Не испытавший еще поражений или замедления своих успехов король полагал, что для низложения царя ему потребуется не более года, после чего он сможет возвратиться и стать верховным арбитром всей Европы. Однако прежде сего хотел он еще унизить и германского императора.
Случилось так, что шведский посланник в Вене барон Стральгейм поссорился за столом с камергером графом Зобором, который не пожелал выпить за здоровье Карла XII, сказав без обиняков, что король сей слишком дурно обошелся с его государем. Стральгейм обвинил его во лжи и дал пощечину, после чего имел еще дерзость потребовать в имперском суде возмещения. Страх не угодить шведскому королю заставил императора вместо того, чтобы защитить своего подданного, отправить его в ссылку. Но Карл XII не был доволен даже этим, а потребовал еще и выдать ему графа Зобора. Венскому двору пришлось снова поступиться своей честью; графа передали в руки короля, который, продержав его некоторое время пленником в Штеттине, отпустил все-таки на родину.
Более того, шведский король противу всех законов международного права претендовал еще и на выдачу полутора тысяч московитов, кои, спасаясь от его оружия, нашли убежище в пределах Империи. Венскому двору пришлось согласиться и с этим неслыханным требованием. Если бы не ловкость московитского посланника в Вене, который помог сим несчастным бежать по разным дорогам, все они были бы переданы в руки врагов своих.
Третье, и последнее, из его требований было самым тяжелым. Карл провозгласил себя защитником протестантских подданных императора в Силезии, наследственном владении Австрийского Дома. Он хотел, чтобы император признал за ними привилегии, полученные по Вестфальскому миру, но утраченные после подписания Рисвикского трактата. Император, стремившийся только к тому, чтобы избавиться от сего опасного соседа, согласился и на это. Силезские лютеране получили на сто церквей больше, чем должны были возвратить от католиков по договору. Однако большинство из сих привилегий, данных во время побед шведского короля, были взяты назад, как только лишился он возможности диктовать свои законы.
Сей император, сделавший все эти вынужденные уступки и склонившийся перед волей Карла XII, именовался Иосифом. Он был старшим сыном Леопольда и братом Карла VI, который впоследствии унаследовал его трон. Папский интернунций, находившийся тогда при Иосифе, горько упрекал его за то, что, будучи католическим императором, он пожертвовал интересами своей религии в угоду еретикам. «Вам еще повезло, — ответствовал ему со смехом император, — что шведский король не потребовал от меня обратиться в лютеранскую веру. Случись так, я уж и не знаю, как бы пришлось тогда поступить».
Посланник императора граф Вратислав привез в Лейпциг грамоту с привилегиями для силезцев, собственноручно его государем подписанную. Карл сказал ему, что питает самые дружественные чувства к императору, но для него весьма досадительно видеть все происки Рима, слабость коего вызывает лишь презрение. Половина Европы сделалась непримиримым его врагом, и он поддерживает свой кредит лишь ловкостию при переговорах. Но шведы, которые прежде покорили римлян, не в пример им отнюдь не выродились, и еще придет время, когда он потребует от Папы возвратить все, оставшееся в Риме после королевы Христины. Никто не знает, до чего могли бы дойти требования сего юного завоевателя, если бы Фортуна споспешествовала всем его замыслам. Ничто не казалось ему невозможным. Он даже тайно посылал своих офицеров в Азию и Египет, дабы снять планы городов и разузнать о силах держав там расположенных. Несомненно, что если кто и смог бы сокрушить владычество персов и турок, а затем прийти в Италию, то это был бы Карл XII. Он имел возраст Александра, таковую же воинственность и предприимчивость при большей неутомимости, телесной крепости и горячности нрава. Да и шведы стоили большего, чем македонцы. Однако подобные замыслы, именуемые божественными в случае успеха, при неудачах трактуются как химерические.
Наконец все трудности были преодолены, и все желания его исполнены. Унизив императора, защитив свою лютеранскую религию от католиков, низложив одного короля и короновав другого, воздвигнувшись как гроза монархов, он приготовился идти далее.
