- Ни о чем я тебя не прошу. Мы пойдем на рудники все вместе.
- Ты сейчас говоришь в запальчивости. Отдохни день или два, приди в себя, и тогда…
- Я все сказал, отец. Вызывай стражу.
- Одумайся, Тордул.
- Вызывай стражу! И навсегда забудь о нашем родстве!
Некоторое время Павлидий сидел молча, опустив плечи и уставясь в пляшущий огонь. Потом медленно поднялся, подошел к массивной двери, отворил ее и дважды хлопнул в ладоши.
Во сне боги уводят человека, куда хотят. Только что Горгий стоял на высоком корабельном носу и смотрел, как двумя косыми валами убегает, убегает синяя вода от переднего бруса. А проснулся - все та же провонявшая немытыми телами пещера, куда на ночь сгоняли двадцать девятую толпу.
Чадил факел в медном кольце на стене: в темноте рабов не сосчитаешь, не убережешь. Г оргий поднялся, разминая затекшее тело, ненароком толкнул Диомеда, храпевшего рядом на соломе. Матрос вскинулся, заругался спросонок…
Ночная тоска взяла за горло - хоть плачь, хоть головой об стенку бейся. Видать, покинули Горгия боги. А может, просто не достигает их взор дальнего края Ойкумены? Сам же испугался этой мысли. Что ж боги - их мало, а нас вон сколько, за каждым разве усмотришь?..
Ночные разбойники, бешеные псы - вот кто они, правители Тартесса! Где это видано -обвинить человека в убийстве и ни за что, ни про что, без суда, без разбора затолкать на погибельные рудники… Вот и Диомеда так же: схватили на базаре, пытали, пытали, внутренности отбили - и сюда. Разозлились, что ничего он не рассказал… А вышло, что зря Диомед, горемыка, побои терпел: все равно ведь он, Горгий, оказался на рудниках. Ладно, хоть в одну толпу угодили, встретились…
И еще думал Горгий о том, как не повезло ему: попал в самую середину раздора меж правителей Тартесса. Миликон чем-то там обидел Павлидия, Павлидий велел серым людям убить Миликона. Светозарные дерутся, а простолюдины кровью харкают…
Бежать, бежать отсюда! Лучше подохнуть с голоду в чужих горах, чем здесь, в неволе…
Стражники заколотили в медную доску, закричали:
- Выходи на работу! Во славу царя Аргантония, на работу!
Вставали рабы, потягивались, разминали наболевшие, плохо отдохнувшие мускулы. Зевали, протирали глаза, отхаркивались, по-разному молились богам, перемежая молитвы проклятиями.
Горгий с Диомедом пожевали припасенные с вечера зеленые веточки - по греческому обычаю, чтобы во рту было свежее. Вышли из пещеры.
Стражники ходили меж рабов, сбивали в полдюжины, чтобы легче было считать. Делали зарубки на счетных палочках, путались, снова и снова начинали пересчитывать двадцать девятую толпу.
Были здесь больше иберы разных племен: илергеты, карпетаны, илеаты. Были и вовсе дикие, обманом увезенные с далеких Касситерид - рослые, светлобородые, раскрашенные синей глиной. Рабы из тартесских горожан держались в этой пестрой толпе особняком.
Внизу, у ручейка, над кострами кипело варево. Богато живут в Тартессиде, рабам - и то варят пищу в медных котлах.
Расселись вокруг котлов по полдюжины. Старшие пошли за ложками. Ложки - тоже медные, со знаками двадцать девятой. Чтобы знать, если кто украдет.
Ели молча, не торопясь, хоть и покрикивали стражники. Торопливая еда силы не дает: заглотишь по жадности кусок не разжевавши - пропал кусок без толку. Ложками черпали по очереди, макали в варево черствые ячменные лепешки- свежих рабам не давали: не напасешься;
Горгий хоть и был голоден, а ел трудно: от непривычки с души воротило. А Диомед - ничего. Обвыкся. Рядом шумно чавкал здоровенный горец-кантабр, весь с головы до ног густо обросший бурой шерстью. Ложку он, видно, не понимал, черпал из котла горстью, а ладонь у него была как лопата. Прочие едоки недовольно косились, но помалкивали: уж очень был силен и свиреп этот самый кантабр.
День начинался серенький. Клочья ночного тумана плыли над ущельем, смешивались с дымом костров.
От соседнего котла подошел молодой раб - нос крючком, глазищи горят, как у лихорадочного, левая рука обмотана тряпьем. Присел на корточки, стал оглядывать едоков. Уже не раз видел Горгий, как этот раб слоняется меж котлов, приглядываясь к людям. А сегодня увидел вблизи - и сразу припомнил: тот самый моряк, что однажды его, Горгия, в портовом кабаке угощал дикарским пивом с Касситерид. Торгул… нет, Тордул - вот как его зовут…
Подбежал стражник, заругался на Тордула - мол, не путай, собака, счета, давай в свою полдюжину. Тордул поднялся, резанул стражника ненавидящим взглядом. Тот озлился.
- Как смотришь?! - заорал.- Глаза вылупил, падаль! Давай на место!
У Тордула запрыгали губы ог ярости.
- Сам ты падаль! - выкрикнул в ответ.
Звяканье ложек и чавканье стихло. Такого на
рудниках еще не слыхивали. Стражник ошалело уставился на строптивого раба. Потом размахнулся, с силой ударил обидчика тупым концом копья. Удар пришелся по левому плечу. Тордул взвыл, покатился по земле. На тряпке, обмотанной вокруг его руки, расплывалось темное пятно. Горгий присел над скорчившимся Тордулом, стал осторожно разматывать тряпку.
- Душегубы,- пробормотал он и добавил на ломаном тартесском:- У человека больная рука, а ты бьешь ..
- У человека? - с издевкой переспросил стражник.- Вот я покажу тебе человека!
Он закричал, замахал руками, сзывая других стражников. Тем временем Горгий, быстро осмотрев старую колотую рану Тордула, туго стянул над ней руку ремешком, чтобы унять кровотечение, потом вытащил из-за пазухи кожаный мешочек с мазью, с которым никогда не расставался. Он услышал над собой грубые голоса, ругань, но не поднял головы, торопливо втирал мазь в рану. Кто-то схватил его за шиворот, рывком поднял на ноги. Горгий увидел злые бородатые лица стражников - сбежалось их сюда около десятка.
- Ты тут говорил про человека? - спросил старший стражник, недобро усмехаясь и обдавая Горгия сложным запахом вина и бараньего сала.
- Ну, я…
Старший умело ударил его ногой в живот.
- Запомни: во-ню-чий раб, вот кто ты. Ну-ка, повтори!
- Я не раб,-прохрипел Горгий, разгибаясь.- Я ни в чем не провинился.
Диомед проворно встал между ним и стражником и принял следующий удар на себя.
- Э, да тут бунт! - взревел старший.- Взять их!
- Что за шум? - раздался вдруг властный голос.- Па-чему задержка у котла?
Стражники вытянулись при виде подходившего начальства. Это был сам Индибил, начальник всех рудников, низенький, толстый, с круглым, не лишенным приятности лицом. Серебра на нем было в меру, в руке он держал витой бич с серебряной рукояткой. Его сопровождала личная стража, угрожающе колыхались гребни на их шлемах.
- Блистательный, тут бунтуют рабы…- Стражник стал рассказывать о случившемся.
Индибил не дослушал, коротко махнул бичом, бросил: