Неплохо бы взглянуть и на свою статью, которую прочел Алексей Иванович в местной газете. Вот она…
«После узкого Кокпекского ущелья, на 180-м километре от Алма-Аты дорога выходит на обширную Сюгатинскую равнину, отороченную сиреневыми горами, и, будто протянутая по ниточке, пересекает ее. Все ближе горы Турайгыр. Где-то там перевал. Через него должен пройти наш путь. Жаркое солнце пустыни склонилось к горизонту, тени ложатся на горы, открывая множество ущелий и распадков. Вот и начало перевала. Пора искать место для бивака, и не свернуть ли нам для этого влево по едва заметной дороге?
Машина мчится рядом с горами с холма на холм, а они все меньше, ниже и вот кончились. Дорога резко поворачивает к югу, и вдруг на горизонте открывается далекий синий хребет Кетмень с темными пятнами еловых лесов; перед ним в огромной и продолговатой чаше бесконечные желтые холмы и странные, изрезанные красные скалы, будто древний, давно разрушенный город. А вокруг голая, каменистая пустыня, безжизненная, дикая, обширная. Изредка мелькнет перед машиной стремительная ящерица, возле норы привстанет большая песчанка и потом, взмахнув длинным хвостом, бросится в свое убежище.
Дороги уже нет. Она исчезла, не оставив следов. Несколько минут пути по пустыне, и мы на краю глубокой пропасти с черными провалами, а над ней нависшие причудливые красные скалы.
В этом месте земля будто раскололась, обнажив глубокую трещину. За многие тысячелетия ее проточили весенние талые воды и ливневые потоки.
Тишина, полное безлюдье на многие десятки километров, обширный простор замершей пустыни, и вот этот таинственный глухой каньон. Какое интересное место!
Солнце скрылось за хребет Турайгыр, и на пустыню стали быстро опускаться сумерки. Прилетела стайка стрижей и с тонким визгом стала носиться над пропастью. Потом в воздухе неслышно заскользили летучие мыши. Повеяло приятной ночной прохладой. Взошла луна и осветила пустыню, а темная, бездонная пропасть стала еще чернее и таинственнее. Оттуда из глубокой темноты доносились странные крики филина.
Рано утром мы на ногах и готовы начать путешествие. Но как спуститься вниз? Всюду головокружительные обрывы. Наконец место спуска найдено. Вот и дно каньона. Теперь далеко вверху на его краю темной точкой видна наша машина. А вокруг причудливые нагромождения красных гор, изрезанные глубокими расщелинами с пещерами, гротами, тенистыми нишами. И всюду чудятся застывшие изваяния: то фигура задумавшегося человека, то чудовище с распростертыми корежистыми лапами, то громадный зверь с нелепой головой на длинной шее. А сколько лиц! Вот старуха с длинными космами седых волос, а вот голова девушки с изящной прической. Один колосс стоит на тонкой ноге — чудо случайностей уравновесило тысячи тонн на крохотной опоре. Но больше всего скал, похожих на здания, замки, бастионы, старинные крепости подавляющие своими размерами, причудливой „архитектурой“. Невольно возникает ощущение, будто идешь по улице громадного вымершего города и чувствуешь от этого себя среди домов-исполинов маленьким, потерявшимся. Действительно, город вымерших чудовищ! И весь каньон, такой древний и мрачный, нам кажется обиталищем существ, давно покинувших нашу планету.
Тихо. Только издалека доносится неясный гул. То ли ветер свистит в причудливых горах, то ли что другое.
Кое-где от норы к норе перебегают песчанки. Плавно кружит в небе коршун. Увидел песчанку — упал вниз, но промахнулся. Перепуганный зверек пулей влетает в нору, выбросив позади себя струйку красного песка.
На дне каньона редкие кустики желтой акации — караганы, курчавки, кустики солянок на круглом, как шар, деревянистом стволе. Но вот появляются деревца саксаула. Они все чаще и чаще.
Раздается шорох, и на скалах один за другим целой гурьбой появляются горные куропатки-кеклики. Многочисленный выводок не спеша и степенно ведет мать. Все выше и выше карабкаются на скалы птицы, поглядывая на нас черными глазами. Металлическим криком созывает потомство мать.
Едва исчезают кеклики, как над каньоном разносится четкий и хриплый свист, катятся вниз с горы камешки, а вверху легко и плавно проносятся два горных козла. Добежали до высокой скалы, остановились, замерли на мгновение, как изваяния, и исчезли.
А потом из-под кустов выскакивают два зайца-песчаника и неторопливо отбегают в стороны. И еще появляются никем не пуганные зайцы.
Солнце поднимается над каньоном все выше и выше.
Теперь здесь будто два мира с двумя климатами: в одном — в тени ниш и отвесных скал — прохладно, влажно, в другом — на солнце — жарко и сухо, как в пустыне.