Приятности и утехи Саксонии, где провел он в праздности целый год, ничуть не переменили его образа жизни. Он вставал в четыре часа утра и три раза в день совершал верховые прогулки. Сам одевался, не пил вина, не сидел за столом долее четверти часа, каждодневно учил солдат и не имел иного удовольствия кроме того, чтобы сотрясать всю Европу.
Даже сами шведы еще не знали, куда поведет их король. В армии подозревали только, что Карл может пойти на Москву. За несколько дней до выступления приказал он своему обер-гоффурьеру подать ему в письменном виде сведения о дорогах из Лейпцига… здесь он на мгновение замялся и, дабы нельзя было догадаться о его планах, добавил, смеясь: во все столицы Европы. Обер-гоффурьер принес ему перечень всех сих дорог, во главе которого было написано большими буквами: Путь из Лейпцига в Стокгольм. Большинство шведов хотели только возвратиться в свое отечество, но король был весьма далек от того, чтобы доставить им возможность вновь его увидеть. «Господин гоффурьер, — сказал он, — я понимаю, куда вы хотите привести меня, однако же возвратимся мы в Стокгольм не так еще скоро».
Армия уже выступила и проходила мимо Дрездена. Карл ехал, по своему обыкновению, впереди охраны на двести или триста шагов. Внезапно он исчез из вида, и несколько офицеров во весь опор помчались разыскивать повсюду короля, но нигде его не находили.
В одно мгновение вся армия заволновалась и встала на месте. По прошествии некоторого времени узнали, наконец, от одного проходившего саксонца, что же сталось с королем.
Проезжая мимо Дрездена, ему вздумалось нанести визит королю Августу, и он вместе с тремя или четырьмя генералами въехал в город. На заставе спросили их имена, и король сказался драбантом Карлом; другие также назвали вымышленные имена. Граф Флемминг увидел, как они въезжают на площадь, и едва успел предупредить своего повелителя. Карл вошел к Августу прежде, чем тот смог прийти в себя от изумления. Он был нездоров, сидел в шлафроке и переоделся только в последнюю минуту. Шведский король позавтракал с ним, подобно пришедшему проститься другу, после чего пожелал еще осмотреть городские укрепления. Один беглый ливонец, перешедший на саксонскую службу, посчитал, что ему представляется благоприятный случай получить прощение, и просил короля Августа замолвить за него слово, не сомневаясь в снисходительности Карла к тому, у кого он отобрал корону. Август не затруднился сей просьбою. Он стоял на некотором расстоянии от короля вместе со шведским генералом Хордом и с улыбкою сказал ему: «Полагаю, ваш повелитель не откажет мне». — «Вы не знаете его, — ответствовал генерал, — он скорее откажет именно здесь, нежели в каком-либо другом месте». Однако Август все-таки вступился за ливонца и получил на сие резкий отказ. Через несколько часов Карл обнял Августа и уехал. Возвратившись к армии, он нашел своих генералов еще в волнении, и они сказали ему, что уже приготавливались осаждать Дрезден на случай, ежели Его Величество был бы задержан там силою. «Этого никто не осмелился бы сделать», — отвечал король. Через несколько дней генерал Реншильд в разговоре с ним посетовал на неосторожную его поездку в Дрезден. «Я всегда полагаюсь на свою удачу, — возразил Карл, — хотя и была тогда минута неуверенности. Флемминг, кажется, не хотел выпускать меня из города».
Победоносный Карл покидает Саксонию и углубляется на Украину.
Полтавская баталия.
Карл принужден бежать в Турцию
Наконец в сентябре 1707 г. Карл выступил из Саксонии во главе сорокатысячной армии, которая блистала теперь золотом и серебром, захваченным среди прочей добычи в Польше и Германии. Каждый солдат получил по пятьдесят экю. Все полки были не только полностью укомплектованы, но в каждой роте имелись еще и сверхштатные солдаты. Один из лучших генералов, граф Левенгаупт, с двадцатитысячным корпусом ждал короля в Польше, а еще пятнадцать тысяч находились в Финляндии. Кроме сего, из Швеции прибывали и новые пополнения. При наличии такой силы не было никаких сомнений, что король низвергнет московитского царя.
