Мастер Игры - Грин Роберт 23 стр.

В периоды сильного напряже­ния и сосредоточенности непременно позволяйте себе хотя бы ненадолго расслабиться.

Гуляйте, занимайтесь своим хобби (Эйнштейн, например, играл на скрипке) или просто думайте о чем-то другом, пусть даже это бу­дут размышления на самые будничные и тривиальные темы. Если в эти мгновения вас посетит свежая и неожи­данная мысль, не отбрасывайте ее, пусть даже она пока­жется нелогичной или не будет вписываться в рамки вашей работы. Напротив, вы должны уделить ей самое серьезное внимание и разобраться, куда она может вас привести.

Пожалуй, наиболее яркой иллюстрацией этого можно считать сделанное основоположником иммунологии Луи Пастером открытие возможности предотвращения инфекционных заболеваний с помощью прививок. Па­стер в течение многих лет занимался доказательством того, что возбудителями многих заболеваний являются микробы и бациллы, — идея для того времени новая и непривычная. Разрабатывая эту свою теорию, француз­ский микробиолог расширял познания в разных обла­стях медицины и химии. В 1879 году Пастер занимался исследованием куриной холеры. Он готовил культуру возбудителей этого заболевания, но вынужден был пере­ключиться на другие проекты, так что возбудители про­стояли в лаборатории несколько месяцев. Вернувшись к работе, Пастер все же сделал цыплятам инъекции и был поражен тем, что все они перенесли болезнь необычно легко. Поняв, что культуры утратили вирулентные свой­ства из-за того, что долго хранились в ненадлежащих условиях, ученый заказал новые образцы, которые сразу же ввел и тем же цыплятам, и нескольким новым. Все птицы, получившие инъекцию возбудителя повторно, выжили, зато новые погибли.

В прошлом нечто подобное не раз наблюдали и другие врачи, но не обращали на это внимания, сочтя случайно­стью, либо при всем желании были неспособны сделать правильные выводы о причинах такого явления. Пастер же, с его обширными и глубокими познаниями в меди­цине и биологии, не мог пройти мимо такого феномена. Анализируя и обдумывая причины, по которым выжили цыплята, ученый понял, что стоит на пороге открытия нового витка в медицине — лечения ряда заболеваний путем введения в организм небольших доз возбудителя. Эрудиция, широта познаний и непредвзятость сужде­ний позволили ученому сопоставить факты, сделать вы­воды и прийти к «случайному» открытию. Как говаривал сам Пастер: «Случай благоприятствует только хорошо подготовленному уму».

Случай благопри­ятствует только хорошо подготов­ленному уму.

Луи Пастер

Подобные счастливые случайности в науке и технике не редкость. В список, помимо сотен других, необходимо включить открытие икс-излучения Вильгельмом Рентге­ном и пенициллина Александром Флемингом, а также изобретение Иоганном Гутенбергом печатного пресса.

Пожалуй, один из самых ярких случаев произошел с ве­ликим изобретателем Томасом Эдисоном. Эдисон долго и упорно бился, пытаясь усовершенствовать механизм протягивания бумаги, на которой пропечатывались точ­ки и тире в телеграфном аппарате. Работа буксовала, но особенно изобретателя раздражал звук, издаваемый ма­шиной при прохождении бумаги, — «тихий, музыкаль­ный, ритмичный звук, напоминавший неотчетливую че­ловеческую речь».

Эдисон хотел каким-то образом избавиться от этого зву­ка, но уже прекратил работу над телеграфом. Однажды изобретатель снова вспомнил о звуке, и тут его поразила мысль: а что, если он случайно набрел на способ записы­вать звук и человеческий голос? На несколько месяцев Эдисон погрузился в изучение науки о звуке, что при­вело его к первым опытам и дальнейшему созданию фо­нографа, записывавшего человеческий голос, — при этом он использовал устройство, очень напоминавшее тот самый телеграф.

Изобретение Эдисона открывает для нас самую суть твор­ческого ума. В таком уме любой раздражитель, воздей­ствующий на мозг, подвергается обработке, анализу и пе­реоценке. Ничто не принимается без доказательства. Стрекочущий звук — это не что-то нейтральное, не про­сто звук, а некий материал для интерпретации, потенци­альная возможность, знак. Десятки подобных потенциаль­ных возможностей приведут в никуда, но для открытого и живого ума их не только стоит просчитать и оценить — исследования подобного рода доставляют огромное удо­вольствие. Сам процесс обдумывания является приятной и радостной интеллектуальной разминкой.

