— Педро, я такого ночью насмотрелся, что готов, черт побери, поверить во что угодно. Хоть в черта в ступе. Давай, рассказывай.
— Ну что ж. Слушай. Давным-давно вселенную сотрясали битвы между двумя видами весьма могущественных существ. Одни из них могут приблизительно считаться более или менее благими. А вот другие — те совершенно очевидно стоят на стороне зла. Так вот, грубо говоря, этих плохих хорошие победили и заперли. Или отправили в изгнание. Однако Великие Старшие уже очень долго не показывались, и узы, наложенные на злых тварей, ослабли. Некоторые говорят, что это предвестие их скорого возвращения. Этим существам необходима помощь людей и… нелюдей. Прислужники изо всех сил стараются вернуть их в нашу реальность и разными способами ослабить наложенные на них оковы.
У меня есть основания предполагать, что тебе не просто так предложили въехать в дом де Лимы именно сейчас. Таким образом тебя сделали частью обширного заговора, направленного на возвращение в мир одного из самых чудовищных Древних. Вот почему я отсоветовал тебе искать защиты у полиции. Подобные дела наши суды не рассматривают. Они вообще находятся за пределами действия любых законов природы.
— Я понял. Слушай, нет, правда, я тебе верю. Скажи мне только одно. А ты-то как про все это узнал?!
— Об этом рассказывается в запретных и надежно спрятанных книгах. Таких, как «De vernis mysteriis» Людвига Принна и в гораздо более ужасном «Некрономиконе» безумного араба Абдула Альхазреда.
Дейв вдруг просиял:
— Слушай! Выходит, эти сектанты на мысу… в общем, «именно сейчас» — это про них? Они за всем этим стоят?
Армендарис мрачно кивнул в ответ:
— Как бы то ни было, но у них получилось. Они сумели вызвать его из древней обители в великом Рьелеге. И я полагаю, что его появление и вызвало утечку нефти, с которой не могут справиться ваши инженеры. Хотя, по правде говоря, последствия этого дела пугают меня даже больше, чем сам факт вызова Древнего…
Но Дейв уже думал о своем и не слушал:
— Так вот что случилось с нашими водолазами! А мы-то думали, что во всем виноваты сильные донные течения… О Боже, Педро! Нужно оповестить военных!
И тут он осекся. Профессор молча покачал головой:
— Ты меня, верно, не слушал. Он не подвластен законам природы. Мы должны попытаться остановить это чудовище теми же способами, что призвали его в нашу реальность. Я уже получил всю необходимую информацию от коллег в Йеле и в Мискатонике. Надеюсь, этих знаний будет достаточно. Однако ты должен прежде рассказать мне все, что ты помнишь об этих странных ночных песнопениях…
Следующие несколько часов Дейв провел, пытаясь припомнить нездешние слова, необычного тембра фразы, которые будили его по ночам сразу после переезда в старый особняк. Педро применил гипноз, и под его воздействием Дейв с Джули быстро вспомнили большую часть того, что сумели расслышать. Когда профессор повторил им странные слова, Джейв вздрогнул. Такое впечатление, будто учишь язык, а потом с тобой заговаривает кто-то, для кого этот язык как родной.
— А когда ты хочешь… ну, в общем, сделать то, что ты хочешь? А, Педро?
— Как можно скорее. У нас мало времени. С каждой ночью сила заклинаний крепнет, и силы эти питают возродившееся зло. Мы должны попытаться разбить скрепы сегодня ночью. В противном случае, они сумеют их выковать.
Дейв выразительно посмотрел на телефон:
— Педро, я, конечно, в этих делах полный профан, но тебе не кажется, что нам следует позвать кого-то на помощь?
Армендарис задумался. А затем проговорил:
— Да. Но я все-таки полагаю, что ты имеешь в виду такую помощь, от которой произойдет больше вреда, чем пользы. Однако, по здравом размышлении, я должен признать, что эти сектанты могут быть вооружены не только заклинаниями. Что ж, у меня есть друг на здешней ракетной базе — майор Гомес. Он, конечно, не поверит, но приедет. Итак, решено. Все решится сегодня ночью.
Ветер, как назло, стих, и в тишине ночи скрип кожи и шарканье подошв по камням слышались излишне отчетливо. Дейв осторожно ступал по камню — впереди вытянулся скалистый мыс, замыкающий бухту Кабрильо с севера. И хотя рассветный туман еще не опустился, он чувствовал, что весь вымок. Слева и справа бесшумными силуэтами крались солдаты Гомеса — они выстраивались вдоль скал, чтобы отрезать сектантам возможные пути к отступлению. А неподалеку слышалось раздраженное ворчание майора — тот весьма нелестно отзывался обо всем происходящем, и даже ясно видимое пламя костра на конце мыса, выдававшее присутствие врага, не заставило его понизить голос.
