— Забирают вас из Красной Армии.
Дела Кочин передал быстро, потом достал вещмешок, там в глубине лежала его пограничная фуражка. Настоящая, довоенная, в ней в сорок первом прибыл на заставу младший лейтенант Алексей Кочин. Ничего, что пуля опалила тулью, ничего. Фуражка-то боевая, в ней Кочин тем страшным июнем с двумя пограничниками вышел из окружения.
Алексей выпрыгнул из окопа, оглянулся. В ночной темноте он угадывал бесконечное поле, а за ним линию вражеской обороны. Дальше уже граница.
Ах, как играла музыка на плацу! В звуках духового оркестра слышалась щемящая грусть и счастье.
Только что они прошли, печатая шаг, мимо генерала — начальника училища.
И это ничего, что на погонах только одна звездочка. Главное — они уже офицеры. Скосишь глаза к плечу и видишь золото погон. Как ладно затянута портупеей шерстяная гимнастерка, как легко двигаться в новых хромовых сапогах! А кобура с пистолетом стучит по бедру при каждом шаге. Заветный ТТ, личное оружие офицера.
А трубы поют. И в тактах вальса слышится: ускоренный выпуск. Они танцевали прямо на плацу. Счастливые и молодые. И девушки были нарядными, многие из них на время сняли выцветшую военную форму.
Ускоренный выпуск, после него не положен месячный отпуск, а дается тебе всего три дня на сборы, прощания, на всякие тары-бары.
А ему, младшему лейтенанту Сергееву, и прощаться было не с кем. Только с друзьями. Да и то ненадолго, потому что назначения получили они на западную границу.
Все до одного. Весь ускоренный выпуск.
Вместе с рассветом в город пришла канонада. Звук орудий был настолько явственно слышен, что казалось, стреляют совсем рядом. Немецкие части отступали на запад.
Орудийный грохот приближался с каждым часом. В некоторых домах начали вылетать стекла. Улицы были пусты. Жители попрятались. На улицах валялись рваные ремни, дырявые подсумки. Мусор войны. Осенний ветер тащил по камням мостовых рваную бумагу, со звоном раскатывал консервную банку.
У здания с готической надписью «Комендатура» стояло несколько машин. Солдаты выносили ящики, бросали их в кузова. Худой штаб-фельдфебель в очках распоряжался погрузкой. Он прислушивался к голосу канонады, подгоняя солдат.
В кабинете коменданта жгли бумаги. Пепел черными хлопьями летал по комнате. Огромный камин был забит пеплом, но бумаги все бросали и бросали. Корчились в огне бланки с черным орлом.
Комендант в расстегнутом кителе с майорскими погонами шуровал кочергой в камине. Китель его был весь обсыпан пеплом.
— Эй, кто-нибудь! — крикнул он.
В кабинет вбежал лейтенант.
— Господин майор…
Он не закончил фразы. Оттерев его плечом, в комнату вошёл высокий человек в штатском.
— Идите, лейтенант, — сказал он, — закройте дверь и сделайте так, чтобы нам не мешали.
— Но… — лейтенант посмотрел на майора.
Комендант бросил кочергу, застегнул китель.
— Идите, Генрих, и закройте дверь.
Посетитель снял плащ, небрежно бросил его на спинку кресла.
Майор внимательно разглядывал его элегантный штатский костюм.
— Ну? — спросил он.
— Служба безопасности, майор, — посетитель улыбнулся. — Всего-навсего служба безопасности. Оберштурмбаннфюрер Колецки.
Майор продолжал молча глядеть на него.
Человек в штатском вынул из кармана удостоверение. Майор взял черную книжку, прочёл.
— Слушаю вас, оберштурмбаннфюрер.
— У вас, как в крематории, пепел.
— Крематории больше по вашей части.
Колецки расхохотался.
— А вы не очень-то гостеприимный хозяин, майор.
— Я не люблю гостей из вашего ведомства. После них одна головная боль.
— Ну, зачем же так? Вам звонили?
— Да.
— Где наши люди?
— В городе.
— Я понимаю, что не в лесу. Они надёжно укрыты?
— А что надёжно в наше время?
— Ваша правда, майор, ваша правда, но зачем же столько скептицизма? Надеюсь, вы сожгли все, что надо, и не откажетесь проводить меня.
— Если это надо…
— Конечно. Кстати, кто ещё знает о них?