Одна из причин того, почему счастливые прозрения игра­ют настолько важную роль в изобретениях и открытиях, состоит в том, что у нашего ума имеются определенные ограничения. Мы не в состоянии исследовать все варианты и вообразить все возможности. По идее, во времена Эди­сона невозможно было додуматься до конструкции фоно­графа — кому бы в трезвом уме пришло в голову предста­вить, что звук можно записать на рулонную бумагу? Слу­чайные внешние сигналы вызывают у нас ассоциации, которые не могли бы возникнуть просто в результате раз­мышлений. Им, как спорам, плавающим в пространстве, необходима почва в виде прекрасно подготовленного и не­предубежденного ума — здесь они могут пустить корни и дать росток в виде яркой идеи.

Стратегии озарений играют значительную роль не толь­ко в научном исследовании, но и в литературе и искус­стве. Например, писатель Энтони Бёрджесс, пытаясь освободить свой ум от груза старых идей и представле­ний, не раз решал использовать для разработки сюжета романа слова, случайно выбранные из справочника, — они вызывали ассоциации и порождали образы. Оттол­кнувшись от таких, набранных почти наудачу, отправ­ных позиций, воображение Бёрджесса начинало рабо­тать и перерабатывало их в прекрасные, невероятно тонкие произведения с поразительной композицией.

Художник-сюрреалист Макс Эрнст проделал что-то по­хожее, создавая ряд картин, навеянных глубокими канав­ками в старых деревянных половицах. Он прижимал к половицам листы намазанной графитом бумаги, после чего делал с них оттиски. Дорабатывая оттиски, Эрнст создал серию сюрреалистичных рисунков, напомина­ющих галлюцинации.

Эти примеры показывают, как шальная, выбранная на­угад идея может подстегнуть воображение, заставляя его создавать новые ассоциации и высвобождая творческие силы. Такая смесь абсолютной случайности с осознан­ной и тщательной проработкой нередко порождает ин­тересные, неожиданные и невиданные доселе эффекты.

Чтобы культивировать в себе эту способность, всегда дер­жите при себе тетрадку. Как только в голову придет инте­ресная мысль или наблюдение, записывайте их. Ложась спать, кладите тетрадь у изголовья, чтобы быть наготове и успеть записать мысли, посещающие вас на зыбкой гра­нице сна и бодрствования — когда только начинаете за­сыпать или перед самым пробуждением. В заветную эту тетрадочку заносите любой обрывок пришедшей в голову мысли, а также рисунки, цитаты из книг — все, что сочте­те нужным. Это даст вам определенную свободу и позво­лит апробировать любые, самые абсурдные идеи. Сопо­ставление множества случайных фрагментов может вы­звать к жизни разнообразные ассоциации.

В общем, вам нужно усвоить более ассоциативный, осно­ванный на сопоставлениях образ мыслей, чтобы макси­мально использовать соответствующие силы разума.

Мышление в категориях аналогий и метафор может ока­заться чрезвычайно полезным для процесса творчества. Например, в XVI и XVII веках в доказательство того, что Земля не вращается, приводили в качестве довода камень, который, падая с вершины башни, приземляется у ее основания. Если бы Земля вращалась, говорили тогдаш­ние ученые, он упал бы на расстоянии. Галилей, отличав­шийся образным, ассоциативным мышлением, предста­вил себе Землю в образе корабля, несущегося в простран­стве. Сомневающимся он разъяснял, что камень, упавший с мачты плывущего корабля, все равно упадет на палубу у ее основания.

Подобные аналогии могут быть строгими и логичными, как пришедшее Ньютону сравнение яблока, упавшего с яблони в его саду, с Луной, падающей в космическом пространстве. Они могут быть свободными и порой ир­рациональными, как у джазового музыканта Джона Кол- трейна, сравнивавшего свои композиции с соборами звука. В любом случае вам необходимо выработать у себя навык постоянного поиска аналогий, который поможет вам формулировать и развивать свои мысли.

Чарлз Дарвин — Принцип переменного тока — Определение «пере­менного тока» мысли — Наши древние предки — Короткое замыка­ние — Артефакты Бакминстера Фуллера — Почему важно создавать

осязаемые объекты — Обратная связь

В 1832 году, путешествуя вдоль побережья Южной Аме­рики и совершая вылазки внутрь материка, Чарлз Дарвин начал вести дневниковые записи, в которых описывал многочисленные необъяснимые находки: кости давно вы­мерших животных, следы морских существ на вершинах гор в Перу, животных на островах, похожих на сородичей с материка, но в то же время заметно отличающихся от них. В своих дневниках Дарвин начал строить предполо­жения насчет того, что все это могло означать. По всему выходило, что Земля явно намного старше, чем говорится в Библии, и ему становилось все труднее поверить, что весь этот мир был создан единократным действием.

