Он шёл впереди, два солдата с автоматами сзади.
Над лесом висело яркое солнце, пели птицы, плескалась рыба в реке, и Гусеву казалось, что никакой войны нет и в помине. Он остановился, вскинул бинокль, долго разглядывал сопредельную сторону.
Тишина.
Гусев опять повёл биноклем, запоминая мельчайшие складки местности, подходы к реке.
— Что у тебя, Глоба?
— Скорей сюда, товарищ старшина.
Гусев опустил бинокль и легко сбежал по откосу к реке.
— Ну что? — начал Гусев. И увидел потускневший металлический герб Советского Союза. — Это же погранзнак!
— Стой, старшина! — крикнул ефрейтор Климович. — Стой!
— Ты чего, Климович?
— Стой, стой!
Ефрейтор снял автомат, положил на траву, расстегнул ремень, опустился на корточки и медленно начал приближаться к засыпанному погранзнаку.
— Отойдите! — повернулся он к старшине и Глобе.
— Зачем? — опять удивился Гусев.
— На фронте вы не были, старшина. Отойдите на двадцать метров.
Старшина и Глоба отошли.
Климович осторожно лёг на землю, медленно ведя по ней руками. Медленно-медленно. Очень осторожно.
Вот левая рука замерла, нащупав ещё невидимый проводок. Ефрейтор достал нож и начал аккуратно расчищать землю вокруг. Лицо его покрылось испариной. А проводок вёл его руку, и наконец она нащупала круглое тело противопехотной мины.
— Натяжная, — сквозь зубы сказал Климович.
Аккуратно расчистил поверхность, обнажая взрыватель. Вот он. Через минуту Климович разогнул усталую спину, поднял погранзнак.
— Всё! — крикнул он. — Идите сюда.
Гусев подошёл, долго смотрел на мину, на взрыватель, на ладони ефрейтора.
Лес ложился на лобовое стекло «виллиса», как на экран. Тёмной, плотной полосой. Всё ближе и ближе.
— Тут две дороги, товарищ капитан, — сказал шофёр, — одна через лес — короткая, другая — в объезд.
Тамбовцев посмотрел на уходящее солнце, на тёмную стену леса и сказал:
— В объезд.
— Может, лесом, товарищ капитан?
— А зачем зря рисковать?
— Да какой здесь риск!
Наезженное полотно дороги уходило в темноту деревьев, разделяясь у самого леса.
Трое с пулемётом лежали за деревьями на опушке по правую сторону дороги, двое с автоматами по левую.
Один наблюдал за машиной.
А «виллис» всё ближе и ближе. И уже невооруженным глазом видны офицерские погоны.
Один из бандитов поднял руку. Пулемётчик передернул затвор МГ. Остальные начали прилаживать «шмайссеры».
Машина на скорости повернула у самого леса и пошла вдоль опушки.
— Кабан! Пулемёт!
А машина, подпрыгивая на ухабах, уходила все дальше и дальше.
Кабан вскочил и, положив ствол пулемёта на сук, дал длинную, бесполезную очередь вслед.
Подъезжая к заставе, Тамбовцев увидел вышку. Настоящую пограничную вышку и недостроенный забор. Несколько солдат без гимнастёрок прибивали светлые, оструганные доски.
И хотя забор ещё не охватил ровным квадратом территорию заставы, у ворот уже стоял часовой.
Он шагнул навстречу машине, подняв автомат.
Тамбовцев выпрыгнул на землю, расстегнул карман гимнастёрки, доставая удостоверение.
В углу, у забора, стояли три палатки, под навесом приткнулась походная кухня с облупленным боком, в двух аккуратных землянках, видимо, расположились склады.
Застава строилась, уже в человеческий рост поднялись крепкие стены из хорошо обструганного кругляка.