А гул все ближе и явственнее. И вот внезапно за поворотом открывается маленький лесок, отороченный крутыми скалами, и за ним в черных обрывистых утесах бежит горная река. Это Чарын! Она начинается где-то далеко в Киргизии в хребтах, окружающих высокогорное озеро Иссык-Куль, пробегает свой путь в глухих обрывах по пустыням и впадает в реку Или.
Развесистые лавролистные тополя, саксаул, тамариск, тростники, карагана создают ощущение нетронутого и заброшенного уголка. А река! Она доносит сюда прохладу горных высот, и как приятно веет от нее свежестью!
Дальше нет пути: река в обрывистых скалах. Нехотя мы возвращаемся на бивак и потом долго вспоминаем и обширную пустыню в сиреневых горах, и глубокий каньон с фантастическими чудовищами и развалинами замков, и чудесный лесок на берегу горной реки. Какое замечательное место и как жаль, что о нем никто не знает!»
Газетная статья напоминала мне, что в ту поездку с гор Турайгыр, вблизи от моста через Чарын, я в бинокль увидел странные, сильно изрезанные, размытые глиняные горы. Издалека они казались очень красивыми, даже какими-то неземными. Для того чтобы к ним добраться, надо было проехать мост по шоссе к востоку и вскоре же в большом распадке свернуть с дороги вниз по направлению к реке. Интересно бы побывать на глиняных горах. Отсюда можно бы и начать путешествие.
Я спешу поделиться с Алексеем Ивановичем. Но в телефонной трубке слышу незнакомый голос.
— Алексея Ивановича только что увезли в больницу. У него приступ аппендицита. Он просил передать, что вышел надолго из строя, очень сожалеет…
Путешествие началось с неприятности. Хотя, быть может, наоборот? Что бы произошло, если бы приступ наступил в пути? Что делать? В голове проносятся сразу несколько предположений. Отложить поездку. Ждать удобного случая. Но на сколько времени? Не лучше ли, отбросив сомнения, направиться в путь в неведомую страну? К тому же так хочется узнать поближе природу каньонов Чарына.
Если отложить путешествие, что делать с отпуском? Не сидеть же в городе! Может быть, найти другого попутчика? Но кого? И сколько времени отнимет подготовка его к путешествию?
Проще отправиться одному. Будет тяжело. Впрочем, как одному?! Со мной Зорька! И я решительно взваливаю на плечи рюкзак, в одну руку беру палочку с прочным железным наконечником, в другую — поводок с собакой и отправляюсь на автобусную станцию…
Медленно тянется время в душном автобусе. Бесконечно долго мелькают одно за другим селения. Справа высокий хребет Заилийского Алатау. Постепенно он становится все ниже и ниже. Вот будто кончились селения и машина вырвалась на простор солончаковой пустыни, поросшей солянками, тамарисками, крупным ковылем и чием. Крутой поворот — и мы в большом селе Чилик. За ним пустынные горы, узкое Кокпекское ущелье — все знакомые места. Потом Сюгатинская равнина. Ближе и ближе горы Турайгыр. Вот слева и незаметный поворот, по которому я как-то впервые добрался до каньона Чарына. Асфальтовая дорога вьется вверх, преодолевая крутые подъемы. Наконец мы на перевале. Впереди открывается новая долина, а на горизонте в синей дымке хребет Кетмень с темно-фиолетовым пояском еловых лесов. Посредине обширной долины виднеется темно-коричневая полоска. Это каньоны, прорезанные рекой Чарын. Машина быстро и бесшумно скользит с перевала. В окна врывается свежий душистый ветер. Внезапно открывается бурная река Чарын, большой железный мост через нее и возле него крохотный поселочек. Еще подъем, поворот дороги налево. Теперь не зевать. Где-то здесь среди холмов большой пологий распадок, ведущий к глиняным горам.
Солнце уже коснулось горизонта, и в ложбины легли глубокие тени. Вот он, наверное, этот самый распадок. Я прошу остановить автобус и с удовольствием выбираюсь из машины. На меня с недоумением поглядывают пассажиры. Куда в таком безлюдном месте отправился пожилой человек с большим рюкзаком и собакой? Если охотиться, то где же ружье? Если рыбачить, то зачем ему собака и такой большой рюкзак?
Автобус скрылся за горкой, и сразу стало тихо, необычно тихо, немного грустно и странно. Огляделся. Один. Поправил на плечах рюкзак, оперся на палку, позвал собаку. Вокруг все поросло сизой, пахучей полынкой, и аромат ее, такой знакомый, приятный и густой, казалось, беспредельно царил в воздухе.
