— Это долгое ожидание для женщины под пытками, геноссе Монк.
— Не нужно так давить на меня. Сколько человек умирает сейчас на этих холмах, пока мы с вами разговариваем, а сотни тысяч наших товарищей пытают во всех концлагерях и тюрьмах диктаторов Испании, Германии и Италии.
"Я больше ничего не скажу", — ответил Ланни. — "Я вернусь в Париж и посмотрю, что было выявлено, и, возможно, начну дальнейшие расследования. А может быть, что я сяду на быстрый пароход в Нью-Йорк, где у меня есть шанс получить крупную сумму денег, а также поговорить с влиятельным человеком. Никогда не знаешь, имея дело с нашими правителями, что принесёт результат. Это как стрельба наугад".
— Мы в этом месте часто стреляем наугад. Но мы предпочитаем использовать пули и снаряды, когда мы можем получить их. Попробуйте, как вы умеете, растопить жесткие сердца искателей прибыли и их политиков и получить любую помощь для нас, какую сможете, но, конечно же, не ставя под угрозу свою социальную позицию.
Опять была улыбка на лице говорящего. Но она быстро исчезла, так как раздались пулеметные очереди, звук которых приближался в горах слева. "Это могут быть фланговые атаки", — сказал он. — "Я боюсь, что я больше не могу говорить. Adios, Compañero!"
Возвращение в Валенсию было непримечательным. Рауль рассказывал об образовании взрослых в армии, а также о больших успехах в этой области. Он был уверен, что фашисты, наконец, отступают. Все бойцы были согласны с этим. Ланни не сказал ему, что рассказал капитан. Он вообще не упомянул офицера, сказав лишь, что его собственная задача была выполнена, и что он глубоко благодарен. Рауль сказал: "Приезжайте чаще, как сможете".
Они обсудили проблему вывоза картины из Испании. Это было нарушением закона, но на фоне неурядиц войны законы строго не соблюдались, и Рауль знал, что деньги были предназначены для движения. "Наши сокровища искусства не принесут нам никакой пользы, если Франко будет здесь", — признал он. Он продолжал настаивать, что у Ланни могут возникнуть проблемы на границе, если он появится там с картиной старого мастера под мышкой. Чиновники могли бы настаивать на соблюдении правил и передать этот вопрос обратно в Валенсию с бесконечной волокитой и проволочками. "Кроме того, это может привести к излишней огласке", — выразил мнение Рауль.
Очевидно, нужно было найти иностранный пароход, предпочтительно идущий в Марсель. Никто не обратит внимания на багаж пассажира, взятого на борт. Подводные пираты были отогнаны, а путешествие не займёт много времени. Рауль обязался посетить пароходные компании и выполнить все необходимые формальности. А Ланни отправится на машине за картиной, а затем заедет за Раулем на квартиру, а потом в гавань, где швартуются пароходы.
Адрес, который дал сеньор Хименес, был к югу от города за кладбищем. Бензина для поездки хватало, и Ланни нашел без большого труда крестьянское жилище. Седой старый слуга работал в огороде в черном жилете и хлопковых брюках с широким поясом темно-красного цвета. Его глаза загорелись от восторга, когда этот иностранный джентльмен предложил ему сигарету, которую он не видел в течение длительного времени. Ланни сказал: "У меня есть письмо от сеньора, и он сказал мне показать его только вам".
Они уселись под виноградником, и huertano, которого звали Томас, взял письмо в руки и посмотрел на него, преисполнившись высоких чувств. Читать он не умел, но ему было стыдно признаться в этом. Его бывший хозяин, предвидя это, сказал Ланни, как поступить. Ему нельзя было позволить отнести письмо к сельскому писарю. С ним следовало терпеливо поговорить и убедить его в том, что приезжий был другом семьи. С этой целью хозяин предоставил различные детали, и теперь Ланни рассказывал о том, как они живут, о детях в школе, и так далее. Ланни пояснил, что он согласился купить картину, если он поймёт, что она подлинная. Он описал работу, как о ней рассказал сеньор, упомянув тот факт, что один из шести маленьких оборванцев ел гроздь винограда. "Это убедит Томаса", — сказал владелец. — "Он видел эту картину, висящую на стене, большую часть своей жизни и считал, что искусство должно идеально передавать текстуру виноградной кожицы".
