За два года до этого события умер Джаззар, покровитель Камильк-паши. Почувствовав себя в этой стране одиноким, Камильк-паша решил, что теперь может без риска вернуться в Каир.
Ему исполнилось двадцать семь лет. Недавно полученное наследство сделало его одним из самых богатых людей Египта. Не чувствуя склонности к женитьбе, будучи человеком малообщительным, предпочитающим одиночество, он сохранил живой интерес лишь к военному искусству и ожидал только благоприятного случая применить свои способности на деле. Энергия, свойственная его возрасту, била через край, искала выход и нашла его в продолжительных путешествиях.
Камильк-паша не имел прямых наследников, и поэтому его занимал вопрос, кому же со временем перейдет его несметное богатство. Кто из наследников по боковой линии может со временем этим богатством воспользоваться?
У Камильк-паши был двоюродный брат, моложе его шестью годами, некий Мурад, родившийся в 1786 году. Братья придерживались разных политических взглядов, поэтому не встречались, хотя жили оба в Каире. Камильк-паша был предан интересам Оттоманской империи и преданность свою, как мы знаем, сумел доказать. Мурад же и на словах, и на деле боролся против турецкого влияния. Он стал приверженцем Мухаммеда-Али, когда тот начал плести интриги против турецкого султана Махмуда.
И вот этот самый Мурад, столь же бедный, насколько богат был Камильк-паша, мог в качестве единственного родственника рассчитывать на состояние двоюродного брата, но в том только случае, если между ними произойдет примирение. Однако примирение оказалось невозможно. Напротив, озлобление и взаимная ненависть со всеми ее последствиями все время углубляли пропасть между этими двумя последними представителями рода.
В течение восемнадцати лет — с 1806 по 1824 год — правлению Мухаммеда-Али не мешали никакие внешние войны. Вместе с тем правителю приходилось бороться против возрастающего влияния и угрожающего поведения мамелюков, его бывших сообщников, а ведь именно им он был обязан своим высоким положением. Массовая резня, учиненная по всему Египту в 1811 году, избавила Мухаммеда-Али от внутренней опасности. Для вице-короля наступили спокойные годы. Его отношения с Диваном казались превосходными, по крайней мере внешне. На самом же деле султан Махмуд не доверял своему вассалу Мухаммеду-Али — и не без основания.
Камильк-паша служил мишенью для злых нападок Мурада. Пользуясь расположением Мухаммеда-Али, Мурад не переставал подстрекать вице-короля против богатого египтянина. Он то и дело напоминал своему господину, что Камильк-паша — сторонник Махмуда, друг турок, что за них он проливал кровь. Мурад уверял, что Камильк-паша — человек опасный… может быть, даже шпион… Огромное богатство, сосредоточенное в его руках, представляет угрозу… Мурад говорил все то, что должно пробудить жадность и подозрение у честолюбивого властителя.
Но Камильк-пашу это ничуть не тревожило. Он жил в Каире настолько уединенно, что расставить ему сети и запутать его в них было бы нелегко. Если он покидал Египет, то лишь для продолжительных путешествий на собственной шхуне с капитаном Зо, человеком на пять лет моложе его и беспредельно ему преданным… Совершая поездки по морям Азии, Африки и Европы, он влачил бесцельное существование, высокомерно безразличный ко всему человечеству.
Читатель может спросить, а не забыл ли Камильк-паша моряка-француза, спасшего ему жизнь. Забыл?… Нет, ни в коем случае. Такие услуги не забываются. Но был ли этот моряк вознагражден? Как будто бы нет. Быть может, Камильк-паша собирался отблагодарить его позже и ждал только случая, который привел бы его во время очередной морской прогулки во французские воды? Кто бы мог ответить на этот вопрос?…
В 1812 году Камильк-паше стало ясно, что в Каире он находится под неусыпным наблюдением. Несколько раз вице-король не давал разрешения на задуманные им путешествия. Над свободой Камильк-паши нависла угроза из-за беспрерывного наушничества его двоюродного брата.
