— Время пришло! Сосредоточься!
Свет померк в моих глазах. Последнее, что я почувствовал, была цепкая хватка этих двоих — они подхватили меня, не давая упасть. А я соскользнул на самое дно черного обморока.
Когда я очнулся, вокруг стояла глубокая ночь. Первым моим ощущением стало крайнее неудобство положения — я лежал, распростертый, на твердом холодном камне. Однако недовольство быстро уступило место потрясению — мои запястья и лодыжки оказались спутанными! Я — пленник! Но чей? И тут внезапно мне открылся весь ужас моего положения. Я припомнил долгий пусть через сумрачные леса в сопровождении странных спутников, заболоченное озеро, руины. А еще я вспомнил, как упал в обморок (во всяком случае, в тот миг казалось, что это именно обморок) на опушке леса. Совершив попытку оглядеться и обнаружив, что лежу навзничь на каменных плитах странного сооружения, увенчивавшего остров, я забился в путах. Видимо, мои спутники доставили меня сюда — но почему связанным?
Однако вскоре предательство Рено стало для меня очевидным — и какое это было предательство! Сначала послышались голоса — они приближались из-за кучи обваленного камня. Затем появились две фигуры, облаченные в просторные одеяния. Рено и Петерсон, конечно, кто это мог быть еще, — но закутанные в черные хламиды с капюшонами. И тут страшная мысль посетила меня: а ведь они собираются устроить здесь некий обряд — а я могу вполне оказаться необходимым для жуткой церемонии! Вот почему они заманили меня в эту дьявольскую поездку!
Рено подошел поближе и наклонился. В глазах полыхнули гнев и презрение, свойственные более выходцу из ада, нежели человеку:
— Ах-ах-ах, мой любопытный друг! Вот к чему приводят шалости в библиотеке и привычка совать нос куда не следует!
— Отпустите меня немедленно! — заорал я — по правде говоря, вкладывая в крик всю еще остававшуюся в душе отвагу. — Что все это значит?
— Это значит, что вас принесут в жертву Тем, кто Ждет!
— Да вы никак совсем рехнулись? Вы что, собираетесь и впрямь принести меня в жертву во время идиотского обряда? Вы что, убить меня хотите?
— О, ни в коем случае! На наших руках не будет крови! Вы покинете этот остров живым…
— Тогда какого…
— Однако в мире живых больше не появитесь!
— Да что за чушь!
— О, вы все увидите своими глазами! — рявкнул Рено, трясясь от гнева. — Мы есть посланы Величайшим из Ирема открыть Врата Великим Древним! Звезды снова встали правильно! Сегодня мы объявим Великому Ктулху, что Ему пора приготовиться. О, Они совсем скоро выйдут на бой, сразятся с Теми, кто обитает на Бетельгейзе, и… Впрочем, довольно слов. Моног, зажигай огни!
Человек, некогда представившийся мне Петерсоном, с помощью длинного факела принялся поджигать кучи сухого хвороста на вершинах опоясывающих площадку колонн.
— А ты, — обратился ко мне Рено, — станешь живой приманкой для Великого Ктулху — ибо так написано в Древних Книгах.
Петерсон — или Моног? — уже закончил заниматься своим делом. Они на пару с Рено подняли меня и грубо вскинули, как и раньше, связанным, на высокую кучу битого камня.
Монотонная песня лягушек, все это время нездешним образом вторившая жутким словам моего пленителя, вдруг стократно усилилась, громко звуча в ночной тишине лесов. А подо мной Рено с Петерсоном, склонившись над каменными плитами, чертили мелом непонятные диаграммы, старательно перерисовывая с зажатых в руках бумажек (несомненно, то были чертежи, снятые со страниц «Некрономикона» и других подобных книг). Затем Рено завел жуткий напев, а Петерсон съежился в тени каменного выступа. Интересно, что эти двое сумасшедших предпримут, обнаружив, что их идиотское мельтешение не приносит видимых результатов? Однако через мгновение подобные мысли улетучились из моей головы, и на их месте водворился кромешный ужас!