Опираясь на свои наблюдения и рассуждения, Дарвин стал внимательнее присматриваться и к современным растениям и животным вокруг себя. Теперь он замечал в природе еще больше странностей и аномалий и пытался обнаружить в этом какие-то закономерности. Когда, ближе к концу путешествия, корабль причалил к Галапа­госским островам, Дарвин обнаружил такое обилие раз­нообразных форм жизни на небольшом пространстве, что закономерность наконец открылась ему — он при­шел к идее эволюции.

В течение последующих двадцати лет Дарвин продолжал двигаться в том же направлении, разрабатывая выдвину­тую в юности гипотезу и ища новые доказательства. Раз­мышляя о том, как могло происходить видообразование, он, дабы проверить свои идеи на практике, занялся раз­ведением разных пород голубей. Теория эволюции, над доказательством которой он трудился, казалась ему на­прямую связанной с распространением растений и жи­вотных на необъятных просторах земного шара. Проще было представить этот процесс в отношении животных, чем растений, — как, например, могла появиться такая пышная растительность на относительно молодых остро­вах вулканического происхождения? В те времена счита­лось, что это произошло в результате Божественного акта творения и с тех пор оставалось неизменным. Пыта­ясь доказать обратное, Дарвин приступил к серии экспе­риментов. Он замачивал семена в соленой морской воде, чтобы проверить, сколько времени они могут находить­ся в этой среде, не теряя всхожести. Результаты удивили ученого: жизнестойкость семян оказалась намного выше, чем он предполагал. Изучив океанические течения, Дар­вин высчитал, что семена многих видов способны нахо­диться в воде более сорока дней, могли за это время про­плыть более тысячи миль и все равно дать всходы.

Гипотеза Дарвина принимала более четкие очертания, и, желая окончательно подтвердить или опровергнуть свои предположения, ученый занялся изучением одной из групп ракообразных — усоногих рачков, — посвятив работе с этим объектом следующие восемь лет жизни. Исследование помогло ему обосновать и подкрепить свои идеи и добавить новые убедительные доказательства.

Убежденный, что стоит на пороге действительно серьез­ного и значимого открытия, Дарвин, наконец, опублико­вал результаты своего труда, посвященного эволюционно­му процессу, который он назвал естественным отбором.

Теория эволюции, сформулированная Чарлзом Дарви­ном, представляет собой одно из самых поразительных достижений человеческого творческого мышления, яв­ляясь ярчайшим свидетельством могущества разума. Эволюцию невозможно увидеть или пронаблюдать на­глядно. На это способно лишь человеческое воображе­ние — только благодаря творческой фантазии можно представить, что происходило на Земле на протяжении миллионов лет, в немыслимо долгий период времени, долгий настолько, что наше сознание не в силах этого вместить. Только благодаря полету фантазии можно было представить и допустить, что этот процесс проте­кает самопроизвольно, без руководства высшей духов­ной силы. Дарвин мог вывести свою теорию только ло­гически, прослеживая последовательность событий, изу­чая доказательства, мысленно проводя аналогии, увязывая факты между собой и приходя к выводам и заключениям. Его теория эволюции прошла испытание временем, став основой современных концепций во многих отраслях знания. Благодаря мыслительному процессу, который можно фигурально уподобить переменному току, Чарлз Дарвин сумел сделать видимым для нас то, что прежде было полностью скрыто от глаз человека.

Преимущество такого типа интеллектуальной деятель­ности, который мы можем уподобить переменному току, состоит в том, что мысли постоянно меняют направле­ние движения, благодаря чему и набирают силу. Мы на­блюдаем какое-то явление, которое привлекает наше внимание и заставляет задуматься, что оно может озна­чать. Размышляя об этом, мы выдвигаем различные вер­сии, его объясняющие. Вновь наблюдая тот же феномен, мы воспринимаем его уже в несколько иной плоскости, так как применяем к нему гипотезы, до которых додума­лись. Тогда мы проводим эксперименты, желая подтвер­дить или опровергнуть свои предположения. После этого, вновь обратившись к тому же явлению спустя недели или месяцы, мы начинаем замечать его новые, ранее скрытые от нас аспекты, а это заставляет нас менять и уточнять направление движения.

