— Слушай, парень, ты, похоже, сам-то уголовник, тебя только что выпустили из тюрьмы! Так что здесь, я повторяю, тебе делать нечего. Советую, позаботься о самом себе, а не о своем уголовном напарнике. Если хочешь снова вернуться в тюрьму, то я могу тебе помочь в этом деле. Могу сделать так, что ты уже никогда не покинешь тюремные стены, если продолжишь свое нытье. Так что бывай по добру, по здорову!
— Слушай, мне не страшны твои угрозы! Плевать я на них хотел, Сема! Ты и так уже устроил мне так, что внутренняя тюрьма на Лубянке стала моим родным домом! Так что благодаря тебе, я многому там научился. Теперь у тебя, Сема, не получится, просто так избить меня, не получив сдачи! Так что слушай меня энкеведешник, если мне расскажешь, что случилось с моей матерью, то я отстану и больше никогда сюда не вернусь! Если не расскажешь…
В этот момент Семен Воронов начал разворачиваться туловищем, чтобы в узкой прихожей бывшей квартиры Фроловых освободить пространство для того, чтобы у него появилась возможность размахнуться рукой и ударить этого наглого парня. Но Иван Флоров обеими своими руками втолкнул его в квартиру. Этот толчок руками неожиданно получился сильным, от него Семен Воронов, всплеснув руками, спиной вперед влетел в квартиру и распростерся на полу прихожей. В его глазах появился гнев, сам Семен хотя и был плохим атлетом, все же сумел собраться, чтобы обеими ногами нанести удар по Ивану Фролову, который в этот момент перешагнул порог, перешел в квартиру. Удар ногами ему пришелся в плечо, от него он пошатнулся, но стена и закрывающаяся входная дверь помогли ему устоять на ногах. Иван даже успел одну из ног противника взять в захват, перевести в болевой прием, вывернув и согнув ногу так, что Семен застонал и запросил пощады:
— Ты парень чего делаешь? Прекрати не надо этого делать! Задавай свои вопросы, я попробую на них ответить!
— Когда ты меня арестовал в школе, то мама оставалась дома! Что с ней после произошло? Куда она исчезла? Она ведь никому не была нужна, толь мне и отцу!
— Может быть, твоя мать и была горькой пьяницей. Она действительно никому не была нужна, но ты забыл о трехкомнатной квартире, в которой проживала твоя мать! В нашем райисполкоме, как только узнали о расстреле в НКВД твоего отца, то тут же перерасмотрели вопрос об обеспечении семьи Фроловых жилплощадью. Ордер на эту квартиру выдали моему отцу, дворнику Михаилу Сергеевичу Воронову, а вам, то есть тебе и твоей матери, выделили небольшую комнату в коммунальной квартире на улице Усиевича, 8! Но насколько я знаю, то ее там нет! Она там никогда так и не появилась. Никто не знает, что случилось с твоей матерью, когда пришла комиссия райисполкома, она ей сообщила о том, что твоя мать должна навсегда покинуть эту квартиру.
Из-за глубокой жалости к матери, слезы показались в глазах Ивана. Он вспомнил о том, как его мать стояла у окна, водила пальцем по запотевшему оконному стеклу, напевая что-то очень грустное. По ее глазам текли слезы, слышались слова:
Видимо, Семен Воронов почувствовал этот момент, понял, что его противник Фролов слегка расслабился. Сильным рывком он вырвал ногу из его захвата. Затем несколькими быстрыми перекатами Семен, не вставая на ноги, докатился до дивана в большой комнате. На диване валялся пистолет маузер, но для того, чтобы выстрелить из этого пистолета ему требовалось пистолет снять с предохранителя, взвести курок и только затем он мог выстрелить. Семен Воронов сумел снять маузер с предохранителя, но не успел взвести его курок, так как две вальтеровские пули едва ли не одновременно поразили его грудь, а одна из них прошла через сердце энкеведешника.
