Он не понял настроения внука. Мальчик видел изумительную красоту. Игра света, теней, красок была так поразительна, что только привычный глаз мог отнестись к ней равнодушно.
Ваня долго смотрел не отрываясь, словно хотел на всю жизнь запечатлеть эту картину.
— Никакому художнику так не нарисовать! — вырвалось у него.
Он встал и, как зачарованный, пошел по саду.
Дым рассеялся. Все деревья словно выпрямились, расправили ветки, красуясь своим нарядом. Ване казалось, что они поворачиваются к нему то одним, то другим боком, выставляя напоказ цветы. Он обошел весь маленький сад в том возбужденно радостном настроении, которое испытывал только здесь. Сердце у него сладко замирало и хотелось петь во всё горло.
— Нет, дедушка, сад я не брошу! — крикнул мальчик старику.
Он остановился против низкой яблони с широко раскинутой кроной, на ветках которой пачками сидели крупные цветы. Это была антоновка.
— Верно, «антоша»? Я от вас никуда не уйду, — ласково прошептал он.
И опять ему показалось, что яблоня приветливо закивала всеми ветками, и в этом не было ничего удивительного. Ведь она живая и хорошо его знает.
Когда мальчик повернулся и пошел к деду, перед ним, как из-под земли, выросла рыжая собака с острыми ушами на макушке, лисьей мордой и пушистым хвостом, завернувшимся колечком.
— Муфта! Ты где была? — крикнул Ваня.
— От дыма пряталась, — сказал старик.
Собака подбежала к деду, встала передними лапами на его колени и хотела лизнуть в бороду, но дым костра потянул в их сторону, и Муфта, фыркнув, отошла.
— Что! Не нравится? — засмеялся мальчик. — Ты где пряталась? А? Не стыдно? Хозяева всю ночь в саду сидели, а ты запряталась и спала? Не стыдно?
Собака виновато опустила хвост и внимательно смотрела на Ваню.
— Дедушка, а ведь она понимает, что я ей говорю?
— А то как же! Она всё понимает, только хитрая очень.
Муфта насторожилась и, повернув голову к забору, глухо зарычала.
— Ладно, не бреши, — сказал старик. — Сами слышим.
Над низким забором показалась голова соседа.
— Василий Лукич, почтение! — сказал он, останавливаясь и снимая фуражку.
— Здравствуйте, Петр Захарыч! На работу?
— Да. Приходится дежурить сегодня. А вы всю ночь просидели в саду?
— Да, почитай всю ночь. Внук напугал. Утренник, говорит, мороз… Вышел я и точно… после одеяла-то холодновато показалось. Зажгли костер…
— Ну, это ничего. Лучше пересолить, чем недосолить. Обидно, когда такую благодать морозом побьет.
— Справедливо. У вас, я видел, вишня тоже вся цветом усыпана.
— Есть немного!.. Ну, а как твоя яблоня, Ваня?
— Ничего, тянется. Она нынче меня перерастет…
— Подреза́л?
— Нет. Дед не велел.
— Я на подрезку по-мичурински смотрю, Петр Захарыч. Зачем дерево уродовать понапрасну, если оно само хорошо развивается?
— Это верно, — согласился сосед. — Ну, а какие на нем яблоки будут, Ваня?
— Не знаю.
— Как не знаешь? Плохой, брат, ты ученый, если свой сорт растишь и не знаешь.
— Это дело сложное, — неуверенно сказал Ваня.
Сосед засмеялся.
— Ну, тогда жди лет пятнадцать.
— Он дождется, молодой, — сказал старик. — Пятнадцать не пятнадцать, а годика через четыре зацветет, как я полагаю.
— Я шучу. Ну, будьте здоровы!
Сосед махнул фуражкой и направился вдоль забора.
Муфта недоверчиво проводила его глазами и, когда стихли шаги, улеглась на траву.
— Пойдем, Ваня, спать. Чего-то у меня глаза режет.
Мальчик послушно встал.
— А ты здесь оставайся, сторожи. Выспалась, наверно, — сказал он, погрозив пальцем собаке.