Сам он уже давно был на ножах с Пинхейро и при встречах с помещиком гневно отворачивался. «Мальчик начинает думать», — сказал он матери после случая с Альфредо, и Себастьян нечаянно услышал эти слова.
Кажется, именно с этого времени отец начал брать его с собой к больным. О, как памятны Себастьяну эти поездки! Как много они дали ему для понимания жизни народа! В ливень, в томительный зной, а иногда глубокой ночью ехали они на стареньком велосипеде отца куда-нибудь в немыслимую глушь, где крестьяне говорили на диалекте, который был непонятен даже отцу. Порой, если не было дороги, им приходилось карабкаться по горам, продираться сквозь колючки и поваленные деревья. На обязанности Себастьяна было нести чемодан отца с инструментами и походную аптечку. Когда они приходили к больному, мальчик подавал отцу нужный инструмент, а иногда даже помогал делать несложные перевязки. Это было после, когда Себастьян немного привык, а вначале ему делалось плохо при виде крови или какой-нибудь болячки. Но ему было известно, что отец терпеть не может слабонервных, презирает всякое малодушие. А он не хотел, чтобы отец счел его малодушным. И, сжав зубы, покрываясь холодным потом, мальчик заставлял себя смотреть на кровь, на язвы.
Здесь, в глуши, отец был не только хирургом — ему приходилось рвать зубы, лечить желудочные болезни, прививать оспу, принимать новорожденных. Иногда отец говорил Себастьяну:
— Выйди и подожди меня на улице.
Мальчик выбегал из дома, вслед ему неслись вопли женщины, а вскоре слышался слабый голос ребенка. Отец выходил довольный, улыбающийся, а вслед за ним на порог высыпала толпа родственников, провожавшая благословениями «сеньора доуторе». Дома Себастьяна уже поджидала встревоженная мать. Заботливой рукой ощупывала ему лоб, беспокойно заглядывала в глаза. Наверное, она что-то читала в этих глазах, потому что хмурилась и много раз выговаривала мужу своим глубоким бархатным голосом:
— Что ты делаешь с мальчиком? Зачем таскаешь его с собой? Он еще мал. Может заразиться, умереть… И зачем ему уже сейчас видеть оборотную сторону жизни? Всю эту боль, горе, нищету?
— Пусть закаляет душу и тело — это ему пригодится позже, — неизменно отвечал отец. — И потом, если бороться, то надо знать, ради чего и против кого борешься.
И мальчик в походах с отцом видел погибающих от туберкулеза молодых рабочих. Полуослепших от трахомы женщин и мужчин. Детишек с раздутыми от голода животами или истощенных до того, что оставались только кожа да кости. Укушенных ядовитыми змеями. Горящих и дрожащих в малярийных припадках. И все-таки даже в своей тяжкой, полной непосильного труда, нищеты и угнетения жизни народ, его собственный, его родной народ, оставался мужественным, веселым, приветливым и великодушным. А какие удивительные песни пелись под гитару! Как самозабвенно танцевали на деревенских праздниках! Вот она, сила народа, его гордый дух, его воля!
Но вот заболела мать, и ей велели переменить климат. Отец был вынужден вернуться с семьей в город.
В столице у них была тесная полупустая квартирка на одной из отдаленных улиц. Первое время Себастьян очень скучал без своих деревенских товарищей, без походов с отцом. Зато здесь, случалось, отец в воскресный день гулял с ним по городу. Себастьян видит широкую улицу Свободы, по которой течет разряженная, праздничная толпа. Цветастые юбки женщин. Соломенные шляпы мужчин. Запах роз, ослепительные сеньорины в бесшумных дорогих автомобилях. И тут же, рядом, в боковой уличке просят подаяние оборванные, босые крестьянские дети, такие же как его друг Альфредо, и тащит за собой козу изможденная женщина с колокольчиком в руках. Женщина звонит в колокольчик, из домов выходят хозяйки, выносят кружки и чашки, и женщина прямо на улице доит свою единственную кормилицу.
— Да хорошее ли у твоей козы молоко? — спрашивают хозяйки.
— Не знаю, милостивые сеньоры! Не приходилось мне его пить, — отзывается женщина.
— Смотри, смотри! Учись видеть, учись думать, — твердил отец Себастьяну.
И Себастьян во все глаза глядел на жизнь, которая его окружала.
Вот медленно плетутся попарно мальчики-послушники в черных подрясниках и черных вязаных шапочках с кисточками. За ними — толстый лысый монах в рясе, подпоясанной веревкой. С левой стороны у него висят четки, а справа заткнута за веревку ременная плетка. Вдруг вся улица наполняется пронзительным визгом и скрежетом. Это едет запряженная буйволом крестьянская арба: по крестьянскому поверью мазать колеса ни в коем случае нельзя: скрип отпугивает чертей и нечистых духов.
