— Джохар, возможно, наш телефон прослушивается.
— Пошли они на фиг, здесь дети, женщины, старики истекают кровью, а я буду цацкаться с ними по телефону. Пусть слышат. Пока сами не начнут купаться в крови, не поймут чужого горя. Такова развратная Россия.
— А Старик подлецом оказался.
— Подлец, да. Я и раньше получал оперативную информацию из России, гадил он много. Это старая номенклатура, надо молодежь ставить. Эта подлость рождена вместе с их кровью и продажничеством.
— Как наш друг, молодой генерал?
— Молодой генерал слабак, один воюет, как Дон Кихот с ветряными мельницами. Я ему говорил — убери свое подлое российское окружение, иначе они сожрут тебя вместе с твоим народом. Один раз потопили в крови и сейчас… потопят.
— Джохар, значит, завтра я тебе звоню. Вечером я с послом буду говорить. Ты мне нужен, Азербайджану нужен, Кавказу нужен. Ты — воин.
Радиоперехват телефонного разговора Джохара Дудаева с бывшим министром МВД Азербайджана, руководителем националистической организации «БОСКУРТ» Искандером Гамидовым.
Из газет
Вырваться с груженым КамАЗом из Чечни, взятой российскими войсками в клещи, в марте девяносто пятого года можно было только хитростью или с помощью больших денег: на постах ГАИ нередко стояли люди «с пониманием», особо машин не досматривали. Тем более что грузовик шел из Чечни, а не в Чечню.
Часть боевиков диверсионной группы Саламбека Мусаева вполне легально укатила в Россию на поезде (снова стал курсировать состав Грозный—Москва), но автоматов, мин и взрывных устройств в поезде не провезешь — поезда проверяли тщательно. Конечно, лазеек для осуществления задуманного имелось много, с теми же железнодорожниками можно было договориться — большинство проводников чеченцы. Но такое серьезное дело, как засылка в глубину России диверсионных групп, нужно планировать и осуществлять по всем правилам военного искусства. Так учил подчиненных ближайший соратник Дудаева и опытнейший диверсант подполковник Конфедерации народов Кавказа Шамиль Басаев.
Одна из лазеек для диверсионно-террористических групп — административная граница между Россией и Дагестаном, южная оконечность Ставропольского края. Охраняли эту «границу» милицейские кордоны, но служба в полупустынных, частью безжизненных пространствах была монотонной, утомительной, притупляла бдительность стражей порядка — через эти посты вполне можно было проскочить и не на одном грузовике. Путь этот для чеченских боевых групп был притягателен и по другой причине — он давал выход на железнодорожную ветку Элиста—Москва, идущую через крупные города. Разумеется, в калмыцких степях, да и в самой Элисте можно было напороться на местных омоновцев и посты милиции, но Шамиль при обсуждении плана похода лишь загадочно улыбался — у него все было продумано.
В группу Саламбека народ подобрался смелый, можно сказать, отпетый, готовый на все, таких называли камикадзе — смертниками. Так оно и было. Многие из них за минувшую зиму в Грозном, а затем в селах, где шли бои, потеряли почти всех родственников, жилье, средства к существованию, и им уже нечего было терять. У Шамиля Басаева погибло одиннадцать близких людей, у Саламбека — четверо, среди них мать и два брата, у Рустама — трое, у Аслана — жена и сын. Погибли родственники практически у всех членов диверсионной группы.
Смерть близких людей, вид разбитого Грозного и сожженных сел, крах надежд, которые связывали эти в большинстве своем молодые мужчины с режимом Джохара, ожесточили их. Месть для них стала смыслом жизни.
Такие настроения в группе Саламбека подогревали и несколько уголовников, и наемники-афганцы, уже более полугода воюющие за деньги на стороне Дудаева. Они не боялись смерти; убийства, пытки и насилие для них стали обыденным делом, работой, за которую хорошо, очень хорошо платили. К тому же все они были отличные военные спецы, уже понюхавшие пороху. Были среди них и снайперы. На счету, например, Идриса около тридцати убитых и раненых, это был ас своего дела, и его помощь, конечно же, пригодится в проведении тех акций, которые группа Саламбека запланировала.
Еще месяц назад, когда российское правительство объявило о том, что «Грозный практически очищен от дудаевских боевиков», и стало ясно — придется вести партизанскую войну на всей территории Чечни (да и не только Чечни), командование приняло решение: забросить диверсионные группы из добровольцев смертников в российские города, и в первую очередь в Москву, наказать эту крестную мать, вдохновительницу «всей развратной России», распоясавшихся преступников, поднявших руку на святое, на народ Чечни. Пусть и Москва умоется кровью. Так говорил Джохар.