В 1823 году Мурад, в возрасте тридцати семи лет, женился, но брак не упрочил его благосостояния. Его женой стала молодая феллашка, почти невольница. Поэтому нет ничего удивительного, что он, используя свое влияние на Мухаммеда-Али и его сына Ибрагима, делал все возможное, чтобы восстановить их против Камильк-паши.
Между тем в Египте начиналась военная подготовка, снова должно было обнажиться оружие. В 1824 году Греция восстала против султана Махмуда, и тот призвал своего вассала на помощь. Ибрагим-паша во главе флота в сто двадцать судов направился в Морею и высадился там со своим войском.
Это событие вернуло Камильк-паше интерес к жизни. Он после двадцатилетнего перерыва порывался уже броситься в новые опасные экспедиции, тем более что речь шла о поддержке прав Порты, нарушенных восстанием Пелопоннеса. Он хотел стать в ряды армии Ибрагима, но получил отказ; хотел служить в качестве офицера в войсках султана — снова отказ. Не было ли это следствием рокового вмешательства известного нам лица, заинтересованного в том, чтобы не терять из виду родственника-миллионера?
Борьба греков за независимость завершилась победой этого героического народа. После трехлетней жестокой осады Греции войсками Ибрагима-паши, в 1827 году в битве при Наварине, соединенные силы французского, английского и русского флота уничтожили турецкую эскадру и заставили вице-короля отозвать уцелевшие суда и армию в Египет. Ибрагим-паша возвратился в Каир в сопровождении Мурада, проделавшего вместе с ним пелопоннесскую кампанию.
С этого времени положение Камильк-паши ухудшилось. Ненависть к нему двоюродного брата возросла, когда в начале 1829 года молодая феллашка родила Мураду сына. Увеличилась семья, но не состояние. Мурад решил завладеть богатством Камильк-паши во что бы то ни стало. Он надеялся, что вице-король безусловно не откажет ему в содействии. Дела такого рода не новость в Египте. Впрочем, подобное происходит не только в восточных странах…
Пусть читатель запомнит, что сына Мурада звали Сауком.
Обдумав создавшееся положение, Камильк-паша понял, что у него есть лишь один выход: собрать все свое богатство, большую часть которого составляли алмазы и драгоценные камни, и вывезти из Египта. Это было проделано чрезвычайно осторожно с помощью нескольких иностранцев, живших в Александрии и пользовавшихся полным доверием богатого египтянина. Соблюдение строжайшей тайны способствовало успеху операции. Кто эти иностранцы? К какой национальности принадлежали? Об этом знал один Камильк-паша.
Трех небольших бочонков с двойными стенками, окованных железными обручами, точно таких, в которых хранят испанские вина, как раз хватило, чтобы наполнить их сокровищами Камильк-паши. Бочонки с величайшими предосторожностями погрузили на неаполитанский корабль; вслед за тем на борту этого корабля вместе с капитаном Зо занял место и их владелец, чудом избежавший опасности быть узнанным: шпионы следовали за ним по пятам из Каира до Александрии и следили за каждым его шагом, пока он там находился.
Пять дней спустя неаполитанский корабль остановился в Ладикии, а оттуда Камильк-паша направился в Алеппо — город, где решил обосноваться. Теперь, когда он в Сирии, под покровительством своего бывшего начальника генерала Абдаллы, ставшего к тому времени пашой Акки, следовало ли ему опасаться козней Мурада? Разве мог Мухаммед-Али, как бы он ни был могуществен, разыскать египтянина в далекой провинции, подвластной Блистательной Порте?
Однако это оказалось возможным.
В том самом 1830 году Мухаммед-Али порвал отношения с султаном. Расторгнуть узы вассальной зависимости от Махмуда, присоединить Сирию к своим владениям в Египте, стать властителем Оттоманской империи — такие далеко идущие планы не казались слишком смелыми честолюбивому вице-королю. Найти для этого предлог совсем нетрудно.