"Bueno, Señor," — наконец, сказал человек. Положив письмо в карман вместе с тщательно затушенным окурком, он направился к barraca, лачуге с соломенной крышей, с отмытыми до голубизны стенами и крестом наверху. Трех женщин, как и трех детей Ланни не представили, но он любезно их поприветствовал. Женщины вежливо поклонились, а малыши смотрели с открытыми ртами. Томас притащил стул, и сверху среди стропил из под старых досок и тряпок, связок чеснока, лука и сушеного инжира он извлек холстяной цилиндр больше метра в длину и, больше четверти метра в диаметре. Пыль, накопившая за год, была стерта, цилиндр развернули и держали открытым перед глазами приехавшего.
Искусство вечно! Прошло почти три сотни лет с того времени, когда масла и краски были смешаны и нанесены на эту отлично сплетённую ткань. Царствовавшие короли и королевы погибли, победившие герои были прославлены и превратились в пыль, но здесь полудюжина уличных мальчишек пережили разрушительное действие времени и все еще смеялись и были полны энергии. Их костюмы не так сильно отличались от тех, что были надеты на самых маленьких в этой хижине. Но в их лицах была мягкость, ангельское свойство любви, которая отличала душу Бартоломе Эстебана Мурильо. Она проявлялась во всем, что он написал, были ли это херувимы с неба или беспокойные маленькие оборванцы на узких и кривых улицах старой Севильи.
Если Ланни вынесет эту картину из крестьянской лачуги, то он будет обязан выплатить сеньору Хименесу сумму в сто десять тысяч французских франков, что было свыше четырёх тысяч долларов. Если картина окажется не подлинной, а это возможно, то её может быть удастся продать не больше, чем за четыреста долларов. Ланни просто созерцание красоты не удовлетворило. Он развернул холст на тяжелом деревянном столе, который стоял в центре единственной комнаты, и изучал подпись и манеру письма под лупой. Когда он убедился, что это был ранний Мурильо, он сказал: "Esta bien, Tomás", свернул сокровище и перевязал его истрёпанной пеньковой верёвкой. Он попрощался с женщинами, и увидел, как человек несет свернутую в рулон картину и кладёт ее в машину. Он понимал, что Томас был в состоянии подавленной тоски при мысли о расставании с этим драгоценным объектом только на основе нескольких строчек, написанных на клочке бумаги. Он не привык к тому, что бумага может представлять собою капитал. Зная крестьян средиземноморья с детства, Ланни произнёс успокоительные слова, похлопал старика по спине и заставил его чувствовать себя лучше, подарив ему целую пачку сигарет и десять песет в придачу.
Рауль ожидал его у подъезда. Он побежал наверх и взял машинку и чемодан. Пока Ланни вёз его в гавань, Рауль рассказал, что нашел французское грузовое судно, уходящее в Марсель в тот же вечер. Он зафрахтовал транспортировку одного американского путешественника за сумму четыреста пятьдесят франков. ''Получилось не очень элегантно" — извинился он, но Ланни ответил: "Все в порядке, если вы получили гарантии от торпед". Рауль, зная американскую привычку шутить по самым серьезным поводам, ответил: "Спасатель прилагается к каждому билету".
В самом деле, всё было совершенно безопасно, выход из порта патрулировал окрашенный в серый цвет французский эсминец, а на севере виднелся британский крейсер. Петух прокукарекал, лев рыкнул. Испанцы могут убивать друг друга и топить взаимно свои корабли, если им так хочется. Но в этот момент никто не собирался топить французские или английские корабли. Ланни зашел на борт с его драгоценным рулоном в руке, а его испанский друг, нес остальную часть его багажа. Никто не задал ни одного вопроса, и вскоре машины ржавого старого бродяги загрохотали и заколотились, и судно миновало длинный мол с французским флагом, гордо поднятым над грузом пробки, шкур и другого сырья для заводов Марселя или Лиона.
Ланни, которому нравились все люди, познакомился с двумя офицерами французского торгового флота, а также моряками с побережья Средиземного моря, простиравшегося на пять с лишним тысяч километров. Он сказал офицерам, что у него в каюте есть картина, но показать её не предложил, и никто не проявил любопытства. В своей маленькой, но достаточно чистой, каюте он написал доклад для своего Биг Босса, сообщая информацию, полученную от офицера сил лоялистов на Бельчитском фронте, о перспективах этой битвы и снабжении, которое противостоящие силы получали от Германии и Италии.