Иван Фролов поднялся на ноги, подошел к трупу, в этот момент его руки сами собой вернули «Вальтер Р38» на прежнее место, за ремень пояса сзади. Несколько мгновений он рассматривал лицо Семы, раздумывая о том, что надеялся на то, что этот человек предоставить ему столько информации о Москве, о ее криминальном мире, что ему не потребуется дополнительные источники такой информации. На деле же получилось так, что он был вынужден убить Сему уже на второй минуте встречи, так ничего существенного не узнав. В этот момент Иван вдруг вспомнил о том, что его Машка живет совсем неподалеку.
Осторожно приоткрыв подъездную дверь, Иван осмотрелся кругом. Двор был пуст, но за оградой стоял дворник Михаил Воронов вместе со своими местными приятелями и над чем-то громко смеялся. Тогда Иван Фролов вспомнил о существовании второго выхода с этого двора, которым он часто пользовался подростком. Одним прыжком, он взобрался на крышу сарая, сделал несколько скользящих шагов по крыше сарая, а затем спрыгнул с нее, сгруппировался и по откосу выкатился к самой улице, которая проходила вдоль их дома. За поворотом, по-прежнему, слышался голос дворника и голоса его собеседников.
Отряхнув пиджачок, на голову плотнее натянув кепку, Иван направился по улице подальше от дома, который когда-то был ему родным, и в одно мгновение превратился в чужой. До Машкиного дома нужно было пройти две улицы и один переулок. Там почти у самого метро Бауманское стоял высотный дом в десять этажей, на восьмом этаже жила бабка Машки. Отец Марии был командиром Красной Армии, а ее мать военным врачом. Она с мужем вдвоем так и мигрировала по разным гарнизонам, а воспитание Машки доверила своей матери, бабушке Марии. Они вдвоем так и погибли на Халхин-Голе, японская авиабомба взорвала палатку, в которой лежал раненый отец Машки, а ее мать, как верная жена, там лечила мужа от ранения.
Иван прошел в подъезд дома, он сразу же обратил внимание на то, что Машкина бабка отсутствовала на своем обычном месте. При входе для нее поставили специальный столик, за которым бабка обычно сидела. Она всегда спрашивала имена приходивших гостей, а затем перезванивала в ту или иную квартиру, чтобы поинтересоваться тем, ожидают ли они такого или иного гостя?! Это место за столом также позволяло Машкиной бабке регулировать пользователей доисторического лифта, отгоняя прочь местную шпану. Ивану Фролову только однажды позволили воспользоваться этим лифтом, это случилось тогда, когда Мария пригласила его на свое день рождения!
И сейчас Иван так и не решился воспользоваться этим лифтом, на восьмой этаж он стал подниматься по ступеням лестницы. С большим трудом ему удалось пробраться к дверям квартиры, так как все вокруг было заставлено велосипедами, детскими колясками и всякой всячиной. Несколько раз он пальцем нажимал кнопку дверного звонка, но так и не услышал его трели. Тогда он дважды кулаков прошелся по филенке двери, но за ней, по-прежнему, сохранялась тишина, не было слышно ни звука. Недоуменно пожав плечами, Фролов уже начал разворачиваться, что бы вернуться на лестницу, и начать свой спуск вниз по этой лестнице, когда дверь внезапно распахнулась за его спиной.
— Иван, — послышался голос Маши, — где ты пропадал так долго? Анна Николаевна нам рассказывала о том, что НКВД звонили в школу и извинялись за ошибку с арестом ученика 10-го А класса Фролова. Она также говорила о том, что в тебе что сломалось, что ты стал прятаться от людей, поэтому не хочешь вернуться в школу и сдать выпускные экзамены.
— Ты одна дома, я могу сейчас к тебе зайти?
— Да, Ваня, заходи, пожалуйста! Я теперь живу одна-одинешенька, бабка-то моя, померла два месяца назад!
