Пуге заметил, что это было пустой фразой, но его это уже не слишком удивило. Со времени его приземления здесь мир в его глазах перевернулся. Все, что имело значение в Сайгоне, ничего не значило здесь – в этом котле, полном колючей проволоки и воронок от снарядов, распаханном окопами, превращенном дождями в грязную пустыню, где обросшие, похожие на бродяг люди, делали что-то, что генерал де Кастри именовал защитой чести Франции.
Ночью Пуге в своем промокшем мундире, который нигде нельзя было высушить, сидел перед блиндажом и жевал совершенно безвкусный, противный консервированный кекс, который легионеры притащили из американского контейнера. Он назывался «Pacific-Ration». Через какое-то время Пуге его выплюнул. Из той же упаковки он попробовал сухой инжир. Едва он съел пару штук, как сидящий рядом легионер предупредил: – Осторожно, не ешь их много! Будешь срать в воздух фонтанами. А Вьетминь любит целиться в офицерские задницы...
Перед входом в штаб Народной армии Ань Чу поставил маленький стол и пару скамеек. Офицерам нравилось расслабиться тут за чашкой чая после долгих военных советов. Тут было еще немного выпечки из одной соседней деревни. Хо Ши Мин только что объявил, что Фам Ван Донг из Женевы сообщил ему о начале переговоров. Французы проявили интерес к быстрому прекращению конфликта. С этим согласились и англичане, а также, естественно, советский и китайский представители. США ничего не говорят, они ведут себя официально отчужденно. От друзей поступила информация, что за кулисами американцы готовят пропагандистскую кампанию о так называемой коммунистической опасности для Юго-Восточной Азии. Но в целом Фам Ван Донг уверен, что сможет договориться с Францией.
Хо Ши Мин обсуждал с верховным главнокомандованием дату начала генерального наступления на последние опорные пункты французов. Сначала нужно было закончить все приготовления, потом должен последовать прыжок через Нам-Юм прямо к сердцу вражеской обороны. Сердцу, которое уже едва билось, как выразился со своей медицинской точки зрения профессор Тунг. Его привлекли к обсуждению, потому что многое зависело от создания перевязочных пунктов на передовой. И тут тоже еще не все было сделано.
Хо Ши Мин, думая о сообщении Фам Ван Донга, вспоминал о том, что происходило во время Второй мировой войны и особенно сразу после провозглашения Республики в отношениях между Вьетнамом и США.
Поднявшиеся на борьбу за национальное освобождение вьетнамцы тогда вели войну против японских оккупантов. После освобождения Франции принадлежавшие к профашистскому колониальному правительству Петэна французские части были интернированы японцами, поскольку те боялись, что они переориентируются против них. В китайском городе Куньмине, где находились сотрудники американской разведки, Хо Ши Мин тогда заявил, что освободительные силы Вьетнама, само собой разумеется, выступают на стороне союзников, пока Япония не будет разбита, и Вьетнам не станет суверенным государством. Американцы использовали этих союзников, прежде всего для операций в духе «коммандос» против японцев. Но освободительные силы, кроме того, спасли многих американских пилотов 14-й авиагруппы, сбитых над Вьетнамом.
Хо Ши Мин, в штаб которого время от времени приходили посланцы США, обратился к президенту Франклину Рузвельту, о котором знал, что он сторонник ликвидации колониальной системы в Индокитае после войны. Хотя Рузвельт на словах очень хвалил действия вьетнамских освободительных сил на стороне союзников, американское верховное командование в Бирме, Китае и Индии отказывалось от поставок вьетнамцам даже небольшого количества легкого стрелкового оружия.
Это делалось под предлогом, что нет гарантии того, что это оружие не будет использоваться также и против французских колониальных войск.
17 августа 1945 года Хо Ши Мин послал телеграмму американскому командованию в Китае: «Национальный фронт освобождения Вьетнама просит США проинформировать Объединенные Нации, что мы сражаемся на их стороне против японцев. Теперь Япония капитулировала. Мы просим Объединенные Нации сдержать их торжественное обещание о получении независимости и демократии всеми странами. Если ООН забыла свое торжественное обещание и не предоставит странам Индокитая независимость, мы продолжим борьбу, пока не завоюем независимость своими силами».
Но новая американская администрация Гарри Трумэна, сменившего умершего Рузвельта давно планировала совсем другое. По внутренним каналам американцы добились, что Объединенные Нации не ответили на послание Хо Ши Мина. Его просто отложили в сторону. На этой стадии США все еще посылали своих эмиссаров к вьетнамскому фронту освобождения, которые что-то обещали и никогда не сдерживали своих обещаний, зато разными путями пытались вербовать в стране агентов и образовывать вооруженные группы для борьбы с освободительными силами. В конце концов, они согласились с французами, когда те объявили законное правительство Хо Ши Мина низложенным и начали колониальную войну, пользуясь полной поддержкой США.
- На этой развилке дороги они нас предали, – заметил Хо Ши Мин сейчас, стоя с чашкой чая среди своих соратников по борьбе. – Все сообщения последнего времени указывают на то, что они это сделают снова. Мне кажется, что они уже приняли твердое решение исподтишка завладеть наследием французского владычества над нами. Не стоит поддаваться иллюзиям...
Ван Тиен Дунг с профессором Тунгом склонились над картой левого берега. Там были обозначены места для санитарных пунктов, которые должны быть созданы, и для будущих сборных пунктов военнопленных.
- Мне нужен каждый французский врач, каждый санитар, – подчеркивал Тунг молодому штабному офицеру, – и об этом следует напомнить каждому командиру.
Ван Тиен Дунг подтвердил, что это уже сделано и сообщил Тунгу: – Главный врач французов – некий Гровен. Разведчики сообщают, что он приказал по возможности всегда помогать и нашим раненым. Мы уже издали приказ, что по окончании боев, если он останется жив, он должен будет продолжать работу в своем лазарете, по крайней мере, на первое время.
Профессор Тунг кивнул. Он еще во время учебы познакомился с французскими медиками и знал, что многие из них еще тогда выступали за прекращение колониальной войны. После победы стоит об этом вспомнить. – В крепости сидят еще тысячи французских солдат, большая часть их больны или ранены. Мы должны принять их всех. Тогда на нас ляжет и ответственность.
Ван Тиен Дунг говорил с профессором о дорогах, по которым побежденных будут отправлять в тыл. На определенных расстояниях должны быть устроены медпункты и полевые кухни. Так что еще перед окончательной победой приходилось думать о множестве будущих проблем.
Генерал Зиап подул на свой стакан, чтобы охладить горячий чай. Потом он как бы между прочим сказал: – Товарищи, нас ждет последняя битва. Чем быстрее мы решим в нашу пользу ее исход, тем скорее французы в Женеве подпишут соглашение о перемирии. Все зависит от нас. Тыл снабдил нас всем, чем нужно. До победы можно дотянуться рукой.
Он сделал глоток чая.
Неожиданно Хо Ши Мин обратился к начальнику охраны: – Я часто видел тебя здесь, как тебя зовут?
- Ань Чу, товарищ президент.
- А, так это ты ведешь дневник?
- Да, я.
- Храни его. Я хотел бы его прочесть, когда битва закончится. Может быть, мы его даже напечатаем, потом. Те, кто сейчас еще дети, должны будут знать о нашем времени. Ты из Ханоя?
- Так точно, товарищ президент.
- И что ты там делал?
- Я по профессии слесарь-водопроводчик, разбираюсь немного в водопроводе и во всем таком...
Хо Ши Мин улыбнулся. Он любил просто поболтать с солдатами или с крестьянами. Еще он любил детей, причем, как все знали, особенно ему нравилось, когда его называли просто «дядюшкой». Теперь он спросил начальника охраны: – Ты женат?
Ань Чу ответил, что пока нет, и на вопрос, есть ли у него подруга, ответил несколько смущенно, что есть. Президент высоко поднял брови и посоветовал ему: – Создавай побыстрее семью, сынок! Когда мы освободимся, все возвращающиеся домой солдаты должны создать семьи.
В небе послышался шум самолета. Где-то часовой ударил в подвешенную пустую авиабомбу. Сигнал означал, что всем нужно спрятаться в убежище.
Площадка перед штаб-квартирой опустела. В последнюю очередь унесли стол. В гроте генерал Зиап снова взял свою указку и подошел к карте, висевшей на стене.
6 мая 1954 года должно было стать ясным солнечным днем. На небе не было ни облачка, дул легкий южный ветер. Он уносил дым с пожарищ и хоть на какое-то время освежал атмосферу от ужасного трупного запаха, висевшего над разрушенным ландшафтом.
В бункере коменданта де Кастри подполковник Ланглэ собрал нескольких офицеров для обсуждения вопроса о возможности прорыва.
После первых же слов он понял, что шансов воспользоваться расплывчатым советом Коньи нет никаких. Де Кастри не зря с самого начала оценил эту идею настолько скептически, что даже не стал заниматься подготовкой, поручив это Ланглэ.
Количество действительно боеспособных солдат в крепости немного превышало две тысячи. Кроме того, патронов к стрелковому оружию было очень мало. Не было ручных гранат. Частично их сбрасывали без взрывателей, а поисковые группы не смогли найти контейнеры, в которых лежали сами взрыватели. Минометы большей частью вышли из строя, для оставшихся почти не было боеприпасов. Из танков, которые, по мнению Коньи, должны были пробить первые бреши в кольце блокады, на ходу был лишь один «Чэффи». Два другие могли быть использованы как неподвижные огневые точки, если для них были бы снаряды. Легкие бронированные амфибии типа М-29 «Краб», как и другие бронетранспортеры, привезенные сюда по воздуху, хотя никакой возможности их использовать тут не было, стояли без горючего. По замыслу Наварра они должны были участвовать в дальних рейдах в горы. Но до этого так никогда и не дошло.
Количество еще действующих орудий точно не известно. Кроме того, в командном бункере не знают, как обстоит дело с боеприпасами. Многие склады уничтожены огнем Народной армии, большая часть сброшенных с воздуха снарядов не попала в крепость, или их не смогли найти. Так что, хотя в отдельных узлах сопротивления и есть то тут, то там действующие пушки, нет никакого единого центра управления огнем. А оставшиеся орудия часто обслуживаются расчетами из солдат, ничего не понимающих в артиллерийском деле, потому что артиллеристы ранены или погибли.
- Концентрированный артиллерийский удар, например, по месту прорыва, больше не возможен, – констатировал майор Бижар, командир остатков 6-го колониального парашютного батальона. Он известен скорее как бравый вояка, старающийся сделать невозможное возможным, чем как осторожничающий человек. Но и другие чувствуют, что и он в душе сдался, они соглашаются с ним. Без артподготовки любая попытка прорыва обречена на неудачу с большими потерями.
- Даже если мы пройдем через систему траншей Вьетминя – через пару сотен метров мы упадем без сил, половина наших солдат спрячется в кустах со спущенными штанами, и мы превратимся в тарелочки для стрельбы, – продолжал Бижар. Остальные кивали. Бижар мог позволить себе так говорить с Ланглэ, подполковник его глубоко уважал. Но и Ланглэ уже не нужно было убеждать в невозможности прорыва. Он точно знал ситуацию. Для него проблемой было лишь убедить де Кастри, что командиры подразделений против. Потому что отказ от попытки прорыва автоматически означает капитуляцию.
- Итак – белые флаги? – спровоцировал он собравшихся. Он не получил ответа. Они все прибыли в Дьенбьенфу, чтобы добиться славной победы, но реальность обернулась для них шоком. Они сопротивляются пониманию безысходности их положения, но мысль о том, что они разбиты, не покидает их мозг. Капитулировать перед Вьетминем – еще несколько недель назад такое пророчество вызвало бы взрывы смеха. Теперь никто не решался сказать об этом открыто. Слишком долго колониальная армия привыкала ломать сопротивление своим техническим превосходством и рассматривать противника как нецивилизованного бандита. Теперь у нее страх перед неизвестностью, стоящей за неизбежной капитуляцией. Их мировоззрение зашаталось: если это действительно нецивилизованные бандиты, то выжить никому не удастся. Если же это все еще распространенное представление – ложь, то следует спросить себя, почему они так долго поддавались этой пропаганде, на что никто не хочет ответить.
Деморализация – слишком мягкое определение состояния, в котором мы очутились, думал Бижар. Но он не сказал этого. Он только обратился к Ланглэ: – Разрешите мне вернуться в мою часть?
Ланглэ смотрел вслед офицерам, как они быстро исчезали, один за другим прыгая в траншеи и низко нагибаясь. Он отказался давать им какие-то общие инструкции для капитуляции. Верховное командование строжайше запретило вывешивать белые флаги. Любой ценой даже в поражении следует сохранять лицо.
- Французский офицер не сдается этим типам, в самом худшем случае он только прекращает борьбу, – сказал Наварр Коньи. А тот передал это по радио де Кастри. Что тут еще можно было сказать?
Над опорным пунктом «Жюнон», маленьким каре из мешков с песком, уже достаточно потрепанным, поднимались фонтаны грязи. Вьетнамская артиллерия без перерыва вела огонь с рассеиванием. И этот огонь с рассеиванием, днем и ночью, заставлял легионеров сидеть в норах, заставлял беспокоиться, сумеют ли они добежать до ближайшего клозета, до кухни, или до ближайшего контейнера с грузом, лежавшего всего в сотне метров – несоизмеримо далеко. Никто больше не удивлялся, как Народной армии удалось установить на своих позициях артиллерию с практически неограниченным запасом снарядов. С этим уже смирились, привыкли к тому, что бесславный конец вскоре придет. У простых солдат все сильнее распространялся менталитет ландскнехтов – все равно, кто победит, главное – спасти свою шкуру!
Ланглэ снова вызвали, когда он был перед бункером де Кастри. Два С-119 приближались к крепости и хотели – истинно гусарский трюк – сбросить контейнеры. Им нужно было указать место сброса. Это были американцы, летавшие на транспортниках с двойным фюзеляжем. Один из них – старый знакомый, Макговерн, ветеран Корейской войны, вручивший после нее свое шаткое будущее в руки «Летающих тигров» Клэра Ли Ченно. Великан и прекрасный летчик.
- Мы будем над вами через две минуты, – донесся по рации его низкий голос. – Куда нам снести яичко? Вы подадите дымовой сигнал?