Рейс занял две ночи и один день. По прибытии первым делом Ланни позвонил своей матери, чтобы спросить, не пришло ли случайно письмо от его amie из Парижа. Нет, такой удачи не было. Поэтому он сказал ей, что он жив и здоров и находится на пути к ней. Ему там нужно было взять свою машину, но он, конечно, ничего такого бестактного не скажет своей обожающей его матери. Он попросил ее позвонить сеньору Хименесу и сказать ему, что картина в безопасности, и что он получит деньги, как только Ланни сможет попасть в банк. Он послал телеграмму дорогой старой леди в Чикаго, который покупала картины младенцев, сообщая ей, что он специально заедет к ней, чтобы показать полдюжины самых очаровательных оборванцев, которые когда-либо резвились на улицах старой Севильи. После чего он нанял такси, как самый быстрый способ доставить себя и вышеупомянутых оборванцев в Жуан-ле-Пен.
В Бьенвеню его ждало письмо от Рика из Женевы, куда он был послан редактором ведущего еженедельника, чтобы сообщить о церемонии открытия Ассамблеи Лиги Наций. Рик приложил копию своей первой статьи, в которой он со спокойной иронией противопоставил внешнее великолепие церемонии с интеллектуальным и моральным банкротства её содержания. Британский индийский правитель, Ага Хан, слывший самым богатым человеком в мире, должен был быть выбран президентом этой восемнадцатой Ассамблеи. Он был не только мусульманским богом, но и самым современным божеством, владевшим самой знаменитой скаковой конюшней, и выставившим двадцать пять сотен литров шампанского для торжеств в Женеве. Он проводил большую часть своего времени на Ривьере, где Ланни встречался с ним много раз. Он обладал изысканными манерами и дарил бесценные драгоценности дамам, завоевавшим его благосклонность.
Новому дворцу Лиги Наций было десять лет, и он стоил пятнадцать миллионов долларов. Дворец был великолепен, а его фрески, оплаченные испанской республикой, должны были изображать освобождение человечества от нетерпимости и тирании. Но, увы, художник перешел на сторону Франко, а Испанская республика своих делегатов на Ассамблею не посылала по причине неспособности Лиги действовать против нетерпимости и тирании Франко. Рик предсказал, что эта Ассамблея будет требовать вывода иностранных войск из Испании, а также окончание японских атак на Китай, но не сможет реализовать свои решения, и не один из её членов не пошевелится, чтобы их выполнить. Все это заняло несколько месяцев, чтобы случиться, и тем временем делегаты из Китая отправились домой. Рик тоже вернулся домой и сообщил своим читателям, что не будет тратить свое время, чтобы писать, или их, чтобы читать о делах Лиги наций.
Ланни оставался в доме своей матери достаточно долго, чтобы иметь еще одну сессию с мадам. Увы, он не получил ничего, кроме наводящей тоску Кларибел. Только какие-то фрагменты, которые он не понимал. Растерянные голоса, которых он никогда не слышал, и ссылки на события, не имевшие значения. Ментальная лавка древностей с заплесневевшими треснувшими и покрытыми пылью товарами. Ланни всё записал в свою записную книжку, чтобы просмотреть эти записи через месяц или два и увидеть, есть ли там доказательства предвидения, как он читал в книгах Дж У. Данна. Но сейчас он сеансы прекратил и задал себе вопрос, не иссяк ли дар мадам. Бедняжка всегда этого боялась. Но Ланни утешил ее, говоря: "Вы с лихвой всё дали нам".
Рано утром Ланни уселся в свою самоходную волшебную колесницу, и на этот раз он в Ле Крезо не остановился, а проехал мимо и достиг Парижа во второй половине дня. Его руки дрожали, когда он просматривал свою почту в гостинице. Ничего от Труди. Нет ничего от профессора Адлера. Только гробовая тишина. Поэтому он позвонил своему дяде. Решив, что больше не разумно посещать этот центр смуты, он назначил свидание на определённом углу. Он подъехал к месту и взял пожилого художника в свою машину.