— Черт! Мы выглядим полными идиотами! Педро, за мной, конечно, был должок, но ты псих, я тебе точно говорю! Это что, черт побери, такое? Концерт живой музыки, а? Учти — если ты мне лапши на уши навешал, я не знаю, что с тобой сделаю… Да надо мной вся база будет смеяться!
— Я очень надеюсь, — тихо, но очень внятно ответил Армендарис, — что это будет единственным неприятным последствием нашей экспедиции.
Гомес свирепо засопел, но ничего не сказал. К тому же они уже подошли настолько близко, что не помешало бы принять меры предосторожности. Заползающее против воли в уши пение сектантов слышалось все отчетливее. В нем чувствовалось что-то глубоко неправильное, некое вывернутое наизнанку сладострастие, граничащее с отвращением. Дейв заметил, что даже майор поддался гипнозу жутковатого хора на конце мыса — он принялся покачиваться в ритм. Только профессор сохранял полное хладнокровие.
— Дэвид, это те же самые слова, что ты слышал по ночам? По крайней мере, те же самые, что вы с Джули вспомнили этим вечером?
Дейв молча кивнул — он вдруг понял, что не в силах раскрыть рот. Зловещее завывание, то громкое, то падающее до тихого страшного шепота, приковывало к себе все его внимание. На голой скальной площадке под ними раскачивались в танце сектанты — дергаясь и извиваясь в отвратительной пародии на первобытные, полузабытые, бережно лелеемые инстинктами движения.
Дейв поймал себя на мысли, что раскачивается в такт долетающему до него то громкому, то тихому вою. Остальные, как он успел заметить, подпали под те же чары. И тут его охватило острое чувство потери, в странной пропорции смешанное с возбуждением. Дейв вдруг заметил, что профессор встал и вышел вперед. Ему потребовалось нешуточное усилие воли, чтобы проводить фигуру Армендариса взглядом.
Тот аккуратно снимал с себя одежду, постепенно обнажая тело. К немалому удивлению Дейва, оно оказалось исписано и изрисовано — в бледном свете луны темные узоры явственно выделились на коже профессора. Похоже, Армендарис расписал себя сам — ну и с помощью Росы, которая нанесла рисунок на места, куда он сам не смог дотянуться. Узоры сливались в единый орнамент, завитушки переходили одна в другую и выглядели как-то… жутковато. Словно бы предназначались для того, чтобы отвращать от себя.
Совершенно обнаженный и абсолютно не похожий на прежнего Армендариса, — теперь в нем никто не смог бы заподозрить интеллектуала, исследователя и цивилизованного человека, — профессор вышел из-за камней и подошел к сектантам совсем близко. Возведя глаза к небу и разведя руки в стороны, — Армендарис тут же сделался похожим на несоразмерно огромную цаплю — он принялся что-то декламировать неестественным, особо модулированным голосом.
Сектанты в полном изумлении воззрились на тень, которая ворвалась в их круг и нарушила ритуал. Похоже, обряд прервали в крайне важный момент. И только один, весьма знакомый Дейву, не выглядел обеспокоенным. Он спокойно стоял рядом с костром. Его кожу покрывали узоры, очень похожие на те, что нарисовал на себе профессор, вот только этот орнамент нанесла не кисть. Его, похоже, вытатуировали или даже выжгли на груди и спине этого человека!
Дейв впервые видел Джоша Виппла без одежды.
Старик не перестал петь, однако интонация, с которой он вел мелодию, весьма изменилась. Дейв не понимал ни слова на чуждом уху языке хорала, однако, как и все остальные, почувствовал укол ужаса. Сами ритм и тембр песнопения заставляли человеческое существо цепенеть от страха. Этот голос приковывал к себе все внимание, хотя взгляд то и дело смещался к безобразной зеленой статуе с другой стороны костра.
Однако профессора не так легко было испугать — он тоже изменил свою песню, и теперь она звучала столь же угрожающе, как и у его противника. Сектанты в ужасе отшатнулись от Армендариса и жалкой толпой сгрудились вокруг огня. В глазах Виппла мелькнуло что-то похожее на растерянность, и он удвоил усилия, возвысив голос и подняв руки.