Сей император находился тогда в Литве, занятый воскрешением оставленной королем Августом партии. Его разделенные на несколько отрядов войска бежали при первом известии о приближении Карла, да он и сам рекомендовал всем своим генералам не дожидаться сего завоевателя при таковом неравенстве сил.
Во время победного своего марша шведский король дал аудиенцию турецкому послу в главной квартире графа Пипера, поелику министр сей всегда устраивал у себя торжественные церемонии, поддерживая не слишком блестящим их великолепием достоинство своего повелителя. Сам же король, неизменно плохо устроенный и еще хуже обслуживаемый, одетый проще, нежели самый последний офицер в его армии, говаривал, что дворец его находится в жилище Пипера. Турецкий посол подарил Карлу сто шведских солдат, захваченных калмыками и выкупленных султаном, который прислал их в качестве самого дорогого подарка, поелику, как естественный враг московитского и германского императоров, хотел заручиться противу них дружественностью Швеции и союзом с Польшей. Посол поздравил Станислава с восшествием на престол, и таким образом король сей за непродолжительное время был признан Германией, Францией, Англией, Испанией и Турцией. Один лишь Папа выжидал, укрепит ли время на его голове корону, которая может быть сбита немилостями судьбы.
Сразу после аудиенции для посланника Оттоманской Порты Карл начал преследование московитов. В течение войны царские войска более двадцати раз вторгались в Польшу и выходили из нее — сия открытая со всех сторон страна не имеет крепостей, которые закрывали бы пути отступления, и посему русские пользовались совершенной свободой неоднократно возвращаться на те места, где их побивали, и даже проникать столь же глубоко внутрь, как и сами победители. Пока Карл находился в Саксонии, царь дошел до Львова, расположенного в самой южной части Польши, а теперь был уже на севере, в Гродно, за сто лье от Львова.
Карл оставил в Польше Станислава, который с помощью тысячи шведов и своих подданных должен был защищать Королевство от врагов внешних и внутренних. Сам он в январе 1708 г. во главе своей кавалерии, невзирая на снега и льды, шел прямо на Гродно.
Он уже переправился через Неман в двух лье от сего города, а царь все еще ничего не знал о его марше. При первом же известии о приближении шведов царь выехал из города через северные ворота, а Карл вступил в него через южные. У короля было не более шестисот гвардейцев, все остальные не успевали за ним. Царь же бежал более чем с двумя тысячами, уверенный, что к Гродно подошла вся шведская армия. Но в тот же день узнал он от польского перебежчика, что главные силы неприятеля еще только в пяти лье от города, и, не теряя времени, отрядил полторы тысячи всадников для нападения на Карла. Под покровом наступивших сумерек сии московиты подошли неузнанными к первому шведскому посту. Тридцать шведов почти десять минут удерживали натиск полутора тысяч. Находившийся на другом конце города король сразу же прискакал им на помощь, и русские поспешно бежали. Вскоре подошла и вся шведская армия, а сам Карл, не задерживаясь, продолжал преследование неприятеля. Все рассеянные по Литве московитские отряды стремительно отступали на восток к Минскому воеводству, где у самых границ Московии было назначено для них место общего сбора. В свою очередь, шведы, также разделившиеся на несколько отрядов, на протяжении тридцати лье непрестанно гнали их. Оба войска почти каждодневно, несмотря на зимнее время, двигались форсированными маршами. Уже давно и для солдат Карла, и для солдат царя все времена года сделались одинаковыми. Разница между русскими и шведами заключалась лишь в том ужасе, каковой внушало само имя Карла.
Вся страна к востоку от Гродно и до Борисфена представляет собой болота, пустоши и нескончаемые леса; даже в самых земледельческих местах нельзя было добыть продовольствия — крестьяне зарывали в землю зерно и все, что только сохранялось там. Дабы обнаружить сии подземельные магазины, приходилось прощупывать почву длинными пиками. И московиты, и шведы попеременно пользовались сими запасами, однако им не всегда удавалось находить оные, тем более в достаточном количестве.