— Но разве учителя в школе не говорили им, что чертей и злых духов не существует? — удивленно спрашивает Себастьян отца.
Тот горько усмехается.
— Они никогда не учились в школах, мой мальчик. У нас в стране половина людей неграмотны. Нашим правителям выгоднее держать народ в невежестве. По крайней мере люди не узнают о тех странах, где уже давно существует свобода, где народ — хозяин своей земли.
— А разве существуют такие страны, отец?
И впервые от своего отца Себастьян услышал о Советском Союзе. Отец дал ему и первые книги революционных писателей.
— Только спрячь их! А то за них могут пострадать люди, — предупредил он сына.
Но Себастьяна не надо было предупреждать. Он уже многое понимал в окружающей его жизни.
Ночью на улице раздавался треск полицейских мотоциклов. Наутро становилось известно: арестован сосед — бедный гравер. За что? Люди пожимали плечами.
— Кажется, он рассказывал кому-то из приятелей о Москве.
Но вот позади осталось детство. Себастьян — студент университета. Больше всего его интересовали право, социальные науки, история. Он выбрал исторический факультет. Скоро его заметили как юношу, подающего надежды, студента блестящих способностей. Однако и в университете всем заправляли фашисты, и добраться до настоящей науки было почти невозможно.
Себастьян сблизился кое с кем из молодежи. Обнаружил, что у него есть единомышленники, что многие, как и он, ищут какой-то правды, какой-то иной жизни для страны.
Однажды его товарищ, тоже историк, сказал:
— Сегодня вечером я познакомлю тебя с одним человеком… Пусть он с тобой поговорит. Мне кажется, ты нам подходишь…
Грохот. Барабанят в металлическую дверь камеры.
— Эй, заключенный! Не знаете, что ли, что валяться днем на койке запрещено?! Сейчас же задвиньте койку!
В дверной глазок заглядывает дежурный тюремщик.
— Ну, пошевеливайтесь! Быстрее! — торопит он.
Большой Себастьян послушно встает, задвигает койку, опускается на стул. Возмущаться? Протестовать? Ну, нет! Сейчас не время. Малейшая неосторожность — и сорвется весь план. Большой Себастьян поклялся товарищам, что будет спокоен и осмотрителен.
Голова точно стянута железным обручем. Себастьян тяжело опускает ее на стол. Трудно, ах, как трудно собрать рассыпающиеся воспоминания.
…День, когда его приняли в партию. Каким зеленым юношей был он тогда! И каким гордым и взрослым он почувствовал себя в тот день! Ему доверяют! Его считают достойным! В тот день он лежал на лугу, под серебристыми оливами, рядом паслись овцы, а он смотрел в горячее небо и думал о себе, о своих сверстниках, которые ничего не знают ни о партии, ни о настоящей свободе. Есть только одна цель, одна-единственная цель во всем мире: вернуть людям их независимость, их достоинство, их веру в себя и свою страну. Дать как дождю пролиться над ними благоденствию. Нельзя больше жить в притеснении, в беззаконии, в темноте. Нельзя жить так, как жило поколение отцов до сих пор.
«Жизнь моя принадлежит партии», — говорил он себе, еще не понимая всего значения этих слов.
Впрочем, он и тогда уже знал, что жизни для себя у него больше нет. Никогда не будет. Жизнь становится ежедневным риском, ежедневной опасностью, ежедневной жертвой.
Коммунисты существовали в стране уже сорок лет, и из этих сорока лет тридцать пять они скрывались в тяжелом, глубоком подполье. Что это значит? Это значит, что у Большого Себастьяна и его товарищей нет ни собственного имени, ни близких, ни родителей, ни собственного угла. Они скитаются от одной явки к другой, вместо имени у них партийная кличка, которая все время меняется. Целые годы они не видятся ни со своими родителями, ни с детьми. Они знают и помнят только об одном: о задании, которое дала им партия.
Надо наладить выпуск партийной газеты. Найти новые, надежные явки для товарищей. Установить связь с коммунистами на севере. Узнать имена предателей, которые выдали полиции коммунистов. А если коммунистов схватят, они должны забыть навсегда, как их настоящее имя, где они родились и как зовут их родителей.
— Ага, понимаем, вы, конечно, пришельцы с Марса? — издеваются в полиции. — Люди с другой планеты?
Коммунисты молчат. Они глухи к издевкам. Они выдерживают молча пытки. Казнь? Что ж, многих товарищей уже казнили. Разве они слабее?
Их гордость, их радость — газета «Вперед» — собственная, коммунистическая газета.
Вы только подумайте: двенадцать лет рыщет, неистовствует, распекает своих работников фашистская политическая полиция.
— Черт возьми, вы олухи! Даром только получаете деньги. Где ваши глаза?! Где ваши навыки ищеек?!