Если не размышлять о возможном значении увиденного, наши наблюдения останутся просто наблюдениями и ни­куда нас не приведут. Если размышлять и выдвигать гипо­тезы, но не проверять их и не продолжать наблюдений, эти гипотезы останутся просто набором домыслов. Но

если постоянно переходить от наблюдений и экспери­ментов к доказательствам и обратно, мы получим возмож­ность все глубже и глубже вгрызаться в познание истины

подобно сверлу, которое, непрерывно двигаясь, проника­ет в глубь куска древесины. Переменный ток представляет собой непрерывный диалог между нашими мыслями и окружающим нас реальным миром. Если удается доста­точно глубоко войти в этот процесс, мы получаем шанс соприкоснуться со знанием, выходящим далеко за преде­лы ограниченных возможностей наших органов чувств.

Переменный ток мысли — это интенсификация мощных основных сил человеческого сознания. Наши древние примитивные предки сразу замечали все необычное или неуместное — сломанную ветку, пережеванные листья, отпечаток копыта или лапы. Благодаря развитому вооб­ражению они догадывались, что это означало: мимо про­шел зверь. Можно было проверить предположение, пройдя по следам. Таким образом, нечто невидимое гла­зу (пробежавшее животное) становилось видимым. В дальнейшем это умение совершенствовалось и оттачи­валось, развивалась способность к абстрагированию, пока не достигла уровня, при котором стало возможным по­нимание скрытых законов природы, таких как законы эволюции и относительности.

У многих людей можно наблюдать короткое замыкание этого переменного тока. Наблюдая некое явление в куль­туре или природе, они приходят в волнение и начинают высказывать взятые с потолка предположения, но практи­чески никогда не дают себе труда выдвинуть возможные объяснения, достоверность которых можно было бы подтвердить дальнейшими исследованиями. Такие люди теряют связь с реальностью и потому позволяют себе фантазировать, как им угодно. С другой стороны, неред­ко — особенно в среде научных и технических работ­ников — мы видим тех, кто копит груды информации, данных исследований и статистики, но не отваживается подумать о более широком применении этих сведений или о том, чтобы осмыслить их или даже увязать в общую теорию. Такие исследователи не выдвигают догадок, опа­саясь обвинения в субъективном или ненаучном подхо­де. Они даже не понимают, что гипотезы и догадки — это основа основ, то, на чем зиждется человеческий раз­ум, наш способ связи с реальностью, наше умение видеть невидимое. По их мнению, нужно держаться фактов, не расширяя свой микроскопический кругозор. Такая стра­тегия видится им более безопасной, чем риск опозорить себя, выдвинув догадку, которая может оказаться лож­ной.

Иногда этот страх маскируется под научный скепти­цизм. Это мы можем заметить в людях, которые в заро­дыше разбивают в пух и прах любую теорию или интер­претацию, не давая им ни малейшего шанса. Они пыта­ются выдать свой скептицизм за признак высокого интеллекта, но на самом-то деле они идут легкой дорож­кой —

Ничего нет проще, чем критиковать чужие результаты с позиции сторон­него наблюдателя. Вы, наоборот, должны следовать путем всех творче­ски мыслящих людей, то есть двигаться в проти­воположном направлении.

Мало просто размышлять — необходимо смело и дерзко высказывать предположения, всерьез тру­диться над доказательством или опровержением своих гипотез, вгрызаясь в познание реальности. Как сказал ве­ликий физик Макс Планк, ученый «должен обладать жи­вым воображением и интуицией, ибо новые идеи нахо­дят не с помощью дедукции, а лишь художественным творческим воображением».

Переменный ток имеет применение, далеко выходящее за рамки науки. Великому изобретателю Бакминстеру Фуллеру постоянно приходили в голову идеи новых изобретений и технологических усовершенствований. Еще в начале своей деятельности Фуллер заметил, что великолепные идеи рождаются у многих людей, просто большинство боится внедрять и вообще как-либо про­двигать их. Они предпочитают участвовать в дискуссиях, критиковать других или писать о своих фантазиях, но так и не доводят их до реализации. Не желая стать одним из таких бесплодных мечтателей, Фуллер разработал стратегию штамповки своих изобретений, или, как он предпочитал их называть, «артефактов». Обдумывая свои идеи, которые иногда казались довольно странными, чтобы не сказать безумными, он создавал модели тех ве­щей, которые представлял. Если модель казалась хоть сколько-нибудь целесообразной и приемлемой, Фуллер продолжал работу над изобретением, используя натур­ную модель как прототип. Преобразуя свои выдумки в осязаемые объекты, он мог таким образом понять, что у него получилось, — нечто, потенциально представляю­щее интерес, или просто бессмыслица. В наши дни мно­гие его выдумки уже не кажутся бредовыми, они давно стали реальностью. Фуллер поднимал прототипы на но­вый уровень, конструируя артефакты для демонстрации публике, чтобы видеть реакцию.