Король шведский, предвидя таковые затруднения, повелел доставить для пропитания своей армии сухари, и посему ничто не задерживало победоносного его шествия. Пройдя Минский лес, где ежеминутно приходилось валить деревья, дабы расчищать дорогу для людей и обоза, 25 июня 1708 г. он вышел к реке Березине супротив города Борисова.
Царь собрал в сем месте наибольшую часть своих сил и укрепился за сильными ретраншементами, намереваясь воспрепятствовать переправе шведов на другой берег. Карл расположил несколько полков на берегу, как бы показывая, что намерен переходить реку именно в сем месте, на виду у неприятеля. Но всю остальную армию он отвел на несколько лье вверх по течению, поставил там мост и без промедления пошел на неприятеля. Русские, никак не ожидавшие его, отступили к Борисфену, уничтожая все на своем пути, дабы, по крайней мере, задержать продвижение шведов.
Однако Карл преодолевал все препоны и продолжал идти к Борисфену. В местечке Головчин он столкнулся с укрепившимися за болотом двадцатью тысячами московитов, подступиться к коим можно было, лишь перейдя реку. Король атаковал, не дожидаясь подхода главных сил пехоты, и во главе своих гвардейцев сам бросился в воду, которая местами доходила выше плеч. Кавалерии он приказал обойти болото и ударить во фланг неприятеля.
Конница пробилась сквозь вражеские ряды и в самый разгар боя соединилась с королем. Он тут же вскочил в седло, однако через недолгое время, увидев одного молодого дворянина по имени Гилленштерн, весьма им любимого, который был ранен и не мог идти, Карл заставил его взять свою лошадь, а сам опять встал во главе пехоты. Сия битва изо всех им данных оказалась, быть может, самой примечательной, ибо подвергался он здесь наибольшей опасности и выказал при сем наиболее воинского умения. В память о ней была выбита медаль с надписью на одной стороне: «Silvae, paludes, aggeres, hostes vied», и с другой — из Лукана: «Victrices copias alium laturus in orbem».
Преследуемые со всех сторон, русские отошли за Борисфен, который служит границей между их страной и Польшей. Карл не давал им передышки и у Могилева сразу же переправился через сию большую реку. Сей последний польский город, как и все пограничные города, часто переходил из рук в руки то поляков, то московитских царей.
Петр, видя, что Империя его, где насадил он уже искусства и торговлю, вовлечена в войну, которая вскоре может уничтожить плоды всех его великих замыслов и даже самый трон его, решился предложить мирные условия через некоего польского дворянина, который поехал к шведам. Карл XII, привыкший заключать мир с врагами только в их столицах, ответствовал: «Мы поговорим об этом с царем в Москве». Когда сему последнему донесли о словах его, он сказал:. «Брат мой Карл все время хочет быть Александром, но я льщу себя надеждой, что не обретет он во мне второго Дария».
В тридцати лье к северу от Могилева по течению Борисфена, вдоль московско-польской границы, начинается смоленская земля, через которую проходит большая дорога из Польши на Москву. Царь отступал по ней, Карл форсированными маршами преследовал его. Московитский арьергард неоднократно схватывался с драгунами шведского авангарда, которые почти всегда одерживали верх. Однако шведы только растрачивали свои силы в сих мелких, ничего не решающих стычках и понапрасну теряли своих людей.
22 сентября 1708 г. король атаковал у Смоленска десятитысячный отряд кавалерии, усиленный шестью тысячами калмыков.
Калмыки сии — это татары, обитающие между принадлежащим российскому императору Царством Астраханским и Царством Самаркандским, страною узбекских татар и родиною Тимура, известного под именем Тамерлана. Калмыки живут к востоку, вплоть до самых гор, отделяющих монголов от Западной Азии. Считается, что царь обладает абсолютной властью над астраханскими калмыками, кои платят ему дань, однако же сему препятствует их кочевая жизнь, и поэтому обращается он с ними так же, как турецкий султан с арабами — то не обращает внимания на их грабежи и бесчинства, то строго карает. В московитском войске всегда есть калмыки, царю удалось даже приучить их к дисциплине, как и других своих солдат.