С каждой минутой темнеет. Из распадка виднелись далекие розовые снежные вершины Кетменя. Над зелеными холмами в ту сторону, куда лежал мой путь, сверкала яркая красная полоска. То были глиняные горы, окрашенные заходящими лучами солнца. Я не ошибся и правильно сошел с автобуса. По дну распадка шла неторная дорога. На ней не было видно никаких свежих следов. Петляя, она пересекала небольшое сухое русло, проделанное талыми весенними водами и летними дождевыми потоками. Кустики колючей караганы, сверкая желтыми цветками, теснились с обеих сторон сухого русла вперемежку с зарослями таволги.
Быстро темнело. Запели пустынные сверчки. В стороне от дороги между холмами мой первый бивак.
На землю постлал кусок брезента. На него положил одеяло. Сверху между кустиками таволги натянул полог. Сумерки все гуще. Тишина, темнота и одиночество окружают со всех сторон, и пустыня с округлыми холмами и черным звездным небом чудится бесконечным миром. Небо кажется таинственным. Может быть, потому, что мы плохо его знаем. Ум бессилен перед бесконечностью. Она пугает своим величием и подавляет воображение. Уж не безумна ли попытка познать весь этот великий мир крупицей своего ума? Все ставшее нам доступным — ничтожная частица мира, который мы видим глазами.
Иногда донесется шум мотора, далеко в лучах фар автомашины сверкнет полоска земли. Зорька не спит, прислушивается, смотрит по сторонам. Она подняла уши, и голова от этого кажется шире.
Хорошо бы поговорить. Тяжело, когда не с кем перемолвиться словом. И незаметно для себя начинаю разговаривать с собакой.
— Молодец, молодец, хорошая собака. Сторожи меня, а я буду спать. Завтра первый день пути, и неизвестно, что он нам принесет…
Мысли незаметно путаются, и я погружаюсь в глубокий сон.
Очень давно, много миллионов лет назад, в третичный период, когда на земле еще не было человека, здесь на месте обширной и жаркой пустыни шумело волнами большое озеро. Окруженное горами, оно постепенно разрушало их, отлагая на дне мощные слои светлой глины, перемешанной с мелким щебнем и галькой. Потом климат изменился, озеро исчезло, а дно его постепенно размыла вода, и получилась страна голых, безжизненных и очень странных глиняных гор.
Я смотрю в бинокль на глиняные горы, вижу многочисленные крутые овраги и узкие распадки и думаю, что в этом кусочке земли, расположенной по правому берегу среднего течения реки Чарын, царит своя особенная жизнь, дикая, древняя, как и сами глиняные горы.
На моем пути крутые овражки и валы намытой гальки, недавно нанесенной прошедшим дождевым потоком, заросли колючей караганы и густой таволги.
Наконец и первые глиняные откосы, ажурно изрезанные, громадные, обрывистые. Распадок все ýже и ýже, а горы выше и суровее. Мечутся от куста к кусту ящерицы. Не спеша, не обращая ни на кого внимания, ползают медлительные жуки-чернотелки. Как молния, проносится потревоженная змея-стрела. Среди редких кустиков по земле носятся неугомонные муравьи-бегунки. У каждого озабоченный вид: надо обыскать все закоулки, найти добычу для целой оравы голодных ртов. Тут же видны аккуратные воронки личинок муравьиного льва. Прожорливые хищники сидят в земле на дне своей ловушки, выставив наружу только острые, саблевидные челюсти. Им хватает добычи: среди муравьев немало неопытных, попадающих к ним.
Здесь очень много клещей гиаломма азиатика. Со всех сторон они быстро несутся ко мне на длинных полускрюченных ногах. Пользуясь удобным случаем, неплохо бы проверить, нападают ли муравьиные львы на этих кровопийц. Пока подсовываю их в западни хищников; к одной из них приближается бегунок, останавливается у самого ее края и, склонив голову набок, шевелит длинными усиками, будто осматривая ловушку. Нет ничего хорошего в ловушке, она пуста — и муравей убегает. Через несколько минут возле лунки снова появляется тот же самый мой знакомый бегунок. Я приметил его по маленькому пятнышку пыли на кончике брюшка. Какой любопытный!
Муравьиный лев не желает есть клеща. Он долго с ним возится, вертит в челюстях, то закопает в землю, то подбросит кверху. От этого вся лунка постепенно портится. Сейчас он, наверное, подденет клеща головой и выбросит наружу, как ненужную соринку. Но снова, уже третий раз, появляется бегунок с серым пятнышком, замирает на секунду, потом, будто оценив обстановку, прыгает вниз, прямо к хищнику, выхватывает клеща из его челюстей и мчится со всех ног к своему муравейнику.
Вот и муравейник, вот и его вход. Смелый бегунок скрывается под землей.
Неожиданное наблюдение меня озадачило. Бегунки не едят клещей. Но нужно проверить.
Я подбрасываю клещей к муравейнику. Нет, никому не нужна такая дрянь, все отказываются от приношения. Иногда кто-нибудь потрогает клеща, куснет слегка челюстями и бросит.