Ибо нечто — несомненно! — происходило, причем не только подо мной, но и вокруг: на озере, за каменной оградой, и это нечто словно бы повиновалось бессмысленному бормотанию моего пленителя. Самый окружающий пейзаж неуловимо изменился в бледном свете убывающей луны, горизонт заволокла дымка, очертания поплыли, и твердый камень пошел волной, теряя форму. Воды озера пришли в движение — при полном, совершеннейшем безветрии! Со всех, буквально со всех сторон, через парапет плескали и переливались высокие волны, угрожая залить судорожно дергавшееся под невидимым бризом пламя. С волнами пришел запах — да такой, словно вокруг сгнили все мыслимые рыбы и моллюски. Меня едва не стошнило. И тут поднялся странный ветер — он стонал, посвистывал в обрушенных камнях, а немолчный хор лягушек перекрывал звучный голос Рено, выводящий некое первобытное, жуткое заклинание:
— Иа! Иа! Н’гах-хах! Н’йах ахахах! Ктулху фтагн! Фн’глуи вулгмм Р’льех! Аи! Н’гаии! Итаква вульгмм! Н’гаага — ааа-ф-тагн! Иа! Ктулху!
В пляшущем свете огромных факелов в ночном небе высветилась тонкая, дрожащая линия. Я весь дрожал от ужаса. Затем небеса расчертила еще одна, и еще! В довершение всего над нами прокатился низкий, сотрясающий небо и землю гром. Рено продолжал выкрикивать заклинания, лягушки заквакали с удвоенной силой — и тут горизонт осветился зеленоватыми сполохами. Над озером ударил порыв ледяного ветра, тут же сменившийся легким тепловатым сквозняком, несущим отвратительные миазмы гниющей плоти, затем послышалось нечто вроде бульканья, и из темных вод озера выметнулась огромная тень и зависла непосредственно над нашими головами! Зависла сама по себе, ни на что не опираясь и не пользуясь никакими приспособлениями для левитации! На этом сознание милосердно покинуло меня.
Когда я пришел в себя (видимо, забытье продлилось не более мгновения), Чудище оставалось на прежнем месте. О, если бы мое перо могло бы передать ужас, внушаемый его обликом! Чуждое нашей реальности, пришедшее из других измерений Вселенной существо меняло очертания, представляясь то огромным, зеленым, чудовищных размеров осьминогом со множеством щупалец, то кипящей, клубящейся, текущей сразу во все стороны массой протоплазмы. Чудище не могло удержать единый облик, однако в каждой из личин отовсюду открывались маленькие злобные глазки и разевалась подобная черному провалу глотка, откуда неслось несмысленное, похожее на бормотание идиота завывание, настолько низкое и басовитое, что воспринималось скорее как вибрация, а не как достигающий обычного слуха звук.
Великий Ктулху! Верховный Жрец Древних! Призванный из своего склепа в Рльехе, перенесенный сюда Итаквой, Шагающим по Ветрам, призванный злым колдуном, захватившим меня в плен! О великий Бог! Я уверовал! Я — видел! Видел своими глазами! Видел — но умереть не мог. Я даже сознание не мог потерять. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, мои руки дрожат при одном воспоминании — каково же мне пришлось тогда, когда я лежал, распростертый и беспомощный, подобно беспомощной добыче в когтях исчадия ада!
У подножия камня, на котором лежал я, стоял Рено и беседовал с Ним на том же нечестивом отвратительном языке, что использовался в песнопении (я узнал его — это был тот же самый язык, на котором они с Петерсоном переговаривались в машине). До моего слуха доносились некоторые имена — Азатот, Бетельгейзе, Рльех, Плеяды, а также имена каких-то чудищ. Беседа длилась, и Ктулху явно остался доволен ее ходом — Его и без того огромное тело увеличилось, нависнув теперь надо всей поверхностью озера, а потом Он выдохнул несколько жутких, шепелявых звуков — и они напугали меня до полусмерти, а ведь в тот момент я бы мог поклясться, что большего ужаса человеку испытать не суждено.