Карл напал на сие войско, имея всего шесть полков кавалерии и четыре тысячи пехотинцев. Встав во главе Остроготского полка, атаковал он, прежде всего, тех московитов, кои отступали перед ним. Король преследовал их по разбитой дороге до того места, где сидели в засаде калмыки. Они бросились на шведов и отрезали весь полк от остальной армии. В единое мгновение король оказался окружен неприятелями. Были убиты двое сражавшихся рядом с ним адъютантов и его лошадь; ординарец подвел ему другую, но сам был тут же изрублен вместе с нею в куски. Карл дрался пешим, окруженный несколькими офицерами.
Многие были схвачены, ранены или убиты, или же оказались вдалеке от короля, оттесненные толпой нападающих. Возле Карла оставалось всего пятеро. Он собственноручно сразил более дюжины врагов, не получив при этом по какому-то невероятному везению ни единой царапины. Удача все еще повсюду сопровождала его, и он неизменно на нее полагался. Наконец полковник Дальдорф пробился через калмыков с ротой своего полка, как раз вовремя, чтобы выручить короля. Шведы не пощадили никого из этих татар. Армия построилась, Карл сел на коня и, невзирая на усталость, еще целых два лье преследовал русских.
Победитель все время шел по большой дороге к столице Московии. Расстояние между Смоленском, где произошло сие сражение, и Москвой составляет около ста французских лье. У армии почти не оставалось съестных припасов, и все умоляли короля подождать генерала Левенгаупта, который должен был доставить оные вкупе с подкреплением в пятнадцать тысяч солдат. Но король, который редко слушался советов, не только не согласился с разумным сим мнением, но, к величайшему удивлению всей армии, повернул с московской дороги на юг, к Украине, в страну казаков, расположенную между Малой Татарией, Польшей и Московией. Страна сия имеет протяженность с юга на север около ста наших лье и почти столько же от востока на запад. Она разделяется приблизительно на две равные части Борисфеном, который течет с северо-запада на юго-восток. Главный город Батурин стоит на реке Сейм. В самой северной части Украины процветает земледелие, но южная, доходящая до сорок восьмого градуса, хотя и не имеет равных себе по плодородию, являет собою совершенную пустыню. Дурное правление не дает здесь пользоваться всеми теми благами, коими природа одаривает человека. Обитатели сих мест, соседствующих с Малой Татарией, ничего не сеют и не выращивают, поелику буджакские и перекопские татары и молдаване, сии разбойные народы, все равно похитили бы их урожаи.
Украина всегда хотела быть свободной, однако окруженная со всех сторон Московией, владениями султана и Польшей, принуждена была искать для себя защиты в лице властителя какой-либо из сих трех держав. Первоначально находилась она под протекторатом Польши, каковая трактовала ее как побежденную страну, затем предалась она московитам, старавшимся по мере сил своих обратить ее в рабское состояние. Украинцы пользовались сначала привилегией самим избирать для себя государя, именовавшегося гетманом, но вскоре были лишены сего права, и гетман стал назначаться московитским правительством.
В то время должность сию исполнял польский дворянин по имени Мазепа, родившийся в Подольском воеводстве. Он воспитывался в качестве пажа при дворе короля Яна Казимира и даже воспринял там некоторый лоск литературной образованности. Еще в молодые годы у него была интрига с польской дворянкой, муж которой, прознав про сие, велел привязать обнаженного любовника к лошади и прогнать на волю судьбы. Украинская лошадь привезла его полумертвым в свою страну, где крестьяне оказали ему гостеприимство. Превосходство познаний доставило ему всеобщее уважение среди казаков. Репутация Мазепы возрастала день ото дня, что и побудило царя назначить его гетманом Украины.