Иван сразу же прошел на кухню и сел на свой любимый табурет. Сидя на нем, в кухонного окно хорошо просматривался весь двор этого дома.
Внимательно осмотрев двор и, не заметив там ничего особенного, Иван повернулся в сторону Машки. Он тут же ахнул от внутреннего удивления, Машка за этот год прямо-таки расцвела. Сейчас перед ним стояла не девчонка, а красивая молодая женщина. Плечи слегка округлились, груди налились и сейчас высились внушительными холмами. Но Ивану больше всего понравилась осиная талия Машки и ее внушительные бедра. Неведомая сила потянула Ивана Фролова в объятия этой пока еще ему незнакомой женщины. Не успел он и глазом моргнуть, как оказался в объятиях Машки. Его руки, действуя сами по себе, раздвинули ворот ее халатика, вскоре он лицом утонул в дикой нежности девичьей груди. Губы Ивана сами собой нашли, начали целовать, лизать и прикусывать два упрямых сосочка, которые начали расти и укрепляться сами по себе.
Только в этот момент он услыхал задыхающийся голос Маши:
— Ванюша, я больше не мог! Давай, перейдем в другую комнату, там стоит бабкина кровать.
Сколько времени они занимались любовью, никто из них не мог сказать! Иван Фролов пришел в себя, когда напольные часы пробили ровно девять часов утра. В одно мгновение парень натянул на себя свою одежду. Стоя над Марией, любуясь своей любовью, Иван Фролов тихим голосом произнес:
— До свидания, Маша! Чистый случай свел нас вместе, хотел зайти к тебе и поинтересоваться, что случилось с моей матерью?
— Она в дурдоме! Когда ей дворник дяди Миша рассказал о том, как тебя арестовывали в школе, то она его внимательно слушала и пила водку, которую же дядя Миша ей и принес! Потом начала кричать о том, что советская власть у нее отняла мужа и сына, то дядя Миша вызвал санитаров из какого-то дурдома, они приехали, ее связали и увезли. Больше ее никто не видел! Вань, а ты вернешься ко мне, ведь без тебя и я пропаду. Семка Воронов стал не давать мне прохода! Требует, чтобы я вышла за него замуж. А за него я не хочу, я ведь тебя одного любила и люблю!
— Маш, в Москве я проездом! Должен ее вскоре покинуть и не знаю, когда снова вернусь в этот город! Но завтра, в пятницу, я обязательно к тебе зайду, расскажу о том, как и где ты будешь дальше жить! А сейчас мне надо спешить, если я хоть на минуту опоздаю… Не, даже не хочу об этом думать, так что я пошел, а завтра мы снова встретимся.
Разумеется, рабочее время у народного комиссара внешней торговли Анастаса Микояна было расписано по минутам, но он нашел-таки свободное время для того, чтобы встретиться с молодым шведским предпринимателем господином Вальдемаром Косински, чтобы пожать ему руку, прочитать по бумажке перечень всего того, в чем нуждался Советский Союз. Затем он внимательно посмотрел на Вальдемар и произнес:
— Я полагал, что вы серьезный шведский промышленник в годах, но сейчас перед собой вижу совсем молодого человека! Зачем, господин Косински, вы к нам приехали, ведь, работать с нами очень трудно и не всегда проекты осуществляемые вместе с нами приносят быстрые доходы.