И вдруг чудовищный диалог прервался. Рено опустился на колени перед Чудищем и протянул руку к куче обломков, на которой лежал я — беспомощный и связанный. Оно потянулось ко мне чем-то вроде щупальца или даже хобота — его мягкий кончик ощупывал поверхности, придвигаясь все ближе. Прямо надо мной широко распахнулась глубокая темная глотка — я так и не сумел даже в мыслях назвать ее ртом, хотя оттуда и доносились похожие на речь звуки — и внутри ее открылась взгляду внутренняя полость, огромная и словно бы иссеченная красными полосами. И тут бы настал мне жуткий конец, столь далекий по своей природе от милосердной и быстрой смерти, насколько это возможно — но в дело вмешалось нечто, послужившее причиной моего нежданного спасения.
Точнее, не нечто, а кто-то! А именно — Билл Трейси! Этот мужественный молодой человек вскочил на вершину жертвенного холма с противоположной от Рено стороны. Лицо его искажал болезненный ужас, и тем не менее юноша бросился ко мне и в мгновение ока перерезал путы заранее приготовленным ножом. Я тут же вспрыгнул на ноги, а Билл протянул руку к чудовищному выросту уже почти добравшемуся до нас! Щупальце отдернулось, и нависшая над островом туша неуклюже заколыхалась, пытаясь отодвинуться.
— Бежим! — крикнул Трейси. — Вплавь через озеро! Потом к машине!
И мы бросились прочь, в два прыжка преодолев разъехавшиеся от старости плиты каменной площадки, и кинулись в стоячие воды озера. За нашими спинами раздался умоляющий голос Рено — видимо, тот пытался в чем-то убедить Ктулху. Мы с отчаянной скоростью плыли к берегу, но тут послышался звук погони. Рено с Петерсоном подтащили к берегу крохотную лодчонку и сноровисто погребли вслед за нами! А над головами плыла в ночном небе чудовищная туша Ктулху, полосующего воздух тысячью отвратительных щупалец! Но, к счастью, мы с Трейси были хорошими пловцами, к тому же неожиданное вмешательство Билла дало нам хорошую фору, на некоторое время обескуражив преследователей.
Выбравшись на берег, мы со всех ног побежали в лес — там уже стояла непроницаемая, чернильная тьма. За спинами не смолкали вопли и свирепые завывания Ктулху — чудище явно присоединилось к погоне. Подгоняемые отвратительными криками, мы прибавили ходу — надо сказать, из последних сил.
— Мы должны разделиться! — прохрипел Билл. — Они знают эти леса как свои пять пальцев! Я — туда, но если не выберусь, помни — в полицию не ходи! Бесполезно! Иди к профессору Стернсу!
Быстро проговорив все это, он бросился влево с намерением пересечь полянку, которую я пытался обежать по краю. Как только он выскочил на ее середину, из пущи показались Рено с Петерсоном. А над ними, поверх вершин деревьев, весьма быстро надвигался Ктулху. Рено, с невероятной для человека скоростью, бросился к Трейси и попытался ухватить того за одежду, однако мой друг снова выбросил вперед правую руку — я успел заметить, как в ней что-то ярко сверкнуло. Увидев этот блеск, наш преследователь рухнул на землю. Однако, падая, он успел вцепиться в колени Трейси. Тот, отчаянно пытаясь высвободиться, не сумел устоять на ногах и рухнул плашмя. Они покатились по траве, Рено приподнялся, вытянув одну руку в сторону Билла, а другую — словно призывая на помощь — к небу, в котором висела, мерзко колышась, чудовищная туша. Колдун выкрикнул какой-то приказ, и Тварь немедленно выстрелила сотней извивающихся щупалец, мгновенно опутавших моего спасителя отвратительным коконом. Ктулху потащил его к ротовому отверстию, а Трейси извивался и отчаянно кричал.
Заледенев от страха, я все же нашел в себе силы продолжить бег сквозь цепляющийся за одежду подлесок — прочь, прочь из этих заколдованных лесов! Дорога к шоссе показалась мне бесконечной, однако вскоре деревья расступились, и я выбежал из леса — как оказалось, всего в четверти мили от места, где мы оставили машину. Авто Трейси стояло рядом с машиной Рено — похоже, мой бедный друг что-то заподозрил и проследил путь чернокнижников, а потом заблудился в чаще и успел лишь к развязке. Трейси спас мою жизнь — и пожертвовал ради этого своей.