Однажды, во время пребывания его в Москве, царь предложил ему привести казаков в еще большее подчинение. Мазепа отвечал, что положение Украины и сам характер нации представляют для сего препятствия непреодолимые. Разгоряченный вином царь, не всегда умевший сдерживать свой гнев, обозвал его изменником и пригрозил посадить на кол.
Возвратившись на Украину, Мазепа вознамерился поднять бунт. Явившаяся на границах шведская армия лишь облегчала исполнение сего замысла. Он хотел добиться независимости и сделать из Украины и остатков Российской Империи сильное королевство. Это был отважный и предприимчивый человек, способный на неустанные труды, хотя и достигший уже весьма преклонных лет. Он вступил в тайное соглашение с королем шведским, дабы ускорить падение царя и извлечь из сего для себя пользу.
Карл назначил местом их соединения реку Десну, и Мазепа обещал явиться туда с тридцатитысячным войском, съестными и военными припасами и несметными сокровищами. Именно в этом направлении и двигалась шведская армия к великому сожалению всех офицеров, которые ничего не ведали о сговоре короля с казаками. Карл послал Левенгаупту приказание идти с войсками и обозом на Украину, где он намеревался провести зиму и, укрепившись в сей стране, с началом весны приступить к завоеванию Московии. А пока он двигался к Десне, которая впадает в Борисфен у Киева.
Препятствия, встречавшиеся до сего времени, оказались незатруднительными по сравнению с теми, кои возникли теперь на новом пути: пришлось продираться через болотистый лес, растянувшийся на пятьдесят лье. Командовавший пятитысячным авангардом генерал Лагеркрон отклонился на тридцать лье к востоку от верного направления. Только через четыре дня король понял его ошибку, и с превеликими трудами пришлось возвращаться обратно. Однако почти вся артиллерия и весь обоз увязли в болотах.
Наконец после тяжелого двенадцатидневного марша, когда были уже съедены последние сухари, сия обессиленная и изголодавшаяся армия подошла к месту, назначенному у Десны Мазепой. Но вместо самого гетмана здесь оказался отряд московитов, двигавшийся к противоположному берегу. Изумленный король решился тем не менее сразу переправляться и атаковать неприятеля. Берега сей реки весьма круты, и солдат пришлось спускать вниз на веревках. Переправлялись по уже принятому обыкновению: одни с помощью наспех сооруженных плотов, другие вплавь. Подошедший тем временем отряд московитов не насчитывал и восьми тысяч человек, которые недолго сопротивлялись, так что и сие препятствие было преодолено.
Карл шел по этой разоренной стране, не будучи уверен ни в правильности пути, ни в верности Мазепы. Теперь сей казак выглядел скорее беглецом, нежели сильным союзником. Московиты предвидели и раскрыли его замыслы. Они напали на его казаков и изрубили их. Главные его сообщники, числом около тридцати, взятые с оружием в руках, погибли на колесе. Принадлежавшие ему города были сожжены до пепла, сокровища разграблены, а собранные им для шведского короля припасы захвачены. Он едва спасся вместе с шестью тысячами человек и несколькими повозками, нагруженными золотом и серебром. Но, по крайней мере, Карл надеялся, что гетман даст ему сведения о сей неизвестной стране и привлечет к себе всех озлобленных против России казаков, которые явятся к нему в лагерь с достаточными для пропитания всех запасами.
Карл рассчитывал и на то, что обоз генерала Левенгаупта возместит возникшую сию недостачу. Он должен был привести около пятнадцати тысяч шведов, стоивших больше, чем сто тысяч казаков, и доставить также съестные и военные припасы. Но Левенгаупт явился почти в таком же состоянии, что и Мазепа.
Он уже перешел Борисфен выше Могилева и продвинулся по украинскому тракту на двадцать наших лье. Левенгаупт вез конвой из восьми тысяч повозок и деньги, собранные им в Литве. Когда он подошел к деревне Лесной, при соединении рек Прони и Сожа, появился Петр во главе сорокатысячной армии.