В этих словах сорокапятилетнего человека прозвучала настоящая ностальгия о прошедших временах, но одновременно Вальдемар услышал и нотки недоверия в том, что такой человек, как он, может справиться с осуществлением серьезного проекта. Тогда он решил пойти ва-банк:
— Господин народный комиссар, сегодня мне примерно столько же лет, сколько было вам, когда народ и партия доверили вам руководство торговлей Советского Союза и, не смотря на свой, казалось бы, юный возраст, вы справились с поставленными перед вами задачами. Так вот и я вам хочу сказать, что справлюсь с теми задачами, которые сегодня стоят перед Советским Союзом в области снабжения населения продуктами и промышленными товарами. Разумеется, моих миллионов не хватит на то, чтобы в полной мере и по всему дефициту поставлять вам продукты и товары народного потребления. Но я, к примеру, сказу, могу выступить вашим посредником в переговорах со шведским правительством о поставках вам шведских паровозов. Могу наладить в Советском Союзе производство женской косметики. Я очень многое чего могу сделать, как вы говорите, по малости, но со временем такая малость может вырасти до больших проектов!
Выслушав перевод Леночки Семеновой, Анастас Иванович задумался на секундочку, затем поднял глаза на Вальдемара Косински и сказал:
— Надеюсь, что вы, господин Косински, хорошо понимаете, что у меня попросту нет времени присутствовать на всех встречах и переговорах с вами. Поэтому заранее прошу меня извинить за то, что я буду часто на них отсутствовать. Все переговоры с нашей стороны будет вести начальник управления моего наркомата, господин Чистяков. Сейчас же я буду вынужден вас покинуть, а вы займитесь выяснением возможных точек соприкосновения вашей фирмы и моего наркомата. Определив такой список, затем мы займемся выяснением того, что мы можем сделать друг для друга, а после этого начнутся времена согласований и подписаний контрактов. Еще раз, господин Косински, напомните мне название вашей фирмы, города в который вы будете иметь офисы или филиалы вашей компании. И последнее, сколько времени вы собирайтесь в этот приезд пробыть в Москве?
— Название моей фирмы «Косински и Партнеры», в настоящее время один функционирующий офис имеется в Стокгольме. Недавно мне пришлось офисы своей компании закрыть в Варшаве, Вильнюсе и Риге. Сейчас мы работаем над открытием офисов в Хельсинки, в Берлине и в Париже. В Москве я пробуду еще и завтрашний день, после чего планирую вылететь в Берлин для переговоров с министром экономики Германии господином Вальтером Функе. Я только что от него получил подтверждение о том, что он готов меня принять на переговоры. В субботу днем самолетом я вылечу в Германию.
Замечательно, господин Косински, так что у нас есть возможность еще раз встретиться, скажем, завтра. Мои люди разыщут вас и обязательно заблаговременно предупредят, если такая встреча может состояться. А сейчас я вынужден вас покинуть, Вальдемар, меня ожидает еще одна встреча с американским промышленником Армандом Хаммером, он сейчас меня ожидает в другом кабинете! Итак, до встречи завтра!
С этими словами Анастас Иванович Микоян, народный комиссар СССР покинул комнату переговоров, оставив Вальдемара Косинского с целым сонмом чиновников Наркома внешней торговли СССР. Еще не успел дверь закрыться за наркомом, как с их стороны последовали различные вопросы. Причем, эти вопросы следовали в таком темпе, они носили такой характер, словно Вальдемар снова оказался на допросе у следователя НКВД СССР. Первое время Вальдемар Косински сдерживался, отвечал очень подробно и вежливо, но, когда последовали вопросы, касавшиеся функционирования офисов его компании в Риге и в Вильнюсе, то Вальдемар сделал следующее заявление:
— Уважаемые господа, прежде всего, довожу до вашего сведения, что в момент закрытия этих двух офисов, компания называлась по-другому и имела другого владельца. Но скажу вам откровенно, ознакомившись с работой этих двух офисов, я поддержал решение прежнего главы компании об их закрытии. Я хочу вам откровенно сказать, там под давлением со стороны НКВД было невозможно работать!