Они мирно катили по Булонскому лесу, а тем временем Джесс делал свой доклад. У него был расследователь. "Давай назовем его Жан" — сказал он — "надежный и общительный человек, который умеет знакомиться с разными людьми. Я не сказал ему, что я ожидаю там найти. Я просто сказал, что хотел бы знать, что эти нацисты делают в этом шато и почему их там так много. Жан нашел старую заброшенную водяную мельницу возле деревни. И он специально изучил эту тему и занялся проектом её лизинга и введения её обратно в эксплуатацию. Так у него появился повод посещать крестьян и опрашивать их, захотят ли они привозить ему свое зерно. Он проводил в бистро вечернее время и беседовал со всеми, и первая информация, которую он получил, гласила, что ему не следует ожидать ничего из шато, потому что эти немцы не имеют ничего общего ни с кем. Деревня была озлоблена против них, потому что мужчины и женщины, которые работали там, как и их отцы и деды перед ними, были уволены без церемоний. Это преимущество для нас, как ты можешь видеть".
"Возможно, недостаток", — заметил Ланни. — "Они будут предрасположены верить во всё, что они услышат, при условии, что это плохо".
— Да. Но когда смотрят сотни пар глаз, они не могут пропустить веские детали. Немцы не делают закупок по соседству, но всё привозят из Парижа. Один из их грузовиков заглох и остановился на обочине дороги в ночное время. Крестьянин на своей повозке остановился и спросил, может ли он помочь. Конечно, он был полон любопытства, и ты знаешь, какие они хитрые. Немцы сказали, что они не хотят никакой помощи, но он стоял там, обсуждая перспективы шторма, и так далее, подобострастно, но упорно, и, конечно, они не могли выгнать его с шоссе во Франции. Скажи, человек, которым ты интересуешься, женщина?
— Почему?
— Крестьянин заявляет, что он услышал стон изнутри грузовика, и ему показалось, что это был высокий голос. Это был крытый грузовик, и он не мог видеть ничего, кроме того, что нацисты освещали своими фонариками.
— Люди по соседству полагают, что в шато есть заключенные?
— Они вполне убеждены в этом, но, конечно, это естественное предположение. Это то, что нацисты всегда делают, где бы они ни находились. Район, как этот, недалеко от Парижа, полон красных, и, естественно, красные верят в худшее.
— А Жан встречал товарищей по партии?
— Несколько, сказал он мне. Он позволил им понять, что им симпатизирует.
— Он проследил мой намёк о прачечной?
— Он установил контакты. Нацисты привозят белье и забирают его, так что нет никаких шансов попасть внутрь с помощью этого метода.
— Он не мог возбудить подозрений, задавая слишком много вопросов?
— Он умный парень, и привык к роли праздного сплетника. После того, как ты проявишь себя, как левый француз, то можешь вспоминать последнюю войну и что делали эти грязные Боши, тебе разрешено ненавидеть их. Кого чёрта они делают у нас на родине? Будьте уверены, ничего хорошего, и что они заплатили этим свиньям политикам много денег, чтобы им позволили здесь остаться. Так говорят французы в бистро в наши дни. Они не доверяют никому из их собственных свиней. И считают своей политической привилегией так их называть.
Ланни сказал: "Всё, что вы мне рассказали, вписывается в историю, которую я слышал, так что давайте получим побольше сведений. Я должен быть в Чикаго, чтобы продать картину. Я рассчитываю вернуться через пару недель или, возможно, на один или два дня больше. Между тем, пусть ваш человек продолжает работать. Мы должны иметь подробные карты района, а также план шато. За сколько можно арендовать мельницу?"
— Я не знаю, но не думаю, что за много. Она вся изношена и почти бесполезна.
— Мы можем взять ее в аренду с правом выкупа, у нас будет много времени для обсуждения, как мы её можем вернуть в эксплуатацию. Между тем, у нас будет место вблизи. И нацистам будет трудно попасть в наше место, как и нам в их.
На следующее утро Ланни пошел в банк и взял тридцать тысяч франков в виде тридцати новых хрустящих банкнот. Они выглядели очень впечатляюще, и даже американцы могли быть одурачены и забыть о том, что франк стоил только три или четыре цента. (Он здорово колебался) Ланни предпочитал брать деньги наличными, потому что он был уверен, что банки сотрудничают с органами полиции. И он очень не хотел, чтобы кому-нибудь пришла в голову идея, что он тратит деньги на Красное дело. Его дядя обещал держать деньги в пустой банке от имбиря, и разменивать каждую из банкнот, прежде чем использует деньги для какой-либо сделки.
