Талиб подбежал к кассе. Она была закрыта. По платформе озабоченно ходил человек в форменной фуражке, и Талиб обратился к нему.
- Мы хотим уехать в Каган, - сказал мальчик по-узбекски.
Не выслушав его до конца, железнодорожник сказал:
- Садись в поезд, сегодня без билетов. Кассир уже уехал.
- Я с дядей, - сказал Талиб.
- Садись со своим дядей, - ответил железнодорожник и двинулся прочь.
Талиб тронул его за рукав.
- Я должен сбегать за дядей. Он в городе. Мы успеем?
- Не знаю, - сказал железнодорожник. - Боюсь, что нет.
Талиб остановился на платформе и с тоской поглядел на состав. Сели бы они вдвоем с дядей, скоро были бы в Кагане. Всего ведь тринадцать верст. А там в другой поезд, и в Ташкент. Он представил себе, что сидит в вагоне, что поезд все время дергает, летят мешки и чемоданы, и едут они домой. Ему вдруг показалось, что дома - отец, он стоит у наковальни и колотит молотом по остывающему топору и некому раздувать меха, чтобы огонь в горне горел жарче.
Талиб встал сначала на подножку, потом вошел в вагон. Там было довольно много народу, но пустые места еще оставались. Он опять вышел к двери и остановился.
- Ну, пришел твой дядя? - спросил железнодорожник.
Этот вопрос и вернул Талиба к реальности. Ничего не ответив, он бросился бежать навстречу людям, спешившим на поезд.
- Торопись! - крикнул ему вслед человек в фуражке. - Боюсь, что это последний поезд.
Талиб бежал изо всех сил.
Бухара показалась ему еще более угрюмой и настороженной, чем полчаса назад. От вокзала до квартала, где жил Зарифходжа, было довольно далеко, и Талиб совершенно выбился из сил, когда наконец увидел дом помощника караван-беги. Десятки людей толпились возле ворот. Многие из них были вооружены винтовками, ружьями, саблями и кинжалами. Несколько верзил стояли кружком и разливали по пиалам вино из бутылки. Талиб даже не успел удивиться тому, что люди пьют вино на улице, ни от кого не скрываясь и никого не стесняясь.
Талиб протиснулся к воротам и вошел во двор. Зарифходжа стоял в дверях амбара и выдавал оружие каким-то людям.
- Подходите, борцы за веру. Подходите! - выкрикивал Зарифходжа, как базарный торговец.
Сначала Талиб подумал, что Зарифходжа продает эти сабли и кинжалы, но потом понял, что оружие тот раздает совершенно бесплатно.
Улучив момент, Талиб протиснулся к Зарифходже и спросил о своем дяде.
- Иди, иди, - грубо сказал Зарифходжа, будто вовсе не был знаком с Талибом. - Нет здесь никакого дяди.
Кто-то взял Талиба за шиворот и потащил. Рука была крепкая, и Талиб с трудом повернулся, чтобы увидеть того, кто его схватил. Это был… Рахманкул, бывший ташкентский полицейский.
- А, щенок, - прошипел Рахманкул. - Попался все-таки. Здесь тебе не поможет кожаный человек!
Рахманкул подтащил Талиба к какой-то широкой двери, распахнул ее и дал мальчику такой пинок, что тот полетел в дальний темный угол сарая. Талиб уткнулся головой в ворох соломы и тут же вскочил.
Рахманкул стоял, широко расставив ноги в таджикских козловых сапогах.
- Отступники, шпионы… - шипел Рахманкул, прибавляя к каждому слову грязные ругательства. - Жалко, дядю я упустил, но ничего, найду и его, отравителя мусульман!
Широкая дверь захлопнулась, звякнула щеколда, и в сарае стало полутемно. Свет сюда проникал только через похожее на окно отверстие над дверью и щели между досками.
Талиб огляделся. Сарай был довольно просторен и чист. Судя по невыветрившемуся запаху навоза и конского пота, здесь, видимо, была когда-то конюшня с сеновалом наверху, но потом помещение вычистили и немного перестроили. Солома, в которую упал Талиб, свидетельствовала о том, что здесь почивал кто-то из работников Зарифходжи. Мотыги без черенков, метлы и какие-то пустые ящики лежали в одном углу, в другом были сложены дрова, вернее, сухие ветки для топки, тут же валялся топор.