Феллахи, притесняемые агентами Мухаммеда-Али, стали искать убежища в Сирии под покровительством Абдаллы. Вице-король потребовал выдачи беглецов. Паша Акки отказал. Тогда Мухаммед-Али стал настойчиво добиваться у султана разрешения усмирить Абдаллу с помощью оружия. Сначала Махмуд ответил, что феллахи — турецкие подданные и потому он не желает выдавать их вице-королю Египта. Но спустя некоторое время, после восстания скутарийского паши, Махмуд, чтобы заручиться если не помощью, то хотя бы нейтралитетом Мухаммеда-Али, пошел ему навстречу.
Различные обстоятельства, в том числе эпидемия холеры на пристанях Леванты, задержали выступление Ибрагима-паши, ставшего во главе двадцати двух военных судов и армии в тридцать две тысячи человек. Таким образом, Камильк-паша имел достаточно времени, чтобы задуматься об опасности в случае высадки египтян в Сирии.
Камильк-паше шел тогда пятьдесят второй год, но он прожил такую беспокойную жизнь, что выглядел намного старше своих лет. Разочарованный, уставший, доведенный почти до отчаяния, он хотел только одного — покоя. Богатый египтянин надеялся обрести его в тихом Алеппо, но события опять повернулись против него.
Благоразумно ли оставаться в Алеппо в то время, когда Ибрагим готовится вторгнуться в Сирию? Разумеется, его гнев направлен только против паши, управляющего городом и провинцией Акка. Но, покончив с владычеством Абдаллы, остановит ли вице-король свою победоносную армию? Удовлетворится ли его честолюбие наказанием непокорного паши? Не воспользуется ли он случаем, чтобы окончательно покорить Сирию — постоянный предмет его вожделений? И не будут ли солдаты Ибрагима после взятия Акки угрожать Дамаску, Сидону, Алеппо? Все это внушало серьезную тревогу.
На этот раз Камильк-паша принял окончательное решение. Было очевидно, что Мурад охотится не за ним лично, а за его состоянием, решил во что бы то ни стало завладеть его богатством, если даже ему и придется поступиться львиной долей в пользу вице-короля. Значит, сокровища должны исчезнуть. Необходимо спрятать их понадежнее в таком укромном месте, чтобы никто не нашел. А дальше все будет зависеть от хода событий. Если Камильк-паша решит навсегда покинуть Восток, несмотря на свою привязанность к нему, или если в Сирии обстановка изменится к лучшему и он сможет снова там поселиться, тогда он извлечет свои сокровища из известного ему одному тайника…
Капитан Зо одобрил план Камильк-паши и придумал способ осуществить его таким образом, чтобы тайна не раскрылась. Купили бригантину, подобрали экипаж из людей разных национальностей. Матросы прежде не знали друг друга и не имели между собой ничего общего. Среди прочих припасов погрузили на борт три бочонка. Разумеется, никому и в голову не могло прийти, что они наполнены драгоценностями. Тринадцатого апреля Камильк-паша сел в Ладикии на шхуну и вышел в море.
Мы уже знаем, что Камильк-паша твердо решил найти остров, местонахождение которого было бы известно лишь ему и капитану. Поэтому прежде всего требовалось сбить с толку экипаж, чтобы ни один матрос не мог определить направление и маршрут шхуны. На протяжении пятнадцатимесячного плавания капитан Зо непрерывно менял курс. Покинула ли шхуна Средиземное море или снова вернулась в его воды? Заходила ли в другие моря, омывающие страны Старого Света? В европейских ли водах обнаружили новый островок?…
Экипажу известно только одно: шхуна последовательно попадала в разные широты и в разные климатические пояса, так что даже лучший моряк не определил бы, где находится судно в любой данный момент. Снабженная продовольствием на два-три года, шхуна приставала к берегу только в тех случаях, когда требовалось запастись водой, затем опять удалялась в открытое море. И лишь капитану Зо было известно, где именно набирали воду.
Мы уже знаем, как долго находился в плавании Камильк-паша, прежде чем увидел неизвестный остров, показавшийся именно тогда, когда он собирался уже бросить свои сокровища в море.