Один из таких артефактов назывался «автомобиль Ди- максион» и был представлен публике в 1933 году. Было заявлено, что по КПД, маневренности и аэродинамиче­ским свойствам он намного превосходит любой совре­менный автомобиль. «Димаксион» представлял собой трехколесную машину необычной каплевидной формы, и его дополнительным достоинством была необыкно­венная простота сборки. Готовя модель для демонстра­ции, Фуллер выявил серьезные недочеты в проекте и пе­реконструировал ее. Эта модель так и не была внедрена в массовое производство, в частности из-за яростного со­противления тогдашних лидеров автомобилестроения. Однако впоследствии «Димаксион» оказал большое вли­яние на конструкторов автомобилей, заставив подверг­нуть серьезному сомнению и изменить тогдашние взгляды, царившие в этой отрасли. Подобную стратегию Фуллер распространял на все свои идеи, включая самую, пожалуй, знаменитую — геодезический купол.

Артефакты Фуллера — превосходная модель не только для любого нового изобретения, но и для новых идей в бизнесе и коммерции. Предположим, вы придумали но­вый продукт. Вы можете собственноручно разработать его, довести до ума, после чего приступить к реализации. Однако нередко при этом вы замечаете разрыв, несоот­ветствие между вашим собственным уровнем восхище­ния продуктом и довольно холодным, безразличным приемом со стороны публики. Вы не вступили в диалог с реальностью, а ведь это — необходимое условие страте­гии переменного тока. Лучше, если вместо этого вы соз­дадите прототип — в каком-то смысле аналог гипоте­зы — и посмотрите, как окружающие станут на него реа­гировать. Опираясь на полученные оценки, вы сможете исправить ошибки, переделать работу и запустить ее сно­ва, повторяя этот цикл много раз, пока не достигнете со­вершенства. Реакция окружающих вынудит вас серьезнее и глубже продумать то, что вы собираетесь производить.

Подобная обратная связь поможет вам увидеть то, что обычно остается незамеченным: объективную, реальную значимость вашей работы, ее достоинства и недостат­ки — как если бы посмотрели на нее глазами многих лю­дей. Переход от идей к артефактам и обратно поможет вам создать нечто действительно новое, нужное и эф­фективное.

Представим себе мышление как развитую и расширен­ную форму зрения, позволяющую нам больше видеть, а творчество — как способность проникать этим сверхзре­нием за пределы обычного.

Когда мы воспринимаем объект, глаза видят его лишь схематично, в общих чертах и сообщают об этом мозгу, который дополняет картину, быстро выдавая нам отно­сительно точную оценку увиденного. Глаза не уделяют пристального внимания каждой детали, но выделяют основные закономерности.

В наших мыслительных процессах используются такие же сокращения, как и в зрительном восприятии. Когда происходит какое-то событие или мы знакомимся с но­вым человеком, мы не задерживаемся ради детальной оценки всех аспектов и деталей, а обращаем внимание на общие схемы или шаблоны, которые вписываются в наши представления и ожидания. Мы относим человека или событие к определенной категории. Как и в случае со зрением, необходимость углубленно размышлять о каждом новом событии или объекте очень скоро исто­щила бы мозг. К сожалению, мы склонны применять подобную схематизацию почти ко всему. Такая склон­ность — типичное свойство заурядного разума. Мы можем убеждать себя, что поведем себя иначе, решая дей­ствительно серьезную проблему или обдумывая разум­ную и ценную идею, но, к сожалению, мы сами не заме­чаем, как соскальзываем на ту же колею схематичного, шаблонного мышления.

Люди творческие умеют не поддаваться этому искуше­нию. Они способны рассматривать явление с разных то­чек зрения, замечая в нем то, чего не видим мы, потому что воспринимаем явление прямолинейно.

Как часто, когда какое-либо открытие или изобретение становится общим достоянием, мы удивляемся тому, насколько все это очевидно — буквально лежит на поверхности, — нас поражает, что до сих пор никто до этого не додумался.