Ланни позвонил Курту по телефону. Говоря по-английски, он сказал: "На пути в Бьенвеню я обедал с бароном Тэйлором". Курт знал, как английский язык, так и французскую географию, и понял причину, почему была не названа фамилия Шнейдера. "Я рассказал ему о разговоре с тобой, и он был заинтересован и хочет услышать больше на эту тему. Ты можешь продолжить это дело, если хочешь" — Ланни был уверен, что Курт никогда не допустит его, прямо или косвенно, к тому, что нацисты финансируют Людей в капюшонах. А роль Ланни должна заключаться в отсутствии любопытства по всем деликатным вопросам.
Он продолжал рассказывать, как он посетил шато близ Парижа и обнаружил там картины, представляющие большой интерес. Кроме того, он встретил восхитительного молодого немца, лейтенанта Рёриха. — "Каких прекрасных молодых людей, вам удалось воспитать, Курт! Совершенно новый вид людей. Unglaublich!" Он знал, что Курт клюнет на это. — "Он напоминал мне все время Генриха Юнга. Ты помнишь, когда Генрих был в таком возрасте, и как был полон своим ранним энтузиазмом по поводу фюрера?"
Они немного поговорили о старых временах, и, наконец, Ланни сообщил своему другу: "Я еду к Чикаго, чтобы разобраться с картиной. Я взял билет на Bremen, потому что это будет походить на поездку в Германию, по которой я соскучился". Он спросил, может ли он что-нибудь сделать для своего друга в Нью-Йорке или Чикаго, но Курт сказал, что нет. Glückliche Überfahrt!
Ланни сел на поезд, согласованный с расписанием пароходов, до Шербура. Большой немецкий лайнер останавливался там в эту ночь. Он не отличался по скорости от любого другого, но Ланни хотел почувствовать запах Нацилэнда после двух лет отсутствия там. Кроме того, на нём можно было собрать какую-то информацию. В этой поездке у него было три цели: во-первых, продать своего драгоценного старого мастера, который сейчас был тщательно упакован. Во-вторых, рассказать своему отцу о разговоре со Шнейдером и получить за это должное. И наконец-то посетить Вашингтон и убедиться в том, что его тайные послания были получены и прочитаны. Он не посмел сделать копии с любого из них, но он имел их все в своей голове.
Пароход был великолепен и сиял, как и все, что нацисты выставляют на обозрение, и каждый немец на борту был горд этим, как и всеми другими достижениями Neue Ordnung. Судно было переполнено по большей части американцами, возвращавшимися домой с летнего набега на культуру. Они были перегружены ею и не могли удержаться, чтобы не выгрузить её на Ланни, даже тогда, когда они узнали, что он жил в Европе большую часть своей жизни. Он смог попасть на борт в последний момент, разделив люкс для новобрачных, самые дорогие апартаменты, с производителем станков из города Индиана. Он случайно встретил этого крупного экспансивного джентльмена в пароходной конторе. Они оба были при деньгах, но им было жалко платить две тысячи сто долларов за пятидневное путешествие. И они решили составить компанию друг другу. Джентльмен был убежденным католиком и повесил распятие над спинкой своей кровати, как только открыл свои сумки. Распятие было благословлено епископом и спасёт его от морской болезни и равноденственных штормов. Недавно он поцеловал палец ноги папы и получил довольно безвкусную медаль за вклад в строительство собора.
За столом напротив от Ланни сидела полная вдова, которой принадлежала большая часть акций производственного предприятия в городе Камден, штат Нью-Джерси. С ней была дочь, привлекательная самоуверенная яркая брюнетка только что из Вассара. Как забилось бы сердце Бьюти Бэдд, если бы она была там, и как быстро она убедила бы мать в супер пригодности своего блистательного сына. Мать и дочь совершили большой тур, куда в конце была включена десятидневная экскурсия по России. Они въехали туда через Ленинград, а выехали из Москвы. Единственное, что им понравилось, были картины и дворец царя и царицы со спальнями и всеми нетронутыми безделушками. Вся остальная Россия была грязью и неприятными запахами, изношенной одеждой и плохо работающими водяными кранами. Женщины сейчас работают на железных дорогах, убирая лопатами грязь! Босые бабы ковыляют вдоль пыльных дорог, следуя за своими мужиками! Ужас!