В группе Саламбека — двадцать два боевика — настоящие, бесстрашные воины. Те, что уехали поездом, должны были рассредоточиться по городам, ждать его, Мусаева, с оружием в Ростове-на-Дону, на Придонской атомной станции, в Воронеже и Рязани…
Сам Саламбек, Рустам и Аслан, а с ними еще трое безобидных по виду «грузчиков» везли в потрепанном, видавшем виды КамАЗе фрукты — импортные яблоки и груши. Коммерсанты, сорванные с насиженного места войной, а главное, упавшим спросом: кто там, в Чечне, может теперь покупать заморские лакомства? У кого там есть деньги?
Фруктами на постах ГАИ приходилось делиться — весна, авитаминоз донимал и стражей порядка. А торговцы желали, чтобы и российские «гаишники» не хворали, чувствовали себя бодрыми и энергичными, не снижали активности в борьбе как с организованной, так и со стихийной преступностью, с бандитами и хулиганами на автодорогах.
Никто, конечно, после презентованных двух-трех ящиков красных аппетитных яблок не требовал от Саламбека и его подручных выгружать из машины остальное, не лез в глубину длинного темного кузова, не стремился искать в КамАЗе двойное дно. А оно было — там и лежали автоматы и взрывные устройства…
Часть смертоносного груза Саламбек оставил в Ростове-на-Дону Ширанову. Он знал, что придет час и взрывные устройства будут заложены в аэропорту, в сборочном цехе Ростсельмаша, в кинотеатре… Но это будет потом, позже…
В Ростове с Ширановым остались двое: минер и еще один боевик, автоматчик. Им велено было пока что спрятать оружие и «лечь на дно». Аэропорт и другие объекты рвануть по команде, «когда заварится каша». Когда это будет, Шамиль не сказал, намекнул, что, может, через месяц, а может, и через два. Но «каша» будет, и они, «мстители», узнают об этом. А пока что — вести «в своих городах» подготовительную и агитационную работу, вербовать себе помощников среди местного населения. В Ростовской области около тридцати тысяч чеченцев, столько же в Москве, похуже обстоит дело в Воронеже, Придонске, Рязани: там русских большинство, подниматься в защиту Дудаева они вряд ли будут, своих забот полно, но и среди истых русаков есть свои по духу люди, хлебнувшие тюремной баланды, недовольные режимом Ельцина, гонениями со стороны милиции, желающие разбогатеть. Среди них-то в первую очередь и нужно искать друзей чеченского народа.
На подготовку «группы поддержки» Саламбеку давался месяц, несколько тяжелых брезентовых сумок с деньгами было спрятано в том же двойном дне КамАЗа. «Деревянных» велено было не жалеть. Одна из главных боевых задач — взрыв на Придонской атомной станции, в сорока километрах от самого Придонска. А пока нужно было закрепиться в городе, раствориться в нем, заиметь, как говорят шпионы, «крышу», заняться легальным бизнесом. Здесь, в Придонске, Саламбек с Рустамом и Асланом бывали уже не раз, имели среди русских деловых людей знакомых, на их помощь и поддержку очень рассчитывали.
В середине марта, а если точно, то шестнадцатого числа, Мусаев благополучно въехал на своем забрызганном грязью КамАЗе в город, где его в очередной раз остановили на посту ГАИ и где в очередной раз состоялся привычный для боевиков разговор:
— Что везешь, земляк?
— Фрукты. Вон, смотри, не прячем. Можешь залезть…
Сержанты, два молоденьких белолицых мальчика со строгими глазами и попискивающими рациями на ремнях, переглянулись: лезть в замызганный кузов не хотелось. Придрались к документам — мол, неясная какая-то печать на правах, непонятно, кому принадлежит машина…
А из кузова тек такой одуряюще аппетитный запах!
Саламбек кивнул Аслану, тот ящеркой шмыгнул под брезент, подал большую картонную коробку с яблоками. Сержанты нахмурились еще больше, но Аслан молча отнес коробку к посту ГАИ, поставил на скамеечку у входа.
— Еще раз попадешься мне с такими документами, никакие уговоры не помогут, — начальственно сказал старший наряда. — В другом месте будешь объясняться. Понял, Са-лам-бек? — по слогам прочитал сержант имя в паспорте, протягивая мятую красную книжечку Мусаеву.
— Понял, господин сержант! — ухмыльнулся Саламбек.
— Ну что там, в Чечне? — уже миролюбиво спросил другой милиционер. — По телевизору говорят, что дело к концу идет.
— По телевизору, может, и говорят, — вполне искренне завздыхал Мусаев, а вместе с ним и Аслан с Рустамом. — Но как стреляли в Грозном, так и стреляют. Да и в других местах. Торговать вот мешают… Эх! И кто только эту войну придумал?! Ельцин ваш, не иначе. Зачем войска в Чечню приказал ввести?
— Ну, если бы Дудаев не возникал, никто бы в вашу Чечню не сунулся, — авторитетно заявил старший. — Я вон читал в «Комсомольской правде»… или еще где-то: он себя жуликами окружил, уголовниками. Вместе и крали — нефть, еще чего-то. Вместе с нашими, с русскими. А потом подрались, не поделили барышей. Вот и война…
Боевики с милиционерами жарко заспорили, каждый отстаивал свою правду, защищал своего президента, но спор этот, как водится, ни к чему путному не привел — слишком уж невысок был дипломатический уровень сторон.