Слова благодарственной молитвы сорвались с моих губ, когда я увидел ключи в зажигании. Через мгновение я на полной скорости гнал по пустынному шоссе — прочь, прочь от жуткого озера, от страшного леса! Неудивительно, что в полной темноте я потерял ориентиры, однако утро застало меня подъезжающим к Аркхэму. Что там говорил мой бедный друг? «Иди к профессору Стернсу…» Заглянув в справочник, любезно предоставленный мне хозяином небольшой кондитерской, я тут же нашел его адрес. На выходе из магазинчика мне попался на глаза броский заголовок дешевой астрологической газетенки: «Звезды сулят нам Необычайные и Зловещие события!»
Я медленно ехал по тенистым, усаженным деревьями улицам респектабельного пригорода, и яркое утреннее солнце слепило меня. У медленно приходящего в упадок викторианского особняка я остановил машину — это был тот самый дом, его номер накрепко врезался мне в память. Однако память хранила и другие воспоминания — гораздо более мучительные, к тому же меня глодала совесть, и, по правде говоря, я еле стоял на ногах от усталости и потрясения. Дрожа от страха и терзаясь горем невозвратимой потери, я взялся за дверной молоток и постучал в дверь со старинной табличкой, на которой читалось: «Профессор Арлин Стернс, доктор наук».
Пожилой джентльмен с добрым лицом и седой бородкой открыл дверь и в ответ на мои торопливые вопросы представился профессором Стернсом. Услышав мое имя, он заметно побледнел, но тем не менее учтиво пригласил меня войти.
— Что вам известно о Билле Трейси? — набросился я с вопросами на хозяина дома. — А также обо мне? Что вообще происходит…
— Я лишь знаю, — с видимым усилием выговорил мой собеседник, — что этим утром ко мне наведался юноша и сообщил, что, похоже, двое студентов занимаются кое-чем весьма предосудительным. А также сказал, что его друг, то есть вы, оказались вовлечены в их делишки против воли. Я присоветовал ему внимательно следить за вами, а также снабдил неким браслетом — тот долженствовал защитить мистера Трейси. А что случилось?
Я рассказал профессору все, не утаив ни одной детали. В конце мой голос едва не сорвался на крик — воспоминания о беге через густой лес и сумасшедшей гонке по пустому шоссе оказались для меня непосильным грузом. Слушая мою сбивчивую речь, ученый муж задумчиво поглаживал седую бородку. Однако когда я рассказал о страшной судьбе, что постигла бедного Трейси, он резко поднялся на ноги и пробормотал:
— А ведь я говорил, я предупреждал: серый камень Мнара не способен остановить Древнего…
— Вы что, верите мне? — пробормотал я. — Мне и самому трудно поверить, что все это случилось со мной взаправду…
— Увы, да, — вздохнул профессор Стернс. — Прежде чем уйти на покой в качестве профессора антропологии в Университете Мискатоника, я кое с кем повстречался — и эта встреча — не сомневайтесь, весьма неприятная! — развеяла все мои сомнения… Однако сейчас не об этом. Ежели вы желаете знать, что происходит на самом деле, извольте, — тут его лицо собралось горестными морщинками. — Миру, который мы знаем, грозит нешуточная опасность. Он может погибнуть, сгореть дотла в битве между сущностями из других измерений, сущностями, настолько далекими от человеческого понимания, насколько это возможно. Уничтожение нашего мира есть цель и смысл всех религий и культов — правда, они тщательно скрывают это под покровом мистицизма, занавешивают умными словесами и заговаривают зубы верующим. Более откровенно говорят об этом страшные книги, которые нынче хранятся лишь в отдельных библиотеках и частных собраниях в виде редких изданий и фрагментов рукописей.
Он развернулся:
— Но что же я заставляю вас ждать… Пройдемте ко мне в кабинет!
И профессор провел меня по темному, узкому коридору в большую комнату со множеством стеллажей, в которых, помимо книг, хранилась всякая всячина, коя непременно накапливается в библиотеке ученого после плодотворной и длительной академической карьеры. С очень серьезным видом профессор подошел к письменному столу, отпер один из нижних выдвижных ящиков и извлек оттуда небольшую рукопись размера ин-фолио. Пригласив меня усесться в кресло напротив, он поведал мне следующее: