючий шиповник цеплялся за одежду. На нем зрели большие продолговатые красные плоды, а в тени чернели ягоды ежевики. Громко щелкали соловьи; летали, сверкая ярким оперением, сизоворонки; в густых зарослях шмыгали славки. В воздухе реяли стрекозы, порхали крупные желтые махаоны, жужжало множество разнообразных насекомых. У самого берега медленно ползали черные слизни и, встречаясь друг с другом, долго шевелили рожками. Здесь был чудесный оазис среди громадных скалистых пустынных гор, опаленных сухим зноем.
Наскальных рисунков здесь оказалось мало.
Недалеко от начала ущелья у самой тропинки на большом камне высечен рисунок охоты на козлов. Ниже этого рисунка изображен караван верблюдов.
В километре от начала ущелья от тропинки направо и налево отходят ответвления. Левая тропинка ведет через высокие, слегка сглаженные горы мимо громадных черных скал. Здесь на отдельно лежащем камне высечен в натуральную величину простой охотничий лук со стрелой. С другой стороны тропинки изображен охотник, поразивший стрелой сразу двух козлов, потом какой-то странный знак и олень. Неужели тропинка так стара и по ней много веков назад уже ходили охотники с луками?
Внезапно за поворотом открывается внизу ущелье с журчащим ручьем, тростниками, небольшими деревьями и полуразрушенной избушкой, сложенной из камней. Кверху ущелье просторнее, и горы расступились, образовав небольшую долину; внизу видны узкие проходы между скал. Но сколько здесь наскальных рисунков! Архары с завитками рогов, охотник, стреляющий на бегу в тэков из большого боевого сложного лука монгольского типа. Нарисована характерная с горбатым носом сайга с валиками на рогах, бегущий кулан, еще какие-то странные знаки и уже встречавшийся ранее родовой знак — тамга. Олень отдыхает с маленьким олененком, конный всадник ведет на поводу завьюченного верблюда, тут же бежит непременный спутник человека — собака. Между горбами верблюда перекинуты большие переметные сумы: система вьюка явно примитивная и ныне нигде не применяется. По этой детали можно судить, что рисунок относится к тому времени, когда верблюд только начал приручаться человеком.
Очень своеобразно большое изображение козла с маленьким человеком, едущим на нем. Толстые контурные линии, традиционные треугольники, не заполненные выбивкой, характерны для искусства скифов. Такого же типа и другое изображение козла.
Вскоре ручей исчезает под камнями, внезапно узкий скалистый коридор расступается в стороны, и открывается широкий горизонт пустыни. Здесь, у входа в ущелье, на больших камнях особенно много рисунков. Как искусно высечена фигура архара! Насколько верны, смелы и реалистичны линии бегущего животного! Рисунок около метра в длину и, видимо, отнял много времени у талантливого художника. Тут же, на этом камне, нанесенные в различное время (быть может, отделяемое между собой столетиями) изображения горных баранов и козлов, бегущего человека и типичная подбоченившаяся фигурка человека в обрядовой одежде для охоты. Рядом еще целая группа таких же фигурок с двумя козлами. Завершает многочисленные рисунки изображение двух музыкантов с инструментами, напоминающими современную домбру.
Правая тропинка далеко ведет из ущелья Кызыл-Аус — на высокий перевал, проходит через небольшие распадки, еще выше забирается, пока наконец путнику внезапно не открывается угрюмое ущелье с крутыми острыми скалами, черными каменистыми осыпями. Скатившись сверху, лежат в хаотическом беспорядке, перегораживая ущелье, громадные остроугольные камни величиной с двух-трехэтажные дома.
В ущелье одни голые камни и не видно растительности. Но внизу за поворотом показывается пятно сочной зелени, едва слышно журчит маленький ручеек и большим черным пятном зияет пещера, а на ближайшей вершине подобно изваянию из камня застыла фигура рогатого тэка. В бинокль хорошо различимо его стройное мускулистое тело, большие немигающие глаза, мощные рога, закинутые на спину. Отдыхая сидя на камне, более получаса разглядываю красавца тэка, и за это время он не шевельнул ни одним мускулом, не вздрогнул и не двинул ушами.