Ядвига Олизаровна окинула подарки одним из своих особенных колдовских взглядов. Корки в тот же миг превратились в тридцать пышных и румяных караваев.
Потом она небрежно махнула рукой. Караваи опять превратились в сухие ощипанные корки и исчезли в одном из ее многочисленных карманов.
По шеренге прокатилась волна восхищенных вздохов. Ядвига Олизаровна склонила голову.
— Благодарю за теплую встречу — сказала она — И поскольку вы народ очень занятой, то я попрошу остаться лишь тех, в чьих хатах живут дети от шести до тринадцати лет. Остальные могут быть свободны.
Дедушки с облегчением вздохнули и мигом растаяли в ночной мгле. А те, которые остались, прижались друг к другу и смотрели на высокую гостью с откровенным страхом.
Ядвига Олизаровна медленно прошлась вдоль поредевшей шеренги, внимательно всматриваясь в сухие, сморщенные, словно печеные грушки, старческие личика.
— Я прилетела сюда по чрезвычайно важному и тайному делу — начала она. — Не буду говорить, что это за дело, замечу лишь, что мне нужны наиболее обиженные или несчастные дети, которые живут в Горобцах.
Дедушки переглянулись.
— Таких у нас, кажется, нет — сказал наиболее крепкий с виду домовой.
— Жаль — сказала Ядвига Олизаровна — В таком случае мне нужны наивреднейшие из них.
— Таких тоже не водится — переглянувшись с остальными, сказал все тот же домовой.
Ядвига Олизаровна смерила его с головы до ног тяжелым взглядом.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Шурхотун — ответил тот.
— Ладно — я запомню это имя — голосом, который не обещал ничего хорошего, пообещала Ядвига Олизаровна.
Шурхотун сжался в комок, будто от удара.
— Да я что… я только говорил, что… — начал он, однако Ядвига Олизаровна властным жестом приказала ему смолкнуть.
— Кажется, не только Шурхотун, но и все вы стали больше людьми, чем домовыми — заметила она остальным.
— Нет, мы… — пискнул кто-то из шеренги и сразу смолк.
— Об этом мы поговорим позже — заверила Ядвига Олизаровна — А для начала я бы хотела узнать, у кого из ваших детей есть бинокли. Ну, чего же вы молчите?
Взгляды дедушек остановились на Шурхотуне.
— В твоей хате живет мальчик или девочка? — быстро, не давая времени на обдумывание, поинтересовалась Ядвига Олизаровна.
— Мальчик.
— Имя?
— Степан — едва слышно прошелестел Шурхотун. Его маленькие подслеповатые глазенки с мольбой воззрились на гостью — Но он… он еще такой маленький. Ты не сделаешь ему ничего плохого, правда?
— Этого я обещать не могу. На несчастье его родителей, он увидел такое, чего никому из людей видеть не следует.
Шурхотун от страха посерел.
А Ядвига Олизаровна медленно прошлась вдоль окоченевшей шеренги. Потом остановилась и потребовала:
— Выйдите те, в чьих домах живут друзья этого, как его, Степана.
Вперед вышло двое дедушек, их колени изменчиво дрожали.
— Только я должен сказать, что моя Таня не очень то с ним дружит — заявил меньший на рост — ее не берут в компанию.
— О, это интересно — оживилась Ядвига Олизаровна — Это чрезвычайно интересно! Ты сегодня же подашь в письменной форме ее биографию. И не забудь перечислить в ней все унижения, которые эта Таня испытала.
— Да какие там унижения! — воскликнул домовой — Ничего такого не было и нет. Просто так уже сложилось, что…
— Прекратить разговоры! — повысила голос Ядвига Олизаровна — И запомните: если хоть одна душа узнает от кого-то, о чем здесь говорилось, — не позавидую ни вам, ни вашим усадьбам.
— Никто не узнает — заверили ее домовые.
— Конечно. Мы себе не враги, нет!
Они немало прожили на этом свете и хорошо знали, на что способная Ядвига Олизаровна и такие же высокие гости.
А способны они были на такое, о чем и вспоминать страшно…
Одинокая хата на опушке леса казалась близкой разве что с дерева. Да и то, лишь в том случае, когда ее разглядывать с помощью такого мощного прибора, как бинокль. В действительности к ней надо было идти и идти.
Сначала нужно было перебраться по шаткому, в несколько жердей, мостику через реку Воробьиную. Потом минут десять продираться сквозь репейные и чащи шиповника. Тогда опуститься в Чертов яр, опять подняться по его крутому сыпучему склону — и где-то там, почти у самого горизонта, виднелся тот одинокий домик.
Поэтому понятно, что дети во главе со Степановым отцом добрались до него лишь тогда, когда солнце стояло высоко в небе и пекло немилосердно.
Степанов отец обошел вокруг палисада, который окружал домик, остановился перед скособоченными, на одной завесе дверями, и задумчиво покачал головой.
— К ним и подходить страшно — заметил он — их и толкать не надо — сами оторвутся.
А потому он постучал палкой по трухлявой лестнице и позвал: