Харитон проснулся в родной камере и долго отплёвывался. Ничего не скажешь, таблетные издевательства шли по нарастающей. Его женили на городской шлюхе, отняли возможность подработать, а под конец и морду набили. Да случись такое на самом деле, он ярославскому кабану накостылял бы по первое число! Шины бы пропорол на его фуре! Навек бы запретил показываться в здешних местах.
На второй день призрак жука-великана пугал уже не так сильно. Гораздо хуже казалась тошнотворная таблеточная жизнь. Трудно сказать, зависела ли мерзотность этой жизни от дневной выработки в штольне, но в любом случае Харитон отправился дробить камень, надеясь на счастливые сны. Весело ему работалось в этот день. Зримо представлял Харитон, как удар кайлушки приходится в лобешник проклятому дальнобойщику и тот падает на кучу наколотого щебня. А Харитон, не глядя на замершую в ужасе Людку, садится в фуру и едет. Любой суд его оправдает, ведь это не он приставал к чужой жене. И фуру он не угнал, а довёз до места и сдал товар получателю в срок, а себе оставил самую малость, что там будет сверх накладной.
И начальство скажет: «Вот отличный шофёр, честный и расторопный, пусть он нам всё возит, а прежнего не надо, долой его без выходного пособия». Через родной город Харитон станет проезжать транзитом, разве что в «Паук» заглянет на час, выпить пивка. Пацанва, что тусуется в «Пауке», будет глядеть на него с восторгом, а Людку туда и близко никто не подпустит.
Рассказывают, что менты беспощадно чихвостят дальнобойщиков. Хоть бы и не к чему прицепиться, а штраф вынь да положь. Гребут, что с дойной скотины. Но с Харитона они хрен возьмут, у него все документы в порядке, и на машину, и на груз. А станут по-наглому наезжать, то получат кайлом в хайло. И пожаловаться не смогут: а не надо нагличать.
Здоровенный кусок породы, выбитый ловким ударом, едва не приложил Харитону в то место, куда он собирался отоварить наглого мента.
Харитон усмехнулся, протёр тыльной стороной ладони царапину под глазом, как раз там, куда пришёлся кулак дальнобойщика, и принялся выпихивать накрошенное в главный штрек. Не хватало ещё замуровать самого себя в этой норе.
По мере того, как тело наполнялось усталостью, призрак жука не то чтобы замаячил отчётливее, но просто в штольне стало страшновато. Удары кайла гасли в ватной тишине, и чудился скрип хищного сверлильщика.
Вскоре само собой оказалось, что Харитон уже не работает, а сидит на топчанчике и с тоской разглядывает таблетку, сиротливо лежащую на столе. Засыпать без таблетки было страшно. Жук, хоть и пришёл во сне, но внушил непреодолимый ужас. А с таблеточкой — покажут какую-нибудь тошнотную гадость, в крайнем случае, по морде дадут. Так это дело бывалое, можно и перетерпеть. Жаль, воды не осталось, таблетку запить и хотя бы слегка смочить пересохшее горло.
Харитон откинул крышку унитаза, трижды спустил воду, затем осторожно смочил мизинец и попробовал сортирный слив на вкус. Рот обожгло горечью. К тому же у жидкости был мерзейший привкус какой-то дезинфекции. Даже зажав в кулак брезгливость, пить это было нельзя.
Теперь всё стало ясно и несомненно. Его собираются уморить здесь, но не сразу, а потихоньку, любуясь конвульсиями и отсекая надежду. Умрёт он не от голода, мазь-перемазь худо-бедно поддерживает силы, а от обезвоживания. Два стакана воды в день, в одном помещается граммов двести, в другом — триста. Итого — пол-литра воды в день. Этого слишком мало, особенно когда приходится колоть камень. Единственная надежда — вволю напиться во сне. И, конечно, поесть.
Харитон запихнул в рот таблетку, но, как ни старался, всухую проглотить не смог. Так и уснул с таблеткой под языком.
— Не лезь, — строго предупредил Харитон. — Ещё успеешь.
Не торопясь натянул нитяные перчатки, без которых не подходил к пульту управления гидравликой. Перчатки были копеечные, но грязновато-белый цвет позволял Харитону утверждать, что он работает в белых перчатках. Пневматические захваты поползли вверх, превратив «Сканию» в подобие динозавра, которому давно пора вымирать. Следом поршни помощнее принялись поднимать кузов. Прессованный мусор посыпался из бункера на землю.
Харитон вооружился палкой с гвоздём на конце и начал выбирать из кучи алюминиевые банки из-под пива и лимонадов. Немного их попадалось, ох, как немного!
Яхша, покорно стоявший в сторонке, чтобы не мешать Харитону снимать сливки с мусорной кучи, робко подошёл и вытянул из-под картофельной шелухи разбухшую книгу в бумажной обложке.
— Зачем она тебе? — спросил Харитон. — Её и за рубль никто не купит.
— Себе оставлю. Книга — источник званий.
— Чего?
Яхша набычился, но ответил:
— Книга — это неиссякаемый источник живой воды. Без книги душа иссохнет. Это кто-то великий сказал, я только забыл, кто.
— Ну-ка, покажь, что у тебя за источник… — Харитон забрал книжку, прочёл надпись на обложке: «Библиотека молодого рабочего». — Это ты, что ли, молодой рабочий? Да ты рабочим отродясь не бывал, и молодым тоже. Ты тут на свалке и завёлся сам по себе, как гнойный глист.
— Неправда это, брешкотня твоя. Я книжки читаю, у меня в сторожке их до хера, штук десять. А ты когда последний раз книгу читал?
— Я их и в школе в руки не брал. С учебника спишу, русичка всегда законный тройбан поставит. А ты, значит, читаешь эту макулатурку. Как тут? — Харитон, не глядя, распахнул книгу, запинаясь, прочёл: «От лиры искры побежали и все-дро-бя-щею струёй, как пламень божий, ниспадали на чёла бледные царей». Рехнуться можно. И не склад, и не лад, поцелуй корову в зад. Вот ты мне скажи, как надо говорить: бледные чёла или чела?
— Бледные чёла, — после некоторого раздумья ответил Яхша. — Проверочное слово: «чёлка». У лошадей чёлки, а у царей — чёлы.
— Ну ты профессор! — Харитон вернул Яхше книгу. — Держи, наслаждайся. А у меня дела.
Харитон каблуком расплющил собранные банки, покидал их в пластиковый пакет, опустил всю гидравлику, вернув мусоровозке нормальный вид, стянул белые перчатки и уехал, не попрощавшись с Яхшей.
Городская свалка находилась километрах в пяти от города. Ехать было недалеко, так что за день Харитон успевал сделать пять рейсов. В гараже Харитон предпочитал без нужды не появляться, припарковывал мусоровоз около дома. На сегодня работа была закончена, Харитон ещё заехал к Хап Хапычу, который принимал алюминиевые банки по сорок копеек за штуку. Добыча сегодня была — сущие слёзы, и на одну баночку пива не хватит, но не везти же собранное домой, Анна это дело не одобряла.
Хапыч по-прежнему занимался металлоломом, хотя даже поток чёрного металла значительно сократился. Хапычу было давно за семьдесят, и он сам словно покрылся ржавью, но дела не бросал.
— Не жирно ты теперь возишь, — приветствовал он Харитона. — А у меня, смотри, грейфер на портале устанавливают. Обойдусь теперь и без магнита.
— Грейфер обмыть надо, чтобы не ломался, — намекнул Харитон. — С тебя причитается.
— Обмоем, — согласился Хапыч, выуживая невесть откуда банку «Балтики номер семь». Вскрыл банку, отхлебнул и закончил фразу: — А тебе — нельзя, ты за рулём.
— Жмот ты, Хапыч! — истово произнёс Харитон. — Тебе о душе думать пора, а ты гребёшь и гребёшь. Куда тебе? В гробу карманов нет, с собой не заберёшь.
— Найду куда. Но уж не тебя поить. В Фонд мира отдам.
Харитон плюнул и ушёл, как говорится, несолодно хлебавши. И уже садясь в мусоровозку, увидал Людку. Людка, с которой Харитон так и не удосужился развестись, покачиваясь, брела по улице.
— А, муженёк! — проорала она, заметив Харитона. — Иди сюда, муженёк, я тебя, падлу, приголублю!
Харитон завёл мотор и газанул что есть мочи. Мусоровозка аккуратно въехала в выбоину на асфальте, с ног до головы окатив Людку грязной водой.
— Вот тебе! — мстительно процедил Харитон и уехал, провожаемый бессильным Людкиным матом.
Мусоровозку Харитон оставил около дома. Не хотелось так сразу показываться на глаза Анне, но пивасиком разжиться не удалось, в кармане брякало лишь несколько рубликов, вырученных за собранные банки. А чтобы угостил кто, этого нынче не водится. Прошли времена, когда куча народу гуляла за Харитонов счёт, после того, как ему удавалось провернуть удачное дельце. Последний раз такое случилось, дай бог памяти… он ещё на заводе работал. Они с мужиками своротили с фундамента здоровенный строгальный станок и определили его Хапычу в металлолом. А чего такого, всё равно он без дела стоял и старый был, как не знаю что. Немецкий ещё, после войны привезён в счёт репараций. Кому такой нужен? Только Вторчермету. Мало ли, что станок был в рабочем состоянии: немецкие станки вообще никогда не ломаются, так что же их после этого, не трогать?
Но бабка в проходной раскудахталась: «Да что же вы творите? Мы после войны завод девичьими руками восстанавливали, а вы грабите, хуже фрицев!». Харитон ей так прямо и ответил: «Умолкни, дурында. Ты свою пенсию получаешь и на проходной ни хрена не делаешь, а деньги тебе капают. Дай и другим заработать». Но бабка не успокоилась, поднялся скандал, и Харитона с завода выперли. А там ещё было столько невывезенного!
Харитон после этого устроился в Спецтранс. Машину ему выдали новую, но в плане халтуры напрочь бесперспективную. На ней он и мучился с тех пор, а былые приятели поразбежались, что тараканы от кипятка.
В доме Харитона встретил отчётливый запах супа на говяжьей тушёнке. С детства этот аромат был ненавистен ему. Разбухшие в супе макаронины и волокна говядины… Но Анна, похоже, ничего другого варить не умела. Зато в «Пауке» сейчас подают харчо. Его специально готовят для чёрных, которые захватили весь городской рынок. Азеры кушают харчо, а простому человеку остаётся облизываться.
— Пришёл? — встретила Харитона Анна. — Давай быстренько — в душ и обедать.
Спорить, отстаивать своё мнение не имело смысла. Это Харитон понял давно и прочно. Прошаркал в ванную, разделся, включил душ. Надо же такое придумать: мыться в душе каждый день! Ей, видите ли, кажется, что от Харитона воняет помойкой. А он, между прочим, работает в белых перчатках, а не как Яхша и прочие забулдыги, что кормятся при свалке.
Вода из душа текла холодная. Мыться не хотелось, хотелось пива.