Естественно, что первой мыслью было схватить топор и выломать дверь, но Талиб сразу же понял, что из этого ничего не выйдет: двор полон людей, на шум сбегутся, может быть, и Рахманкул где-то поблизости. Можно было попробовать вылезти через отверстие над дверью, но и этот план был отвергнут мальчиком. Это тоже сразу заметят со двора, кроме того, в отверстие над дверью надо лезть головой вперед, а прыгать головой вниз невозможно.
Талиб взял топор, походил с ним из угла в угол и сел на солому. Нет, недаром Рахманкул запер его здесь. Бежать отсюда трудно. Невозможно!
Где-то на станции еще стоял состав, готовый к отправлению, или, может быть, паровоз уже тащил его мимо пригорода, мимо голых кустарников и телеграфных столбов. Где-то в городе в поисках племянника ходил дядя Юсуп и, возможно, ругал себя, что дважды не послушался Талиба: когда он просил его повернуть с полдороги назад и в последние дни, когда мальчик так часто твердил об отъезде.
Во дворе не смолкали голоса людей, которым раздавали оружие.
- Борцы за веру! - глухо, но ясно среди других голосов слышался голос Зарифходжи. - Берите оружие, защитим нашего эмира, защитим Бухару.
«Нет, дядя Юсуп не придет сюда. Мы ведь не договаривались, где встретиться. Это хорошо, что он не придет. Он, наверно, вернулся к водоносу и ждет меня там, - успокаивался Талиб и тут же начинал тревожиться: - А вдруг он не дождется и все же придет сюда?» Правда, на какой-то миг ему захотелось, чтобы дядя все-таки пришел. Талиб даже испугался, что мог так подумать.
«Наверное, дядя Юсуп решил, что я уехал в Каган, - утешал себя мальчик. - Он же сказал: «Уезжай. Мне без тебя лучше будет».
Юсупу-неудачнику в то утро повезло, хотя он того не знал. Он пришел к Зарифходже, когда Рахманкула не было, поэтому первая половина дня у него сложилась много удачнее, чем могла быть.
Правда, Зарифходжа встретил его весьма холодно. На просьбу взять в приказчики ответил, что поздно, что приказчики у него есть, что помочь с жильем никак не может и вообще сегодня он очень занят.
- Разве вы не знаете, что Бухара переживает святые дни и долг мусульманина не думать сейчас ни о чем, кроме родины? - укорил дядю Юсупа Зарифходжа. - Кроме того, любезный, вы сами во всем виноваты. Я вас предупреждал.
С работой не вышло, но дядя Юсуп не очень этому огорчился. По правде сказать, служить приказчиком у Зарифходжи ему вовсе не хотелось. Он и сам уже подумывал о возвращении в Ташкент, но успехи в торговле привязывали Юсупа-неудачника к Бухаре. Даже в этот роковой день дядя Юсуп не унывал. Вернее, с утра не унывал.
Не обращая внимания на людей, стоявших возле дома Зарифходжи - с утра их было не так много, - он пошел в караван-сарай. В поясе под халатом у него было несколько крупных золотых монет, в кармане пиджака, перешитого в свое время из куртки трамвайного кондуктора, звенело серебро. С деньгами можно все - эта уверенность придавала ему спокойствие и надежду на лучшее. Мало ли смут видел он на своем веку, но никогда этот скромный и тихий человек не представлял себя участником тех великих потрясений, о которых он сам читал в русских местных газетах за последние годы. Где-то что-то происходит, кто-то там воюет, кто-то борется за власть, а он простой человек, ему все это как интересная книга, как рассказы о великих людях, Тимуре или Александре Македонском.
Дядя Юсуп зашел в тот караван-сарай, где жил в первые дни после приезда в Бухару. Он зашел к хозяину и, заранее уверенный, что все будет хорошо, попросил сдать ему комнату.
- Дайте нам с племянником комнату, только не ту, где мы жили, а получше, - сказал он.
- У нас нет комнат, - ответил хозяин. - Все занято.
Это была ложь, и ложь очевидная. Не такое время - конец февраля, чтобы не было комнат.