Дейв почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он хотел сделать шаг назад, отступить, но не мог двинуться с места. Его судьба, его душа, его внимание приковались к странному напеву и к скальной площадке с костром — невозможно, нельзя уйти, пока все не разрешится тем или иным способом. Его затягивало в полусонное состояние, но, несмотря на наползающее полузабытье, он отметил, что и сектанты, и солдаты Гомеса чувствуют себя точно так же. В полном сознании оставались лишь Армендарис и Виппл.
А это что еще такое? Для утреннего тумана рановато… Однако сомнений не оставалось: вокруг мыса собиралось мутное облако. Оно надежно укрывало от посторонних взглядов все, что происходило внутри. Перспектива исказилась, и Дейв уже не различал далекое и близкое — он даже солдат не видел, хотя знал, что они построились и заняли позицию прямо у него за спиной. Он не чувствовал базальтовой толщи под ногами. Странный какой-то туман, неестественный. От него волоски на спине вставали дыбом. А еще он был — черный. Да, непрозрачный и черный.
Голоса Виппла и профессора сделались громче и пронзительнее, и Дейву показалось, что в воде рядом с берегом что-то зашевелилось…
И тут он услышал крики вокруг себя — и с удивлением понял, что тоже кричит. В голове кто-то, кто был не им, тоненько захихикал. Дейв встряхнулся, настырный кто-то не ушел, а захихикал снова.
Голос Виппла сорвался на пронзительный, дрожащий от напряжения крик, а то, что шевелилось в воде, сгустилось в некий отчетливый образ. Оно вырастало на глазах, нависая над мысом, а его лицо… если это можно было назвать лицом… топорщилось сотнями щупальцев. Ящериная морда наклонялась к берегу, за спиной развернулись прозрачные крылья. Чудище наползало, оставляя в воде фосфоресцирующий след. Дейв узнал запах… о да, то был смрад, что он и его семья впервые почувствовали в винном погребе той жуткой ночью. В голове хихиканье сменилось диким, надрывным хохотом, и он с отчаянным воплем прихлопнул ладонями саднящие виски в тщетной надежде прогнать криком наползающее безумие.
Над мысом нависла огромная когтистая лапа. Пламя костра задергалось и угасло. Какой-то сектант, очевидно, сошел с ума. Другой упал на живот и принялся низко и жалобно поревывать. Другой взвизгнул, заверещал и бросился со скалы вниз, прямо на острые камни.
Покрытая засохшим панцирем ила и водорослей лапа неуверенно зависла над дуэлянтами — ибо профессор и Виппл совершенно очевидно сражались, каждый своей песней. Перебирая когтями, жуткая конечность протягивалась то к одному, то к другому поющему. Профессор запел из последних сил, а Виппл видимо сжался, когда в небесах вдруг прокатился громовой клич: «Ктулху ий вглнн!» И завеса колдовского тумана разодралась.
Лапа пришла в движение. Она покачнулась в воздухе, ударила и… сомкнулась на тощей фигуре Виппла! Невозможный, чудовищный крик ввергаемой в ад души исторгся из перекошенных губ Виппла. Чудище выдрало из извивающегося тела душу и с брызгами обрушилось в пенные волны океана. Поднятая им волна захлестнула мыс, и Дейв чуть не захлебнулся. Откатывающаяся быстрина ударила его по ногам, и он опрокинулся на спину и так и остался лежать — жалкий, мокрый и дрожащий от холода. В небе медленно ходили кругами звезды, хотя нет, карусель полночного света кружилась все быстрее и быстрее, и наконец его затянуло в бессветный водоворот милосердного забвения.
Его безжалостно трясли. Дейв так хотел, чтобы его оставили в покое — но нет! Его трясли, и трясли, и трясли! Наконец он моргнул — и тут же сморщился от боли в глазах. Перевернувшись поудобнее, он увидел перед собой изможденное лицо майора Гомеса, за которым волшебным, прямо как на рекламной картинке, фоном переливалось бирюзовое небо. Дейв резко сел. Ух ты, как башка-то болит… Что ж он такого вчера сделал?.. И тут, к несчастью, он все вспомнил.
— А где профессор? — быстро спросил Дейв.
Гомес молча кивнул в сторону — там сидел бледный и несчастный Армендарис, изо всех сил кутаясь в толстое солдатское одеяло. Профессор устроился у самого края утеса и мрачно созерцал морскую гладь. Дейв повернулся обратно к майору.