Старший наряда махнул рукой.
— Ладно, Саламбек, езжай. Ни до чего мы тут не договоримся. Ни ваш Дудаев, ни наш Ельцин нас все равно не услышат.
— Вот! Нам самим надо дружить, — живо отозвался Мусаев.
И пожал руку обоим милиционерам. Дружескими рукопожатиями со стражами порядка обменялись и остальные боевики. Взаимопонимание и симпатии представителей братских народов, называющих себя россиянами, были укреплены. Саламбеку «со товарищи» не терпелось уехать с этого поста ГАИ — не дай Бог, появится офицер поумнее и попринципиальнее; а сержантам хотелось попробовать яблок. Навар, разумеется, невелик, всего несколько килограммов, но польза — очевидная. Весна как-никак.
…Саламбек, загнав КамАЗ во двор частного дома, где жил его давний знакомец и земляк Казбек Мержоев, вечером позвонил Дерикоту:
— Феликс Иванович?.. Привет, дорогой! Поклон тебе от Ибрагима. Машину, помнишь, у тебя покупали?.. Ну вот, жив-здоров, чего и тебе желает. Подарок тебе прислал, несколько ящиков хороших яблок, вина… Да, мы здесь, в Придонске. Надо бы повидаться. Послезавтра?.. Хорошо, время у нас есть. Я позвоню.
Особняк Татьяне и Тягунову понравился. Стоял он в ряду престижных дворцов-новостроек, пестрой кирпично-бетонной цепью опоясавших зеленое поле городского питомника, ничем особенным, на первый взгляд, не выделяясь, но все же, если приглядеться, запоминался. Особняк этот строил для себя какой-то «новый русский» — в двух уровнях, с гаражом и просторными погребами, с полукруглыми высокими окнами, с вычурным крыльцом. Крыша из белого оцинкованного железа была вся в башенках и затейливо изогнута. Залюбуешься. «Новый русский», приятель Аркадия Каменцева, помогавший ему сделать миллионы на перепродаже сахара и сливочного масла, в последний момент, уже построив особняк, передумал, махнул за «бугор», купил виллу аж на Кубе, а это архитектурное чудо оставил на родине как память о себе — предприимчивом и удачливом человеке. Каменцев с Дерикотом перекупили у него особняк по сходной цене (он требовал еще отделочных работ). Феликс вознамерился было поселиться в нем сам, но жена его не захотела уезжать из центра города, из обжитой и шикарной квартиры на окраину. Правда, место тут классное, самый чистый район Придонска — тишина, зелень, свежайший воздух. И до троллейбусной остановки минут десять ходьбы. Но жену Дерикота это не прельстило.
Денег от проданного имущества Бизона на покупку особняка не хватило, но Аркадий куплю-продажу организовал в считанные дни, сразу же, как получил согласие Тягунова и Игоря «держать язык за зубами». Дальше следствие по делу угнанного «кадиллака» пошло по продуманному сценарию. Феликс простил своему шоферу «мальчишество», даже пообещал не увольнять с работы («кадиллак» он уже на следующий день заменил престижным «мерседесом»); ни о какой чеченской машине с оружием речь на допросах не шла; Тягунов показал на следствии, что его пригласил (в протоколе было записано «позвал») с собою в «кадиллак» подполковник Косов, не объяснив толком, зачем; парень с автоматом (Петушок) оказался в машине случайно, попросил подвезти до Каширского, и никто, разумеется, даже не подозревал, что у него в сумке автомат; огонь по вертолету, патрулировавшему шоссе, Петушок открыл из хулиганских побуждений, для всех в машине это явилось полной неожиданностью; частные детективы Дорош и Бобров были приглашены тем же Косовым — «прокатиться и выпить на природе». В деле, конечно, не все стыковалось, но только в самом начале — ход расследования по просьбе старшего Каменцева, Вадима Иннокентьевича, курировали лично начальник областного УВД и прокурор области, трехэтажный новенький особняк-дворец которого оказался по соседству с особняком Татьяны и Тягунова.
Словом, Вячеслава Егоровича и Игоря в скором времени выпустили из тюремной больницы, правда, под подписку о невыезде. А через месяц уголовное дело по факту перестрелки с военным вертолетом и гибели при этом людей спустили на тормозах, расценив его в постановлении как «несчастный случай на почве хулиганства». Главный же виновник этого «несчастного случая», дезертир российской армии Андрей Петушок, погиб, поэтому уголовное дело против него тоже прекращено. Короче, спрашивать было не с кого. Водитель же «кадиллака» Зацепин и старший оперуполномоченный УВД Тягунов во всей этой истории оказались случайно — один по легкомыслию, а другого просто ввели в заблуждение.