— Долго не продержусь! Вам придётся прыгнуть и вытащить меня!
Если бы Калмыков этим вечером поужинал, его бы точно вырвало от нервного напряжения.
— Гриша, дорогой, я не смогу!
— Андрей Семёнович, — с мукой в голосе прокричал Григорий, — Я сейчас упаду! Пальцы уже разжимаются! Пожалуйста! Спасите!
Калмыков не собирался с силами. Он не делал предварительных выдохов или размышлений. Он не думал, не просчитывал. Он просто перешагнул заградительную балку и пошёл по стреле. Ноги не тряслись, сердце билось ровно, дыхание тоже выровнялось. Было страшно так, как никогда до этого в жизни, но организм удивительным образом мобилизовался и не давал сбоев.
— Андрей Семёнович! Я больше не могу!
— Молчи! — взревел Калмыков и продолжил мерное, сосредоточенное движение.
Дойдя до края, Калмыков отточенным движением присел, взялся за стальные балки и без раздумий сбросил ноги в пустоту. Нащупав коленом трос, он вцепился в него ногами, затем руками и начал спускаться вниз. Ладони жгло и царапало, срывая кожу до мяса, но Андрей Семёнович не обращал ни малейшего внимания на это. Ступни упёрлись в основание крюка. Калмыков немного раскачал трос, периферийным зрением отметил, что Гриша все ещё висит на краю и обхватил руками крюк. Спрыгнул. Ноги повисли в воздухе.
— Не смотреть вниз, — тихо приказал сам себе Калмыков, — Не смотреть вниз.
Раскачался. Достаточно ли? Нет! Не хватит! Надо ещё!
— Спасите! — срывая голос, выкрикнул Гриша.
Пора! Вдох. Толчок. Полёт. Хочется кричать, но крик застрял в горле. Удар! Дикая боль в ступнях. Калмыков обернулся и увидел посеревшие от отлива крови кончики пальцев, которые из последних сил держались за просмолённую поверхность крыши. Он протянул руку и позволил себе сделать очередной вдох лишь тогда, когда пальцы сомкнулись на запястье Гриши.
— Держу! — чуть не плача от радости крикнул Калмыков, — Держу тебя!
Он потащил парнишку на себя, сам себе, удивляясь, откуда у него столько силы, и через несколько секунд оба уже лежали на спине, распластавшись, как морские звезды на океанском дне. Оба тяжело дышали.
— Я… Тебя… Убью… — хрипло, справляясь со сбившимся дыханием, проговорил Калмыков.
— Не убьёте, — спокойно ответил Гриша.
— Ты даже спасибо не скажешь?
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Я думал, вы не прыгнете.
— И я.
Гриша тихо хихикнул. Калмыков тоже. И скоро уже оба истерически хохотали, лёжа на крыше под открытым звёздным небом. У Андрея Семёновича по щекам текли слезы. И он понятия не имел, почему это происходит. От радости ли? От грусти ли? Просто хотелось плакать, и он плакал.
Идти обратно в город пришлось пешком, так как деньги Андрей Семёнович, видимо, потерял, а Гриша признался, что он понятия не имеет, есть ли они у него вообще. Пустынный ночной проспект в такое позднее время не освещался, и они шли в полной темноте, лишь иногда освещаемые фарами проезжавших мимо автомобилей.
— Что дальше? — осторожно спросил Андрей Семёнович, ритмично отмеряя шаги по остывшему асфальту.
— Теперь не знаю, — ответил Гриша, — Даже не представляю, что будет дальше. Надеюсь, что будет хорошо. Ну, или, по крайней мере, не хуже, чем было.
— Ты хотя бы помнишь, где живёшь?
— Неа, — Гриша пожал плечами, — Но меня это, почему-то, не смущает. Верите?
— Не знаю, — честно признался Калмыков.
— Знаете, я просто теперь как-то особенно спокоен. Как будто было, наконец, сделано то, что должно было быть сделано. И теперь можно быть спокойным, что все вышло именно так, как должно было быть. И это хорошо. Понимаете?
— Надеюсь, что да.
Они ещё некоторое время шли молча, когда их обогнал большой, ярко разукрашенный автобус. Григорий, вдруг, остановился. Автобус, немного протянув вперёд, тоже остановился, паркуясь у обочины. Зашипела гидравлика, передняя дверь распахнулась. Калмыков услышал, как у Гриши участилось дыхание. Наружу неторопливо вышла девушка. У неё были светлые волосы и длинное белоснежное платье. Андрей Семёнович посмотрел ей в глаза, и от этого взгляда холод волной прокатился по спине, а ноги задрожали. Непонятно почему, но ему хотелось бежать. Все равно куда, лишь бы подальше от неё.
— Ну, вот и всё, — тихо, взволнованным, дрожащим голосом сказал Гриша, — Это за мной.
Андрей Семёнович с трудом оторвал взгляд от поразительной красоты девушки, и посмотрел на Гришу. Тот улыбался. Но теперь не так, как раньше. На этот раз его улыбка была грустной.
— Ты уверен? — робко поинтересовался Калмыков.
В ответ Гриша лишь улыбнулся своей прежней, радостной улыбкой и, не пожимая руки, не говоря прощальных слов, пошёл к автобусу. Девушка нежно положила ладонь ему на шею и пропустила вперёд. Он встал на первую ступень, обернулся к Андрею Семёновичу, улыбаясь, махнул рукой и вошёл внутрь. Девушка, бросив на прощание надменный взгляд, вошла следом. Дверь закрылась, и автобус уехал, удаляясь в темноту маленькими красными огоньками габаритных огней. До дома Андрей Семёнович добрался лишь к рассвету.
В приёмной, как всегда по утрам, толпилось много народу: руководители отделов, департаментов, управлений. Все галдели, суетились, что-то обсуждали, подготавливаясь к заседанию кредитного комитета.
Андрей Семёнович вошёл как раз в тот момент, когда Сурков пытался дозвониться тому на мобильный. На багровом от ярости лице начальника играли желваки, а пальцы нервно барабанили по столешнице секретарши Леночки. Увидев Калмыкова, он с силой вдавил в свой несчастный мобильник клавишу отбоя и решительным шагом направился навстречу подчинённому.
— Где тебя носит, Калмыков? Я тут на какашки чуть не изошёл! Документы не готовы, на звонки не отвечаешь! Страх потерял? Или тебе напомнить, кто в моих руках обязан обсираться?
У Леночки на столе зазвонил телефон. Она сняла трубку, коротко что-то ответила и официальным тоном объявила:
— Владлен Аркадьевич ожидает всех в кабинете. Проходите, пожалуйста.
Сурков засуетился пуще прежнего.
— Давай!!! Скорее!!!
Не дожидаясь ответа, он вырвал из рук Андрея Семёновича серую картонную папку и засеменил к кабинету директора, а у самой двери обернулся. Глядя на Калмыкова, он скривил в презрении губы и провёл ребром ладони возле горла, намекая на то, что после кредитного комитета того ждёт знатный разнос.
Андрей Семёнович улыбнулся одними уголками рта и, вдруг, выбросил вверх средний палец, от чего глаза Суркова округлились и налились кровью. Леночка, наблюдавшая за этим со стороны, замерла с отвисшей челюстью и бледным лицом. Калмыков одарил её снисходительным взглядом и громко хлопнул дверью приёмной.