— Если мебель цела останется…
— …А дети, они же просто в восторге будут!
— Когда от нервной икоты отойдут…
— Да пошел ты! Далеко и надолго! — то ли прорычал, то ли прохрипел, наливаясь кровью, Павлов. — К тискам, капканам и рубанкам! К пассатижам своим!
— Пошутить уже нельзя, — миролюбиво сказал Шаронов и действительно — пошел.
— И сам ты пуфик с лапками! — крикнул Павлов ему вслед. — Шариков! Полиграф Полиграфыч!
— Абырвалг! — отозвался через плечо Шаронов. Дежурный, видимо, перетрусив, вооружился шваброй, залез в клетку к «единичке» и теперь делал вид, будто там прибирает. Шаронов, проходя мимо, издал негромкий противный вой, от которого мелко затряслись оба — и дежурный, и кот.
— Нет, вы только поглядите, и это — без пяти минут член-корреспондент! — возмутился Павлов. — Иметь его конём!
За решеткой бухнуло — с наслаждением повалился на пол изначально эмоционально выхолощенный, а теперь еще и нервно истощенный рыжик Борис.
Утро выдалось неожиданно холодным, и Павлов отметил про себя — хорошо, если к обеду не очень разогреет. Как любые крупные животные, полосатики умели беречь энергию, что делало их, на взгляд дилетанта, слегка заторможенными. Прохлада заставит «Клинки» шевелиться, а значит, выглядеть моторнее, активнее. Лишний плюс.
— Хороший домик, — сказал Бондарчук, оглядываясь из отъезжающей машины на павловский коттедж. — Ты уже выкупил его?
— В том году. Участок маленький.
— Зато поселок что надо. Тишь да гладь, кругом свои.
— Угу, только дочка сбежала в Москву из этой тиши.
— Вернется, — обнадежил генерал.
— Когда помру, — уверенно сказал Павлов.
— Внуков на лето будет привозить. Что я, не знаю? Сам дед.
— Она их возит на море. А мне раз в полгода дает посмотреть. Говорит, не умею правильно обращаться.
— Да что же ты с ними вытворяешь, дорогуша?
— Играю… Разговариваю. Объясняю, как устроен мир, учу вести себя хорошо. В общем, воспитываю. Что еще можно делать с детьми?
— Современная педагогическая наука тебя бы не одобрила, — сообщил Бондарчук. — В ней даже слово «воспитание» отсутствует.
— Какие генералы пошли культурные, — надулся Павлов.
— Нельзя? — усмехнулся Бондарчук. — Не положено? Что за штампы у тебя в голове! Совершенно дикарские представления о генералитете. А я, между прочим, и на фортепьянах могу. Ну, чуточку. Не очень громко. Слушай, Павлов, дорогуша, меня тут осенило, ты пашешь на оборонку лет двадцать, а?
— Скоро тридцать.
— И что ты знаешь о нынешней армии, прохвессор?
— Что она профессиональная, и гораздо лучше прежней, — буркнул Павлов. Его армейский опыт был стандартным: пара коротких тренингов и один месячный полевой сбор давным-давно. Разобрать автомат завлаб, наверное, смог бы и сейчас, а вот собрать обратно — вряд ли.
— Хороший ответ, — похвалил Бондарчук. — В духе официальной пропаганды. А военная доктрина наша — как она на твой взгляд?
— Ничего себе, — осторожно сказал Павлов. — Нормально.
— М-да… Сколько мы общаемся, всегда я тебя расспрашивал про твою работу. А надо было рассказывать про свою. Дорогой ты мой товарищ Павлов! Да будет тебе известно, что именно новая российская военная доктрина сделала НИИПБ столь нужным и полезным. Если излагать пафосно, вы с вашим людоедом Шариковым сейчас влияете на судьбы мира. Ваши разработки придадут армии некоторые свойства, которых ей недостает. Критически недостает, я бы сказал. Ты это… Гордишься?
— Скорее боюсь, — честно признался Павлов. — Как вы своими новыми свойствами размахнетесь, да как врежете…
— Ерунда! — отмахнулся Бондарчук. — У нас и в мыслях нет врезать. Размахнуться можем. Острастки ради. Минуточку… Эй, дорогуша! Ты поворот не пропустил?
— Там копают, товарищ генерал, — отозвался водитель. — Мы дальше.
— Там расширяют стоянку у аквапарка, — сказал Павлов.
— А аэропорта у вас, случаем, нет?
— Зачем аэропорт? — удивился Павлов. — До Москвы час экспрессом.
— Аквапарк! — Бондарчук раздраженно фыркнул и сразу оказался похож на настоящего генерала. — Дорогуша, ты хоть помнишь времена, когда аквапарков не было? И экспрессов не было. И ничего вообще не было! В мой родной городишко по выходным приезжала на базар машина с колбасой! А в продуктовых лежали макароны, селедка и маргарин!
— Ты будто из какого-то голодающего Поволжья…
— Я из России, — веско сказал Бондарчук. — Тебе, москвичу, не понять. И вообще, не перебивай, а впитывай. Мы сейчас живем как бы не в полном шоколаде, но с прежним не сравнить. Аквапарки вон повсюду. Работяга год отпахал — везет семью на курорт. Прямо Советский Союз, только всего больше и ширьше. Чем достигнуто это изобилие, а, дорогуша? Отказом от позиций, которые занимал СССР! Но сейчас мы потихоньку возвращаем себе прежнее влияние. Только увы, на одной экономике в сверхдержавы не выйти…
— Это что, политинформация? Или инструктаж?
— Именно. Не смейся, я не шучу. Есть мнение, что некоторые не понимают, какую задачу взвалили на свои плечи. Жирком заплывшие.
— Я делаю зарядку. У меня есть двухпудовая гиря, — сообщил Павлов. Чистейшую правду сказал. Зарядку Павлов делал. И гиря у него — была. Одно другому никак не мешало.
— Гиря дело хорошее… Кому сказано — не перебивай!
— Виноват, товарищ генерал-майор. Больше не повторится.
— То-то. О чем я? А! Так вот, стране нужна военная сила. И как ни странно — живая сила, понимаешь? Ядерным щитом не закроешься от локальной угрозы. Танки и самолеты не берут города. Пехотинец, друг мой, вот кто по-прежнему задает тон. Как ни смешно. Как ни дико. Но пехотинца-то серьезного у нас до сих пор и не было. А нам же надо регулярно доказывать, что мы крутые! Полегоньку, местами, но реально подвоевывать. И кем это делать?