— Старина, ты что натворил? — поглядывая на окна нашей квартиры, будто оттуда можно было что-то услышать, допытывался Валера. — Можешь сказать? Подложил дохлую мышь в портфель этой училки?
— Не подложил, — буркнул я.
— И правильно. Учителей надо беречь. Они, не жалея сил, несут нам свет и разум. А может, собирался поджечь школу?
— Не собирался. Школа кирпичная.
— Молодец! Логично мыслишь. Ага, знаю: хотел поджечь в классе дымовую шашку. Помню, у нас в пятом «Б» один лихой парнишка задумал отмочить такую штуку. Но не успел, разболтал раньше времени, кто-то и шепнул учителю. Шашку конфисковали прямо на уроке.
— А если бы поджег? — забыв об учительнице в квартире, с любопытством спросил я.
— Соображай! Все бы почернело от дыма. Может, пожарники приехали бы… Значит, дымовая шашка в твои планы не входила? — снова принялся дурачиться Валера.
— Девочку на уроке поцеловал, — обреченно сказал я. Теперь, после пережитого за день и прихода учительницы, я и сам поверил, что совершил нечто ужасное.
— Ну ты даешь! — восторженно хохотнул Валера. — Дон Жуан! Она хоть ничего, хорошенькая?
Я чуть не вцепился брату в лицо. Он был высокий, сильный, вдвое старше меня — семиклассник, но я, оскорбленный его тоном, не посмотрел бы ни на что.
— Молодец! — одобрил мой яростный порыв Валера. — Любовь предавать нельзя.
Через полчаса учительница показалась в подъезде и, не оглянувшись, широким шагом, прямая, как солдат на параде, пошла со двора.
Я думал, что дома меня ждут неприятности, — недаром же учительница столько времени сидела с моими родителями. Папа-то из-за этого несчастного поцелуя, может, ругать и не станет, вот если бы я действительно устроил в школе пожар, тогда бы он, работавший в городской пожарной охране, наверняка строго наказал бы меня. Мама — другое дело, она так за все переживает.
Я сидел во дворе на скамейке и отколупывал ногтем кусочки прогнившего дерева. «Буду сидеть, пока всю доску не разломаю», — подумал я, словно это могло смягчить мою вину. Однако серьезного ущерба дворовой скамейке я нанести не успел. В открывшемся окне нашей квартиры появилась плотная фигура отца. Он увидел меня и позвал:
— Бориска, ужинать!
Строго сказал, но ведь назвал Бориской. Значит, можно идти.
На столе дымилась зеленая чугунная жаровня, разнося по комнатам вкусный запах плова. Валера ходил вокруг стола и с наслаждением раздувал ноздри.
— Что же ты застрял? Человек из-за тебя от голода погибает!
Я с благодарностью посмотрел на Валеру. Шутит, дурачится, будто ничего и не случилось. Напрасно все же обижаюсь на него. Хорошо иметь такого старшего брата.
Валера уплетал за обе щеки плов и рассказывал, как на уроке физкультуры ребята их класса играли в баскетбол.
— Восемь очков принес! — Валера ткнул себя в грудь. — Больше всех накидал.
Мама ела молча, не поднимая глаз от тарелки. Папа держал вилку в своей большой руке так, будто это был молоток, нанизывал на нее поджаристые кусочки мяса. Он, казалось, с удовольствием слушал Валеру.
А мне вдруг показалось обидным, что они словно не замечают меня. Точно я преступник какой.
Папа (он у нас за повара) унес на кухню грязные тарелки, а мама поставила на стол корзиночку с яблоками. Валера выбрал самое крупное яблоко и весело подмигнул мне. Я не понял, почему он подмигнул, и опечалился еще больше.
Желтое спелое яблоко с красным, будто нарисованным боком смотрело из корзинки прямо на меня, но я не взял его.
— Мам, — спросил я, — а зачем приходила учительница?
— Жаловалась.
— Что я Иру поцеловал?
— Да, Бориска, — внося горячий чайник, сказал папа, — надымил ты, как на большом пожаре. Не поймешь, с какого боку и тушить. Мало того, что… это… Да еще на виду всего класса. Срам!
— А по телевизору все время целуются, — сказал я. — И вы с мамой целуетесь.
Папа смущенно крякнул:
— Сравнил! Мы с мамой женатые люди.
— И я поженюсь на Ирочке. А сейчас мы дружим.
Валера противно хихикнул и взял новое яблоко.
— Рано тебе об этом говорить, — совсем помрачнел папа. — Ты должен об учебе думать. Хорошо и прилежно учиться должен. А это же черт знает что такое! Никогда не слышал, чтобы ученики в первом классе целовались!
— Дмитрий! Хватит! — рассердилась мама. — Просила же не говорить. Дым, пожар! В самом деле, не хватает только пожарной машины! Окончательно затыркали ребенка. На себя не похож. — Мама погладила меня по голове.
— А ты потакаешь его распущенности! — Папа не ударил, а просто поставил кулак на стол, но крышка на чайнике все равно звякнула.
От папы я, никак не ожидал такого горячего участия в моем воспитании. В общем, шум все-таки получился. Мама увела меня в другую комнату, посадила рядом с собой и долго объясняла, как надо вести себя в школе.
Что ж, понял я, не чурбан. Уныло спросил:
— Теперь всегда буду за другой партой сидеть?
— Ничего не поделаешь. Учительница очень сердита на тебя.
Дружбы с Ирочкой не получилось. Нас то и дело дразнили «женихом и невестой», словно на обезьян в клетке, показывали пальцем, хихикали. Ирочка стала сторониться меня, уже не угощала конфетами.
Сидя один, я с тоской поглядывал на свою прежнюю парту возле окна и молча страдал. Лишь однажды я сорвался, не стерпел насмешек ехидного Славки с третьего ряда. Я догнал его в коридоре и треснул по носу, да так, что у него закапала кровь.
— Это он из-за нее, Ирки! Своей невесты! — кричал Славка и размазывал по лицу кровь.