— Благодарю вас, сэр. К исходу дня я вернусь.
— Вы выступите с речью, я полагаю?
— Да, сэр. Без речи председателя какой же банкет?
— Не сомневаюсь, что они у вас все будут кататься от смеха. Да, чуть не забыл. Тетя Далия просила меня привезти ее ожерелье. Оно в мастерской «Эспиналь» на Бонд-стрит. Не могли бы вы утром за ним зайти?
— Разумеется, сэр.
— И вот еще что, я чуть было не упустил вам рассказать. Ту тысячу фунтов Перси все же раздобыл.
— Неужели, сэр?
— Нашел себе благотворителя. Интересно, кто этот простофиля?
— Да, сэр.
— Глупец какой-нибудь.
— Несомненно, сэр.
— Тем не менее — вот. Только подтверждает слова покойного Барнума, что простофили родятся каждую минуту.
— Вот именно. Это все, сэр?
— Да, это все. Доброй ночи, Дживс.
— Доброй ночи, сэр. Утром я упакую вещи.
К вечеру следующего дня, после приятной поездки по живописной сельской местности, я завернул в ворота Бринкли-Корта и, выйдя из своего двухместного «бентли», пошел уведомить хозяйку о нашем прибытии. Я нашел тетю Далию в кабинете, или «логове», где она проводила досуг за чашкой чаю и романом Агаты Кристи. Когда я предстал перед нею, она бросила на мои усы мимолетный взгляд, правда, вздрогнула, как нимфа, которую застали за купанием, и пробормотала: «И это лицо, которое останавливало тысячу башенных часов?», а так никаких замечаний не отпустила. Возможно, сберегала на будущее.
— Привет, рептилия, — сказала она. — Так ты, стало быть, приехал?
— Приехал, — подтвердил я, — волосы в косице и застегнутый на все пуговицы. Рад вас приветствовать, престарелая родственница.
— И я тебя, безмозглая твоя голова. Ожерелье мое ты, конечно, забыл привезти?
— Совсем даже нет. Вот оно. То самое, что дядя Том подарил вам на Рождество, верно?
— Верно. Ему нравится, когда я надеваю его к обеду.
— Кому же не понравится, — галантно отозвался я. Вручив драгоценность, я закусил тостом с тетиного стола. — Ну-с, приятно снова очутиться под старым родным кровом. За мной моя прежняя комната, надеюсь? А как вообще дела в Бринкли-Корте и окрестностях? Как поживает Анатоль?
— Прекрасно, как всегда.
— У вас шаловливое выражение лица.
— Я чувствую себя неплохо.
— А дядя Том?
По ее цветущему лицу пробежала тень.
— Том все еще не в духе, бедняжка.
— Из-за Перси?
— Ну да.
— Значит, мрак Горринджа по-прежнему не развеялся?
— Куда там. После приезда Флоренс стало только хуже. Том кривится всякий раз, как его видит, особенно за столом. Говорит, что когда у него на глазах Перси отодвигает, не отведав, блюда, созданные рукою Анатоля, у него кровь приливает к голове и от этого начинается несварение. Ты ведь знаешь, какой у него чувствительный желудок.
Я похлопал тетушку по руке.
— Бодритесь, — сказал я ей. — Я этого Перси развеселю. Фредди Уиджен показал мне на днях фокус с двумя пробками и веревочкой, который не может не вызвать улыбку на самой страдальческой физиономии. У нас в «Трутнях» все хохотали до колик в животе. Две пробки, надеюсь, у вас найдутся?
— Хоть двадцать, если понадобится.
— Отлично. — Я взял пирожное под розовой глазурью. — Так что с Перси мы разобрались. А как остальной персонал? Кто-нибудь еще тут гостит, кроме Троттеров и Флоренс?
— Пока нет. Том обмолвился, что завтра должен заехать к ужину некто лорд Сидкап по пути на воды в Дройтвич. Не знаешь такого?
— Понятия не имею. Закрытая книга для меня.
— Это один из лондонских знакомцев Тома. Будто бы большой знаток по части старинного серебра. Том хочет показать ему свою коллекцию.
Я кивнул. Дядя Том, как известно, — страстный коллекционер старинного серебра. Оба его жилища — и Бринкли-Корт, и городской дом на Чарльз-стрит — набиты разными штуковинами, рядом с которыми лично я даже лежать мертвым в канаве ни за что бы не согласился.
— Крупный специалист, значит, лорд Сидкап?
— В этом духе.
— Ну что ж, люди всякие нужны.
— Завтра к нам еще примкнет жених, мистер Чеддер, а послезавтра — Дафна Долорес Морхед.