Чиновники наркомата внешней торговли, услышав подобные слова объяснения из уст иностранца, замолчали, они начали как-то странно поглядывать на одного из своих сотоварищей, человека тридцати — тридцати пяти лет с решительным лицом. Тот же на долю секунды замешкался, а затем принялся горячо обвинять всех иностранцев Риги и Вильнюса в шпионаже в пользу Германии. На что Вальдемар недоверчиво покачал, и сказал:
— Извините, уважаемый господин, я не знаю вашего имени, но такого попросту не могло случиться, так как большинство иностранцев в этих двух советских городах были иудеями, а вы должны хорошо знать, как германцы сейчас нетерпимо к ним относятся! Так что граждане еврейской национальности едва ли будут работать на нацистов, на французов и англичан — может быть, и да, но опять-таки французы все проиграли, а англичане сегодня слишком заняты обороной своего острова.
После этого резкого высказывания Вальдемара Косинского, противоположная сторона перестала задавать провокационные вопросы, сосредоточилась на решение задач, поставленных наркомом Микояном.
Обедать Вальдемару пришлось в общей столовой наркомата, еда оказалась калорийной, но очень плохо приготовленной.
— Я мог бы свою деятельность в СССР начать с организации работы кухни этого наркомата! — Сказал Вальдемар после того, как расплатился за обед у стойки кассира, у которого не было кассового аппарата.
Он тут же забыл об этом высказывании, так как вскоре продолжились консультации с чиновниками наркомата внешней торговли. Они закончились в шесть часов вечера. Леночка Семенова собралась его вести в Большой театр на «Лебединое озеро», но Вальдемар отказался, сославшись на плохое самочувствие после ночного перелета и долгих переговоров в наркомате. В баре «Метрополя» он выпил бокал «Блади Мэри» и тут же отправился в своей номер, спать.
Едва переступив порог своего номера, Вальдемар почувствовал, что в нем побывал посторонний человек. Закрыв за собой дверь номера, он, не двигаясь с места и закрыв глаза, попытался себе представить, чем же именно занимался этот незнакомец в его номере. Некоторое время он провел у телефонного аппарата, ясно, что в этот аппарат он заложил подслушивающее устройство, а затем занялся нижнем и верхнем бельем, хранимом в гардеробе. Незнакомец работал в его номере, стараясь близко не подходить к окна, видимо, опасался, что в окно его могут заметить. Таким образом, была сохранена тайна третьего окна, выходившего на крыши домов и сараев, построенных рядом со зданием «Метрополя»!
Свободно вздохнув, Вальдемар включил верхний свет в номере, принялся переодеваться в одежду московского уркагана. Он не забыл разобрать свою постель, из второго одеяла накатать куклу, укрыть ее одеялом, и только после этого выключил верхний свет. Минут на тридцать он задержался в своем номере, проверяя на всякий случай, не постучится ли кто-либо к нему в гости. Только после всего этого Вальдемар осторожно открыл свое третье окно и выскользнул на крышу соседнего здания.
Сегодняшний вечер в ресторане «Арагви» был зарезервирован криминальным сообществом Москвы, которое на настоящий момент переживало тяжелейший кризис в результате карательных действий НКВД СССР. На походе к этому ресторану Вальдемар или Иван Фролов начал встречать уркаганов, молодых парней, одетых в более или менее приличную одежду. Но этих парней из серой толпы москвичей, вышедших погулять перед сном вечерком, отличала одна особенность. У них у всех на головах была кепка аэродром, папироса «Казбек» в зубах и тюремная феня на устах. Время от времени к ним подходили какие-то москвичи и, кратко переговорив с уркаганами, эти москвичи отправлялись к дверям ресторана «Арагви».
Иван собственными глазами наблюдал, как, повернув с улицы горького, мимо ресторана проехала «Эмка» и, не поворачивая на Пушкинскую улицу, остановилась. Из салона автомобиля вышел человек среднего возраста, и одернув офицерский китель без знаков различия на воротничке, направился в обратную сторону. Лицо этого москвича показалось Ивану знакомым, не снижая своего шага, он пошел за этим москвичом, стараясь вспомнить, откуда он мог его знать. Ведь он отсутствовал в Москве, чутье более года.