Таковы события, связанные с историей Египта и Сирии, об этом нам следовало упомянуть. В дальнейшем возвращаться к этому не придется. Повествование наше окажется более фантастическим, чем можно предполагать по такому серьезному началу. Но рассказ должен строиться на прочной основе, что автор и сделал или, по крайней мере, пытался сделать.
Капитан Зо приказал уменьшить парусность и отдал распоряжение рулевому. С северо-востока дул слабый утренний бриз. Шхуна шла к острову только под фоком, марселем и контра-бизанью, убрав остальные паруса.
В то время как Камильк-паша, облокотившись на перила мостика, смотрел вдаль, капитан стоял впереди и со свойственной опытному моряку осторожностью вел шхуну к острову, не нанесенному ни на какие географические карты.
Здесь в самом деле могла таиться опасность. Разглядеть коварные рифы под спокойной гладью моря очень трудно. А каких-либо указаний на фарватер здесь не было и быть не могло. Казалось, к острову можно подойти совершенно свободно — рифов не видно. Боцман, бросавший лот, не обнаружил пока ничего, что внушало бы опасения.
Вот какое зрелище открылось морякам на расстоянии одной мили от островка в ранний утренний час, когда солнце, высвободившись из густого предрассветного тумана, осветило скалы косыми лучами.
Островок оказался и в самом деле маленьким, таким маленьким, что на него не позарилось бы ни одно государство, ну разве что жадная захватчица Англия! А подтверждением того, что эти скалы еще неизвестны морякам и гидрографам и не нанесены на новейшие карты, как раз и служил тот факт, что Великобритания не успела превратить его во второй Гибралтар, чтобы установить контроль над окружающими водами. Скорее всего островок появился из воды совсем недавно и, к счастью, лежал в стороне от обычных судоходных путей.
По внешнему виду он представлял собой обычную плоскую возвышенность, периметром около трехсот туазов и имел форму неправильного овала в сто пятьдесят туазов длины и от шестидесяти до восьмидесяти ширины. Однако это не беспорядочное скопление скал, причудливо нагроможденных одна на другую и как бы не признающих законов равновесия. Похоже, островок возник на поверхности моря вследствие спокойного постепенного поднятия земной коры, ее медленного поднятия из морских глубин, а не как результат внезапных подземных толчков. Вокруг его берегов не было ни глубоких бухт, ни мелких заливчиков. Он совсем не походил на одну из тех морских раковин, на создание которых природа расточает тысячи фантазий и причуд. Он напоминал скорее либо верхнюю створку устрицы, либо — и это, пожалуй, более точное сравнение — панцирь черепахи. Панцирь этот округлялся, становясь выше к центру, его высшая точка поднималась на сто пятьдесят футов над уровнем моря.
Росли ли на острове деревья? Ни одного. Признаки растительности? Никаких. Следы человеческого пребывания? Нигде. Островок не был и не мог быть обитаем — сомневаться в этом не приходилось. И уж если Камильк-паша решил укрыть свои сокровища в земных недрах, то лучшего места, более укромного, более безопасного, чем этот островок с бесплодной каменистой почвой, найти невозможно.
«Островок будто создан для этого нарочно!» — подумал капитан Зо.
Шхуна двигалась все медленнее, постепенно убирая паруса. Когда до острова осталось не более одного кабельтова, капитан приказал отдать якорь. И тотчас, отделившись от крамбола, увлекая цепь через клюз, якорь забрал глубину в двадцать восемь саженей.
Скалистые уступы острова — во всяком случае, с этой стороны — были очень крутыми. И судно могло подойти еще ближе, даже пристать к берегу, не рискуя сесть на мель. И все же решили держаться от него на некотором расстоянии.
Когда шхуна стала на якорь, а боцман приказал убрать последние паруса, капитан Зо снова поднялся на мостик.
— Прикажете спустить большую шлюпку, ваша светлость? — спросил он.
— Нет… ялик. Мы высадимся только вдвоем.